Байрон пожал плечами.

— Я даже думаю, — продолжал Джонти, — что отец уже успел привлечь вас к своей деятельности, сочтя достаточно взрослым. Весьма вероятно, что вы совмещаете обучение на Земле с выполнением специального задания. Настолько важного, что тираниты готовы пойти на убийство, лишь бы не дать вам выполнить его.

— Все это похоже на дешевую мелодраму.

— Неужели? Допустим. Если правда не убеждает вас сейчас, события убедят позже. Будут и другие покушения, и одно из них окажется удачным. С этого момента, Фаррил, вы покойник!

Байрон поднял голову:

— Постойте, а какое вам до этого дело?

— Я — патриот. Я хочу увидеть королевства свободными, с добровольно избранными правительствами.

— Нет, каков ваш личный интерес? Не могу принять такого объяснения, потому что не верю в ваш идеализм. Простите, если вас это оскорбляет, — упрямо проговорил Байрон.

Джонти снова сел.

— Мои земли конфискованы, — сказал он. — Но еще до изгнания мне претила необходимость подчиняться приказам этих карликов. Я хочу быть человеком, каким был мой дед до прихода тиранитов. Как вы считаете, это достаточно серьезная причина для того, чтобы желать революции? Ваш отец должен был стать вождем этой революции, а вы его предаете!

— Я? Мне двадцать три года, и я ничего не знаю об этом. Вы могли бы найти более подходящего человека.

— Разумеется, мог бы. Но он не будет сыном вашего отца. Если его убьют, вы станете Ранчером Вайдемоса, а потому мне нужны именно вы, даже если бы вы оказались двенадцатилетним идиотом! Поймите же, наконец: вы нужны мне по той же причине, по которой тираниты пытаются избавиться от вас. И если мои доводы вас не убеждают, то уж их-то доводы должны были вас убедить! В вашей комнате заложена радиационная бомба. Единственная ее цель — убить вас. А кому еще нужно вас убивать?

Джонти терпеливо ждал, пока не услышал ответный шепот:

— Никому. Насколько мне известно, ни у кого нет причины меня убивать… Значит, это правда… о моем отце?

— Правда. Считайте это военной потерей.

— Думаете, мне от этого легче? Благодарные народы воздвигнут ему памятник, да? Со светящейся надписью, видной из космоса за десятки тысяч миль? — В голосе Байрона звучала горечь. — Думаете, это меня осчастливит?

— Что вы собираетесь делать? — подождав немного, спросил Джонти.

— Отправлюсь домой.

— Вы так ничего и не поняли!

— А что вы от меня хотите? Если отец жив, я постараюсь его освободить, а если он мертв, я… я…

— Спокойно! — В голосе старшего прозвучало холодное раздражение. — Вы ведете себя как ребенок. На Нефелос вам нельзя. Разве непонятно? Я говорю с младенцем или взрослым человеком?

— Что вы от меня хотите? — пробормотал Байрон.

— Вы знаете Правителя Родии?

— Друга тиранитов? Знаю. Я знаю, кто он такой. Все жители королевств знают это. Хинрик V, Правитель Родии.

— Вы с ним не встречались?

— Нет.

— Значит, вы его не знаете. Он слабоумный, Фаррил. В буквальном смысле слова. Но когда Ранчо Вайдемоса будет конфисковано тиранитами — а так оно и будет, без сомнения, — его получит в награду Хинрик. Тогда тираниты успокоятся, решив, что никакие восстания им больше не угрожают. К нему-то вы и отправитесь.

— Зачем?

— Хинрик — всего лишь марионетка, но он пользуется у тиранитов определенным доверием. Он может добиться восстановления в правах.

— С какой стати? Скорее, он выдаст меня.

— Не исключено. Но вы будете начеку и постараетесь этого не допустить. Помните: ваш титул важен и почетен, но он не сможет служить вам защитой. Ваше имя привлекает на вашу сторону людей, но вам понадобятся деньги, чтобы удержать их.

Байрон задумался.

— Мне нужно время, чтобы принять решение.

— У вас его нет. Ваше время кончилось в тот момент, когда к вам в комнату подложили радиационную бомбу. Пора действовать. Я могу дать вам рекомендательное письмо к Хинрику Родийскому.

