– Аксай? Хан Акмаль? Так вот, оказывается, куда ниточка тянется, – прервал прокурор полковника.

Вслед за бумажкой вошедший протянул Джураеву пулю со словами:

– Эксперты сказали, что стреляли из автоматического оружия новейшей конструкции, судя по необычной пуле, ору­жие заграничное.

Джураев, рассмотрев пулю, передал ее прокурору.

– Да, тут и на глаз видно, что пуля не наша, – подтвердил Камалов.

Когда помощник с розыскником ушел, повеселевший Джураев сказал:

– Ну вот и след объявился, а вы горевали. Не ожидали, что снова всплывет хан Акмаль? Поверьте моему опыту, про­курор, даже если вы и десять лет пробудете на этом посту, еще многое прямо или косвенно будет связано с ханом Акмалем, его наследие – вечно.

– И все-таки какой безжалостный человек стоит за убий­ством молодого человека из Аксая, – сказал вдруг прокурор, вновь и вновь анализируя смерть Айдына.

– Пожалуйста, проясните вашу мысль, – встрепенулся неожиданно Джураев.

– Я не вижу смысла в смерти молодого месхетинца. Чело­век, стоящий за убийством, циничен до предела, для него жизнь человека – копейка. Вот главные черты нашего против­ника, о котором мы почти ничего не знаем. Но он уже дважды проявил себя, в третий раз, хоть издалека, мы заглянем ему в лицо.

– Я вот о чем подумал, – сказал задумчиво полковник. – Ваша мысль о жестокости навела меня на мысль о другом, давнем преступлении. Там тоже соучастник, как и Айдын, чес­тно выполнявший свои обязанности, остался мертвым в двух шагах от свободы. Сейчас мне почудился если не один почерк, то один безжалостный стиль.

– Можно чуть подробнее, – попросил Камалов и включил диктофон на столе.

Джураев показал глазами на чайник, намекая, что разго­вор предстоит долгий, и начал:

– Это случилось давно, в ту осень, когда умер Рашидов, точнее, на другой день после его смерти, когда еще мало кто знал об этом. И к первой части истории я имею самое непосредственное отношение.

Но тут я должен сделать небольшой экскурс в сторону, иначе вам трудно будет воспринимать историю в целом. В ту пору я имел погоны капитана угрозыска и работал далеко от Ташкента. Областной прокуратурой командовал у нас Амирхан Даутович Азларханов, как и вы прибывший в наши края из Москвы, в свои тридцать шесть лет он оказался самым мо­лодым в республике на таком высоком посту. Честный, прин­ципиальный, хорошо образованный, ему прочили большое бу­дущее, противники за глаза называли его Реформатор, Теоре­тик. Здесь, в здании Прокуратуры, он не раз выступал с докла­дами, вызывавшими шумные споры. Однажды на рассвете у меня дома раздался телефонный звонок – из милиции сооб­щили, что в самом дальнем районе нашей области убили его жену – Ларису. Она ученый-искусствовед, занималась прикладным искусством народов Средней Азии, а если точнее, коллекционировала керамику Востока. В своем деле она преус­певала и пользовалась международным авторитетом, издала несколько альбомов по искусству, часто организовывала выставки за рубежом. Убили ее за диковинный фотоаппарат «Полароид», делающий моментальные снимки в цвете. Для меня готов был вертолет, и я тут же отправился на место про­исшествия. К вечеру мне удалось задержать убийцу. Им ока­зался сын одного из влиятельных людей в области, чей клан правил тут уже десятки лет.

Во время допроса с Амирханом Даутовичем случился ин­фаркт, потому что убийца оказался студентом четвертого кур­са юридического факультета и уже видел себя прокурором. Кстати сказать, он и станет чуть позже прокурором в том райо­не, где некогда сам совершил убийство. Пока прокурор лежал два месяца в больнице, клан успел повернуть дело по-своему и за решетку отправили другого человека. Вернувшись из боль­ницы и узнав ход дела, Азларханов от бессилия получил вто­рой инфаркт и еще на полгода выбыл из борьбы. Пока он от­сутствовал, в области началась охота за мной, и, если бы я не уехал, на меня обязательно сфабриковали какое-нибудь дело. Однажды, в отчаянии, я отписал ему письмо в Крым с прось­бой помочь переводу в другую область, так я очутился в Таш­кенте. Оправившись после двух инфарктов, Азларханов всту­пил в борьбу с родовым кланом Бекходжаевых, у которых на всех уровнях, и в области, и в столице, есть свои люди. Силы оказались столь неравны, что прокурор лишился всего: долж­ности, дома, партийного билета, доброго имени, его даже по­мещали в психбольницу. В конце концов ему пришлось поки­нуть город, где он прожил десять лет, ибо там ему не нашлось работы даже простым юрисконсультом, клан повсюду пере­крыл ему кислород.

