Я тут обратил внимание, что за нами внимательно наблюдал длинноносый. Точно, Штирлиц он космический – окончательно опознал его я. Знаем мы таких! Потом он торжественно нам сказал: “Мы прилетели на вашу планету, чтобы взять с собой ваших представителей и решить вопрос о том, как мы можем использовать в наших целях и вашу планету, и ваше население. Придется вам полететь вместе с нами!

– Вы должны будете быть счастливы служить нашей великой империи! Ваша планета вольется в империю, и земляне будут сражаться в наших рядах на таких планетах, которые теперь вы даже в телескоп не увидите!

Ну, вот, приехали! Нет, так мало нам своих собственных великих империй, и всяких там развеликих вождей богоизбранных народов, так нет, еще эти зелененькие лупоглазки хрен знает откуда со своими собственными старыми идеями приперлись! И ведь серьезные-то какие у них намерения! Все, думаю, скончалась наша человеческая цивилизация! По уровню оружия, уж верно, приличной драки мы с ними не выдюжим! Обстановка заметно накалялась! Тем более, что звездная кастрюля стала пищать значительно увереннее. От движков пошел ровный гул, и ее видимость вообще растаяла, даже почти в упор.

И тут один из этих зеленоватых звездолетчиков вдруг сказал взволнованным тоном:

– Командир! Посмотрите, что показали приборы!

Командир подошел к экрану, за ним опять увязался и длинноносый. Я прислушался. Они быстро заговорили между собой, удивленно восклицая. Перевести (или понять) то, что говорят, мне никак не удавалась. Даже голова заболела! Если бы я так удивился, меня бы тоже минут пять никто бы не понимал. Даже земляки! Или даже – десять? Во всяком случае – дословно. Я, конечно, не старый боцман парусного флота, но если меня, как следует, “достать”, так меня тоже раздирает на матерные конструкции несколько минут, пока мои чувства окончательно не восстановятся… Вот тогда бы их компьютерный полиглот точно бы взорвался, на фиг!

Наконец, заговорил командир пришельцев, с выраженным удивлением и некоторой озадаченностью:

– Вы тут, оказывается, все выдыхаете из себя сплошной яд – продукт разложения растительного белка, который вырабатывают какие-то микроорганизмы, грибовидного типа – летучие соединения углеводорода и кислорода. Это – запах смерти! Вы умирающие особи! Это запах самой смерти! – вещает он страшным таким загробным голосом: – И вы можете нам совсем не подойти!

Его последняя фраза меня, конечно, совсем не огорчила, наоборот. Но все равно – даже как-то неуютно стало. И где-о – даже совестно и стыдно за человечество, как чистое когда-то Божье создание. Но сейчас так надо было – в жизненных интересах этого самого человечества.

Я дополнил:

– И особенно – по выходным и праздникам, а что выдыхаем потом по понедельникам – ни лавровым листом, ни мускатным орехом не отшибешь! Только импортный антиполицай помогает, и то – ненадолго! Но если кто у нас и умирает, хоть буквально, хоть фигурально, так это только тот, кто нормы совсем не знает, и дозу рассчитать не умеет, и когда еще похмелиться нельзя по служебной необходимости – чтобы замполит и подчиненные не унюхали. Но до пятницы почти все полностью реанимируемся самостоятельно. Но некоторым это делать нельзя – по состоянию здоровья или из-за скрываемой личной вредности и подлости. Я в том смысле, что нельзя вам пить эту самую жидкость, что из продукта микроорганизмов.

Вот тут один из них попросил меня дать ему каплю моей крови на анализ. А что? – Да запросто! – ответил я. То, что мгновенно выдал им их умный прибор, лизнув моей крови, космическим гостям совсем не понравилось.

– А это – у отдельных особей, или как-то распространяется? И каким путем?

– Да, конечно, говорю, распространяется. И я бы так сказал – прямо умственным путем! Вот, бывает, грустно, как-то, стрессы там мучают, или наоборот – удача какая, и радость тебя обуревает. Тогда – то и берешь ты емкость побольше с этим жизненно-опасным напитком, и идешь к друзьям. Даже если они вроде бы и не хотят, то все равно, в конце – концов, помогают тебе справиться с ним. Потом оказывается, что его не хватает, и кто-то приносит или достает еще! А в одиночку у нас пьют только самые пропащие люди! Так что – шило флотское, это инфекционная болезнь. Особенно – с хорошей закуской. Тогда от него вообще редко кто отказывается! А если еще и на дармовщину…

– А долго продолжаются приступы этой болезни? – поинтересовался Штирлиц.

