— Да.

— Тогда он уже должен быть наверху, если только его не схватили. — Она невольно вздрогнула. — Мы можем пройти в дом прямо отсюда, и если вы согласны… — Она взялась за ручку дверцы, но вдруг замерла и быстро шепнула: — Кто-то идет… Скорее…

Больше ничего она сказать не успела. Арвардан, незамедлительно вспомнив ее указания, обхватил Полу руками, и вот она в его объятиях, теплая и мягкая. Ее губы трепетали на его губах, и в них заключалось целое море наслаждения. Первые десять секунд Арвардан еще косил глазами и прислушивался в ожидании проблеска света или звука шагов, но потом волнение захлестнуло его с головой. Перед глазами пылали звезды, биение собственного сердца оглушало.

Ее губы отдалились, но он вновь, не скрываясь, потянулся к ним… и нашел их. Объятие становилось все теснее, она таяла в его руках, и вот ее сердце забилось в лад с его сердцем.

Наконец они разомкнули руки, но не могли расстаться сразу и посидели еще немного, прижавшись щекой к щеке.

Арвардан никогда еще не любил, теперь это слово уже не пугало его.

Что из того, если она землянка, в Галактике равных ей нет.

— Наверное, кто-то просто проехал по улице, — в сладком забытьи пробормотал он.

— Да я ничего и не слышала.

Он отодвинул ее на расстояние вытянутой руки, но она не отвела глаз.

— Ах ты, чертенок. Ты это серьезно?

Она сверкнула глазами.

— Я хотела, чтобы ты меня поцеловал, и не жалею об этом.

— Ты думаешь, я жалею? Поцелуй меня еще, безо всякого предлога. Теперь я хочу этого.

Еще одно долгое-долгое мгновение — и она оторвалась от него, аккуратно поправляя волосы и ворот платья.

— Пойдем-ка лучше в дом. Выключи фары — у меня есть фонарик.

Он вышел вслед за ней из машины. Стало совсем темно, и фигура Полы едва маячила в кружочке света от фонарика-карандаша.

— Держись за мою руку. Тут ступеньки.

— Я люблю тебя, Пола, — прошептал он в ответ. Это получилось у него так естественно и так верно. И он повторил: — Я люблю тебя, Пола.

— Ты меня едва знаешь, — мягко ответила она.

— Нет. Я тебя знаю всю жизнь. Клянусь! Всю жизнь. Два месяца, Пола, я думал и мечтал только о тебе. Клянусь.

— Я землянка, господин.

— Тогда я тоже стану землянином. Испытай меня. Он удержал ее и осторожно направил ее руку с фонариком вверх, осветил лицо, пылающее и заплаканное.

— Почему ты плачешь?

— Потому что, когда отец тебе все расскажет, ты поймешь, что тебе нельзя любить землянку.

— И снова скажу: испытай меня.

Глава 15

Рухнувшее превосходство

Арвардан и Шект встретились в задней комнате третьего этажа. Окна были тщательно поляризованы, так что стекла стали совершенно матовыми. Пола сидела внизу, пристально вглядываясь в темную пустую улицу.

Длинный сутулый Шект был уже не тот, с кем Арвардан разговаривал десять часов назад. Доктор оставался таким же изможденным и бесконечно усталым, но утром он был неуверен и робок, теперь же все его существо выражало отчаянную браваду.

— Доктор Арвардан, — твердо начал он, — я должен извиниться за свое утреннее поведение. Я надеялся, что вы поймете…

— Должен сознаться, что тогда ничего не понял, но теперь, кажется, понимаю.

Шект присел к столу и предложил Арвардану вина. Тот жестом отказался:

— С вашего позволения, я лучше попробую фрукты. А что это? Я таких, по-моему, никогда не видел.

— Это нечто вроде апельсина. Кажется, он нигде, кроме Земли, не растет. Его легко очистить.

Шект показал, и Арвардан, с любопытством понюхав плод, вонзил зубы в его винную мякоть.

— Превосходный вкус, доктор Шект! Земля не пробовала экспортировать их?

— Блюстители не желают торговать с чужаками, — мрачно сказал физик. — А наши соседи по Галактике не желают торговать с нами. Это только одна из многих наших проблем.

— До чего глупо, — в приступе раздражения сказал Арвардан. — Можно навсегда разочароваться в человеческом разуме, когда вдруг увидишь, что у людей в голове.