Я в Ташкенте с тремя детьми и беременной женой, без квартиры, рядовой работник угрозыска, ничем не могу помочь униженному, оболганному и растоптанному прокурору. На борьбу с кланом у прокурора ушли годы, и через пять лет по­сле смерти жены он оказался в небольшом городке соседней области, который часто фигурирует в уголовных делах под названием Лас-Вегас. Там он устроился юрисконсультом на не­большом консервном заводике и, кажется, окончательно слом­ленный, потихоньку доживал свои дни, здоровье его ухудша­лось год от года.

Но вот тут-то в его жизни неожиданно происходят крутые перемены. Его нанимают на работу юристом крупные дельцы Лас-Вегаса. И он вновь начинает возвращать себе утерянное общественное положение, появляется на престижных свадь­бах, его повсюду приглашают в гости. Когда до меня дошли слухи, что такой убежденный законник сотрудничает с миллионерами-цеховиками, я не поверил. Но потом, после первого шока, подумал – в жизни все бывает, и не дай бог никому пе­режить то, что досталось на его долю.

В общем, я не стал судить строго, знал, что ему уже мало отпущено времени в жизни, к тому же я любил его. И, как под­твердило время, оказался прав, убежденный в его порядочно­сти и верности закону и правосудию. В день смерти Рашидова, о котором я уже упоминал, у меня на работе раздался звонок, и я узнал взволнованный голос прокурора Азларханова. Он про­сил ровно через полчаса быть здесь, у здания республиканской Прокуратуры. Он не стал ничего объяснять, но я понял, что случилось что-то важное, неотложное. Я опоздал на встречу минуты на две и даже видел издалека, как его преследовал ка­кой-то парень. Амирхан Даутович успел вбежать в вестибюль Прокуратуры, и тут преследователь, видимо охотившийся за дипломатом в его руках, пристрелил прокурора. Я успел задер­жать убийцу, но не успел спасти своего друга.

Вот такая вкратце предыстория, а теперь начинается вто­рая часть, странная до невероятности, возможно, она наведет вас на какую-то мысль, связанную с убийством Айдына.

Тут вошла секретарша с чайником, и хозяин кабинета сам торопливо налил полковнику чай. История представляла инте­рес для Камалова, и у него появились кое-какие соображения, но полковник, конечно видевший, какую реакцию вызвал его рассказ, как истинный восточный человек, презиравший то­ропливость и суету, спокойно выпил пиалу, другую и только потом продолжил:

– Отдай он преследователю дипломат, остался бы жив, но он не смалодушничал и на самом краю жизни. Умирая, все же не разжал рук на груди преступника, держал, что называется, мертвой хваткой. Арестовав преступника, я считал свою мис­сию выполненной. Дипломат прокурора я передал начальнику следственной части и просил на другой день вручить лично прокурору республики.

Утром, явившись на службу, я остолбенел от сводки, ле­жавшей у меня на столе. Оказывается, ночью совершили напа­дение на Прокуратуру, вскрыли сейф и выкрали тот самый дипломат, за который мой друг заплатил жизнью. А во дворе остались два трупа: дежурного милиционера и взломщика по прозвищу Кощей.

Видя, что Камалов сделал какую-то торопливую запись, полковник сказал веско:

– Но и это оказалось не все, одно событие той ночи не вошло в утреннюю сводку МВД. При задержании преследова­теля я повредил ему позвоночник, и его отвезли в Институт травматологии, чтобы срочно сделать рентгеновские снимки, в медсанчасти МВД аппарат оказался неисправным. И ночью преступника похитили из больницы, нам не удалось устано­вить даже его личность. Вот такие события разыгрались нака­нуне грандиозных похорон Шарафа Рашидовича.