– Да пока не кончится источник выпивки – плюс еще кое-какое время на преодоление последствий и уяснение вопроса, на каком ты сейчас свете обретаешься.

Зеленые задумались и как-то загрустили! Не думаю, что они меня буквально поняли, но смутились здорово! И вот, в этот самый момент их “прапорщик” незаметно подошел ко мне и попросил отхлебнуть еще из бутылки. А мне что – жалко? Я объяснил ему, на этот раз, технологию питья “шила”, давно уже отработанную на нашем флоте, плеснул ему в кружку. Разбавил в пределах разумного (чистый он без практики не потянет, я это уже понял), подготовил ему закуску – дал ему вскрытую банку и ложку. Я ему пояснил, что пить просто так – это прямой путь к алкоголизму и признак бескультурья. Сначала нужно сказать хоть самый простой тост. Например, чтоб вас всех быстрей сдуло с нашей планеты к вашему кораблю! Он согласно закивал, сказал – что сам давно уже об этом мечтает, бодро выпил и закусил. Вот на этот раз на лице его отобразилось блаженство. “Во пробрало!” – думаю! А спирт-то в самом деле хороший – чистый, медицинский, двойной ректификат, специально для легководолазных спусков выдавали. Сэкономил вот… Да совсем и не жалко, лишь бы для пользы дела!

Их механик, тем временем, внимательно смотрел на экраны приборов, цокал языком и повторял:

– Командир, да ну их на хрен, спиртодышащих этих! Что, других планет нам мало, мотаем отсюда поскорее, а? Командир, мотаем отсюда, пока чего не подцепили. А то поздно-то каяться и жалеть самих себя будет!

– Так, значит, говоришь, болезнь эта заразная? – спросил меня зеленый Штирлиц.

– Еще какая! – говорю. Только решишь “завязать” с этим делом, так припрется какая-то зараза со своей бутылкой – и плакали твои благие намерения. А на утро – башка болит, работоспособности никакой… И ведь сам потом достаешь запасы на “черный день”, и уже только утром понимаешь, что вчера у тебя был еще не черный день, а светлый вечер. А вот черный день начался сегодня, и прямо с утра! Да и, опять же, жена в таких случаях отказывает в половой близости, способствующей размножению нашего вида… Вымрем, блин, совсем на хрен, когда-то, по этой самой причине! – искренне забеспокоился я.

Отвлекшись от сюжета, Егоркин обратился к нам:

– А вот теперь скажите товарищи офицеры, разве концептуально не прав я в этом вопросе, в смысле основного инстинкта, который жены глушат в случае злоупотреблений? Вот, то-то!

Но продолжаю: тут в разговор с командиром “зеленых” и их “Штирлицем” вступил наш механик – башковитый мужик. И пошла между ними одна терминология из физики и химии, и я заскучал, подзабыл уже многое, да честно сказать – и не знал еще больше. Танцы и всякий спорт в школе я любил явно больше физики. И как, и чем меня только батя не вразумлял по кормовой-то части да по хребту – а все до мозгов не доходило. Уж видно тягу к учебе не привьешь ни ремнем по заднице, когда в младших классах, ни колом из плетня по хребту – когда уже в выпускных. Тут либо – дано, либо нет, во всяком случае, все лентяи у нас считают именно так! А больше десятилетки-то я нигде потом и не учился. Но читать люблю. Особенно на вахте и в дороге. Но тут, вдруг, чувствую, под общий шумок, пока отцы-командиры не видят, тянет меня “прапорщик-звездпех” этот за рукав – пойдем, мол, зайдем за катер. Мы тихо слиняли с глаз долой от начальства, и тот тип мне говорит:

– Как называется то, чем ты меня поил?

– Шило флотское, говорю, а то, что ты после ел – это закуска.

– Что ты хочешь за бутылку ШИЛОФЛОТСКА и закуску? – деловито спросил толстяк. Я понял, что ему понравился, если не сам напиток, то – эффект.