— Роберта приложила столько усилий, чтобы наделить тебя великолепными зубами, а ты вот так запросто хочешь их испортить?

— Я выбрала свои любимые, но это неважно, — объявляет Грейс. Она указывает на аккуратный, ровный ряд леденцов и кладёт конец спору: — Я всегда ем их в алфавитном порядке.

Кэм решает прислушаться к голосу того из членов своего внутреннего сообщества, который не любит леденцов, и не прикасается к сластям.

— Как там поживают твои друзья из «Граждан за прогресс»? — осторожно спрашивает Риса.

— Они мне не больше друзья, чем тебе, — отвечает Кэм. Ему хочется сказать Рисе, что он против них, что хочет помочь ей, но Коннор перехватывает инициативу.

— Камю представил мне кое-какую информацию, которую можно использовать против них.

Кэм раскаивается, что вообще поделился этими сведениями с Коннором. Если бы он знал, что встретит здесь, в Акроне, Рису, то сохранил бы их для неё. Чёрт бы побрал этого Коннора!

— Ты ещё не всё видел, — говорит он Коннору. А потом Рисе: — Мы с тобой поговорим позже.

Коннор ёрзает в кресле и переводит своё внимание на фотографии на стенах.

— Я так думаю, что Ханна разведена или недавно овдовела — на некоторых снимках, в том числе вместе с Дирдри, с ней рядом мужчина. Но обручального кольца у неё нет.

— Она вдова, — говорит Грейс, любуясь ровным рядом своих леденцов. — Фоток бывших мужей не хранят.

Коннор пожимает плечами.

— Во всяком случае, она растит Дирдри как свою собственную дочь.

— Так и есть, — признаёт Риса. — Мы правильно поступили, оставив девочку у Ханны. Правда, у нас особенного выбора-то не было.

От такого поворота в их разговоре Кэму становится не по себе.

— А собственно, чей это ребёнок?

Коннор высокомерно усмехается и обнимает одной рукой Рису за плечи.

— Наш. Не знал?

Кэм верит, потому что ему известно: у Рисы много тайн. К счастью, его отчаяние длится недолго — в один миг девушка ловко выскальзывает из-под руки Коннора.

— Мы нашли Диди на чужом пороге, куда её подкинули, — произносит она. — Некоторое время мы заботились о ней, а потом Ханна предложила забрать её — как раз перед тем, как нас перевезли в следующее убежище.

— И как тебе опыт материнства — понравился? — осведомляется Кэм. Его облегчение так велико, что он позволяет себе немного развлечься с этой мыслью.

— Да, — говорит Риса, — но я не тороплюсь его повторить. — Она встаёт и отходит от обоих парней. — Пойду-ка наведаюсь в холодильник. Вы, должно быть, не против закусить?

В её отсутствие поведение Коннора резко меняется. Он мрачнеет, словно грозовая туча.

— Не смей на неё пялиться и попробуй только тронь её хоть мизинцем! Уразумел? Ты и так причинил ей достаточно горя.

— О! «Ревности остерегайтесь, Зеленоглазой ведьмы, генерал, Которая смеётся над добычей!»[37] Риса говорила мне, что ты ревнив, но куда тебе до Отелло — слаб и... бледноват.

— Я тебя собственными руками расплету, если будешь к ней приставать, понял?!

Кэм чистосердечно хохочет.

— Ах как я испугался! Пустая бравада. Ты, конечно, наглец, но тебе свои угрозы и подкрепить-то нечем!

— Я наглец?! На себя посмотри — ты же весь одно раздутое эго. Или лучше сказать — целый мешок, набитый чужими эго?

Похоже, дуэлянты обнажили шпаги. Грейс отрывается от созерцания своих конфет; даже Дирдри и собачка на другой половине комнаты проявляют интерес. Кэм оценивает ситуацию. Как реагировать? Хотя буйным частям его натуры не терпится наброситься на соперника, он обуздывает их. Коннору только того и надо, чтобы он вышел из себя — с этим он управляться умеет. Не дождётся.

— То, что я физически, интеллектуально и морально выше тебя — это не наглость и не самообман, это факт, — с преувеличенным спокойствием выговаривает Кэм. — Как человеческое существо я лучше, потому что создан с этой целью — быть лучше. Я ничего не могу поделать с тем, что имею, ровно так же, как ты ничего не можешь поделать с тем, чего не имеешь.