— Значит, вы хорошо его знаете?

— А вы никак не можете отделаться от подозрений на мой счет? Просто я однажды возглавлял миссию Автарха Лингейна при дворе Хинрика. Этот полудурок наверняка не сможет вспомнить меня, но сделает вид, что помнит все отлично. Впрочем, письмо только представит вас, а дальше будете импровизировать. Письмо будет готово к утру. В полдень на Родию улетает корабль. Билет для вас уже взят. Я тоже улетаю, но другим рейсом. Не медлите. Вы ведь закончили здесь все дела.

— Осталось получить диплом.

— Этот клочок пергамента? Он вам так необходим?

— Уже нет.

— А деньги у вас есть?

— Немного.

— Хорошо. Много денег — это тоже подозрительно. — Джонти помолчал, затем резко окликнул собеседника: — Фаррил!

— Что? — очнулся от оцепенения Байрон.

— Возвращайтесь к остальным. Никому не говорите, что вы улетаете. Пусть ваши действия говорят сами за себя.

Байрон тупо кивнул. Где-то в глубине сознания возникла мысль, что он не выполнил задания и тем самым подвел отца. Его переполняла бессильная горечь. Им давно следовало рассказать ему обо всем. Он мог бы разделить с отцом опасность. Он не должен был жить в неведении.

Теперь, когда он знал правду или по крайней мере часть ее, касавшуюся отца, тем важнее отыскать документ, запрятанный где-то в земных архивах. Но на это тоже нет времени. Нет времени на поиски документа, нет времени для спасения отца. А может быть, не осталось времени и для жизни…

— Я сделаю все, как вы сказали, Джонти, — тихо промолвил он.

Сандер Джонти, задержавшись на ступенях, с явным неодобрением окинул взглядом университетский городок.

Выйдя на кирпичную дорожку, которая причудливо вилась в псевдодеревенской атмосфере, усвоенной всеми университетскими поселениями со времен античности, он увидел впереди огни единственной большой улицы города. А за ней, незаметная днем, но отчетливо различимая в ночи, сияла вечная радиоактивная голубизна горизонта — немой свидетель доисторических войн.

Джонти поднял глаза к небу. Вот уже более пятидесяти лет прошло с тех пор, как тираниты одним ударом положили конец существованию двух дюжин постоянно враждовавших между собой политических объединений, расположенных далеко за туманностью. Теперь там царит мир — ценой удушения свободы.

Буря застала их врасплох, обрушилась одним громовым ударом, от которого они так и не оправились. Однако время от времени в каком-нибудь из побежденных миров начиналось слабое брожение. Организовать сопротивление, объединить недовольных — задача трудная и длительная. Ну что ж, он и так уже слишком засиделся на Земле. Пора возвращаться. Наверное, сейчас с ним пытаются связаться из дома. Джонти слегка ускорил шаг.

Войдя в свою комнату, он сразу поймал сигнал. Луч был личный, предназначенный только ему. Можно было не опасаться, что его подслушают. Ему не нужен никакой приемник, никакой прибор из металла и проводов, чтобы уловить слабый поток электронов, плывущий через гиперпространство с планеты, удаленной от Земли на пятьсот световых лет.

Само пространство в комнате поляризовано, его структура освобождена от случайных помех и настроена на прием. Эту поляризацию обнаружить не может никто, кроме принимающего передачу из космоса. А единственным принимающим устройством здесь был его мозг; только клетки нервной системы Джонти могли резонировать в ответ на вибрацию луча, несущего информацию.

Послание было таким же личным, как уникальная характеристика его мозговых волн, и вероятность того, что во всей Вселенной с ее квадриллионами человеческих существ кто-то мог уловить адресованную ему информацию, была не более единицы, деленной на число с двадцатью нулями.

Мозг Джонти уловил призыв, несущийся в бесконечной пустоте гиперпространства:

— …вызов… вызов… вызов…

Передавать было значительно сложнее, чем принимать. Необходимо было сложное механическое устройство для создания особого типа волн, несущих ответную информацию. Такое устройство находилось в большой декоративной пуговице на правом плече Джонти. Когда он ступил в поляризованное пространство, устройство автоматически включилось, и после этого ему оставалось только думать, сосредоточенно и устремленно.