Шект пожал плечами с бесконечным терпением много пережившего человека.

— Боюсь, это лишь часть неразрешимой проблемы, имя которой — антитеррализм.

— Она почти не разрешима потому, что никто по-настоящему не хочет ее решать! Разве мало землян отвечает на антитеррализм ненавистью ко всем галактианам без разбору? Просто какая-то повальная болезнь — ненависть за ненависть. Разве ваш народ стремится к равенству и взаимной терпимости? Нет! Большинство землян хочет одного — в свою очередь одержать над нами верх.

— В ваших словах, наверное, много правды, — грустно ответил Шект, — не могу этого отрицать. Но это не вся правда. Дайте нам только шанс, и новое поколение землян вырастет, не зная, что такое изоляция, и всей душой веря в единство человечества. На Земле не раз бывали у власти ассимилянты, проповедующие терпимость и компромисс. Я принадлежу к ним — точнее, принадлежал. Теперь Землей правят изоляционисты — оголтелые фанатики, грезящие о прошлом и будущем величии. Вот от кого надо спасать Империю.

— Пола говорила о каком-то восстании, вы это имеете в виду? — нахмурился Арвардан.

— Доктор Арвардан, не слишком легко убедить человека в том, что на первый взгляд просто смешно: в том, что Земля может победить Галактику. Однако это правда. Я не обладаю физической храбростью и очень хочу жить — судите же сами, какой страшной должна быть опасность, чтобы толкнуть меня на измену, да еще когда я под надзором у местных властей.

— Ну что ж, если все так серьезно, скажу вам сразу: я сделаю все, что смогу, но лишь в своем качестве гражданина Галактики. Я не занимаю здесь официальной должности и не пользуюсь каким-то особым влиянием ни при императорском дворе, ни даже при дворе прокуратора. Я только тот, кем и кажусь — археолог, прибывший сюда с экспедицией в своих собственных интересах. Раз уж вы решились на измену, почему бы вам не встретиться с прокуратором? Вот кто вам нужен.

— Этого я как раз и не могу, доктор Арвардан. Этого мне блюстители никогда не позволят. Когда вы утром пришли ко мне, я подумал даже, не Энниус ли вас прислал. Мне казалось, он что-то подозревает.

— Может быть, не могу отвечать за него. И он не посылал меня, к сожалению. Если вы согласитесь довериться мне, обещаю все ему передать.

— Спасибо. Это все, чего я прошу. И еще вашего заступничества, чтобы оградить Землю от слишком суровых репрессий.

— Разумеется. — Арвардан чувствовал себя неловко. Он был убежден, что перед ним старый параноик — может, и безобидный, но совершенно тронутый. Однако выбора не было, придется остаться, выслушать его и попытаться вывести из буйного состояния. Ради Полы.

— Вы ведь слышали о синапсаторе, доктор Арвардан? Утром вы так сказали.

— Да. Я читал вашу статью в «Физическом обозрении». И говорил о вашем изобретении с прокуратором и с верховным министром.

— С верховным министром?!

— Ну конечно. От него я и получил рекомендательное письмо, которое вы… боюсь… отказались читать.

— Сожалею. Но лучше бы вы… Что вы, собственно, знаете о синапсаторе?

— Что изобретение, само по себе интересное, не оправдало ожиданий. Прибор предназначен для повышения восприятия, и опыты на крысах были довольно удачны, но для человека синапсатор не подходит.

— Да, из той статьи вы и не могли извлечь ничего другого, — опечалился Шект. — Свои неудачи я там расписал, а свой огромный успех намеренно скрыл.

— Это не очень вяжется с профессиональной этикой, доктор Шект.

— Признаю. Но мне пятьдесят шесть лет, и, если вы что-то знаете о порядках на Земле, мне недолго осталось жить.

— Шестьдесят. Да, я слышал… больше, чем хотелось бы. — Арвардан с унылым чувством припомнил свой полет на стратолайнере. — Но ведь для выдающихся ученых делают исключение, насколько я знаю.

— Конечно. Только это решает верховный министр и Совет Блюстителей, и их приговор обжаловать бесполезно, даже перед императором. Мне сказали, что моя жизнь зависит от соблюдения тайны вокруг синапсатора и от напряженной работы над его усовершенствованием. — Физик беспомощно развел руками. — Разве я знал тогда, на что способна моя машина, как ее можно использовать?