Они сверлят друг друга взглядами, и первым отступается Коннор.

— Если хочешь устроить поединок из-за Рисы, то ты выбрал неподходящий момент. Сейчас мы вынуждены быть друзьями.

— Союзникам вовсе не обязательно быть друзьями, — вмешивается Грейс. — Взять хотя бы Вторую мировую войну. Без России нам было её нипочём не выиграть, хотя мы уже тогда смертельно ненавидели друг друга.

— Точное сравнение, — признаёт Кэм, в очередной раз восхищённый неожиданной мудростью Грейс. — Значит, давай пока согласимся считать Рису ничейной территорией. Демилитаризованной зоной.

— Ты путаешь две разных войны, — говорит Грейс. — Демилитаризованная зона была в Корее.

— Риса человек, а не зона, — возражает Коннор, после чего уходит на другую половину комнаты поиграть с Дирдри, тем самым положив конец мирным переговорам.

— Ты забываешь, — говорит Кэм, который тоже заметил интерес Грейс к военным документальным фильмам, — что после окончания Второй мировой Соединённые Штаты и Россия едва не закидали друг друга атомными бомбами.

— Я никогда ничего не забываю, — отвечает Грейс, возвращаясь к своим леденцам. — До того времени, когда вы оба начнёте боевые действия, я надеюсь построить себе бомбоубежище.

62 • Коннор

Это всё меняет.

Восторг, охвативший Коннора в момент, когда он увидел Рису, был быстро раздавлен грузом реальности. Дело не в присутствии Кэма, а в самой сложившейся ситуации. Теперь, когда Риса с ними, её жизнь в опасности. Коннор тосковал по своей любимой; все эти месяцы он жаждал услышать её голос, ощутить мир и покой, которые он дарил ему. Он мечтал массировать ей ноги, хотя она больше не парализована. Его чувства к Рисе не изменились ни на йоту. Даже когда Коннор думал, что она предала их дело и стала на сторону расплетения, в глубине души он был убеждён, что Риса делает это не по своей воле.

Потом, когда она вышла в живой эфир, разоблачила шантаж и последовательно вколотила «Граждан за прогресс» в землю, Коннор полюбил её ещё больше. А затем она исчезла, ушла в тень так же основательно, как и сам Коннор — и в этом было своеобразное утешение. Он вглядывался в ночь и знал, что она где-то там, в безопасности, потому что Риса, безусловно, слишком умна, чтобы попасться в лапы властей.

Коннора мирной гаванью не назовёшь. Ему уже известно очень многое о «Гражданах за прогресс», плюс ещё Соня, возможно, добавит. Если учесть, что он собирается обнародовать всю эту информацию, то лучше бы Рисе держаться от него подальше. Он намеревается нырнуть в самое пекло, и она, конечно же, захочет пойти вместе с ним. А тут ещё Кэм... Эхо его слов гудит в голове Коннора:

«Как человеческое существо я лучше, потому что создан с этой целью — быть лучше».

Несмотря на весь свой интеллект ручной сборки, Кэм — полный идиот, если думает, что Коннором правит ревность. Ну ладно, Коннор готов признать — отчасти это правда, ревность действительно мешает ему ясно мыслить; однако он отдаёт себе отчёт, что сейчас не время для соперничества. Для Коннора важно оградить подругу не только от Кэма, но и от себя самого.

Играя на полу гостиной с маленькой Дирдри, он старается взять себя в руки. Злостью делу не поможешь. Ревность только отвлечёт его от основной задачи.

Дирдри опрокидывается на спину и тычет ножками в лицо Коннора:

— Рожки-нарошки, нюхай мои ножки!

Её ступни пахнут детским питанием — наверно, наступила в пюре из батата: носочки с утятами выпачканы оранжевым.

— Классные носки! — говорит Коннор, по-прежнему дивясь тому, что перед ним тот самый ребёнок, которого он подобрал с порога дома, где обитали жирная бабища с поросячьими глазками и её жирный поросячеглазый сынуля.

— Утячьи носки! — с упоением подхватывает Дирдри. — Рыбячья рука! — Она тыкает липким пальчиком в его акулу. — Рыбячья рука! Рукачья рыбка! — Она хихикает. Её смех словно открывает в нём предохранительный клапан, через который улетучивается вся его злость. Спасибо, малышка.