«…С того конца стали бить, а я с одной старушкой в хату забежала. Я не добежала до своего дома, а к ней во двор. Она испугалась, старушка, руки дрожат, и хаты не может отомкнуть. Дак я отомкнула, и она вбежала в хату за мной, села около меня, а я за простыню — под кровать.

Немец подошел, трах — ее убил, а сам отошел и зажег.

И я сижу, горю. А тут кругом полно немцев этих, нельзя выйти уже — все горит.

А потом отошли немцы, я тогда выползла в огород, и дальше, дальше — поползла, и побежала аж в другую деревню…»

Ева Павловна Горб, 66 лет. Пузичи Солигорского района Минской области.

«…Они поехали туда в лес, говорят, окружили там людей, и не пустили их на голое место из лесу выйти. А там было раньше имение, в постройку в ту, в хлев загнали… И я до вечера не знала, что их нема.

Ну, так стал гореть огонь, что до неба столб черный. Уж эти извозчики — всякие есть люди — етот тянет добро людское, что осталось, а другой, из латышей он, мне говорит:

— Ой, молодичка, за что ж ваши люди погибли, и Сгарые, и малые, и с детками, и с колыбельками…

Я не знала, куда я делась, а дальше это слышу…

И всего — я осталась. Семьсот восемьдесят душ спалили в одном хлеве, еще помещичий был хлев.

Из села всего три человека осталось. Да они поумирали уже.

А мы это из поселка…»

Алена Даниловна Лапоть, 62 года. Горелое Локшицкого района Витебской области.

«…Одна я осталась… (Плачет.) Я уже забыла шесть раз, как это было…

Семья у нас была… Ну, был еще и отец, и мать, и сестра у меня была. Сестру нашу убили — мы ее не нашли.

Она пошла в другую деревню, в Клинники. Ну, а я осталась. И мы тут с женщиной… Потеруха Марфа была.

И мы с нею вбежали в хату сначала, когда поджигали.

Они ходили по деревне и убивали, в каждую хату захо; дили. Мы вскочили в хату. И еще женщина другая, Потерухи Пилипа женка, и мы в яму вскочили.

Да уже горит хата.

Мы увидели, что горит, — выскочили через окно. Дак эта Потерухина женка осталась тут, у постройки, а мы выскочили в ячмень. Подошел. А мы — лежали одна за другой.

Ее убил на месте, а меня ранил в руку и во через шею I пуля прошла.

Вот и все…»

Параска Ивановна Козик, 60 лет. Бобровичи Ивацевичского района Брестской области.

«…Была беременная. Маленькому три года. А хлопчик, семь годов, сам утек в лес. Пришел в хату немец:

— Матка, дай полотна на онучи. Не взял.

— Матка, дай молока.

— Не пил.

— Матка, сегодня вас будут убивать. — Голая, как была, в одной юбке утекла на хаты.

Они с винтовками за мною.

— Иди туда, где бьют!

А я в ольшаник. Вижу: свекровь убили. Бежала по кобылу. Лезла я под проволоку — зацепилась. Стреля1И — юбку всю мне пожегли. —.

Это, думаю, мне жить.

Немцы ходили — пастушков искали, добивать. Пацанят. Мой хлопчик сидел за корчом.

Я родила в лесу. Сделали мне мужчины будку. Под снегом ночевала. Как родила — два дня не было чего есть. Нашла гриб-козляк, спекла его, дала маленькому в ротик, взял и притих. Если б теперь это, век бы не высидел.

Мужчины будку сделали, кто что принесет. Всю зиму сидела. Его покормлю, а сама так страдала.

В лесу были, пока не кончилась война.

Этот, что там родила, в Телеханах теперь, уже дом себе построил…»

Зинаида Лукьяновна Рута, 55 лет. Освея Верхнедвинского района Витебской области.

«Нас поймали в лесу. Двести пятьдесят человек. Потому что немцы считали: „двести пятьдесят“. Всех вряд выстроили и пустили по нам автомат. Когда автоматы прошли по нам — мы все попадали. У меня дочка на руках — убили. Девочка, два годика было.

Вопрос: — Когда они вас построили, так что-то говорили вам?

— Построили в ряд по четыре человека и пустили автоматы. А когда пустили автоматы, мы все попадали. Я в плечо ранена, в ноге пуля у меня. А дочку убили. Дочку — по второму разу, когда пустили автоматы, дочку — в висок попали. А я сама ранена сюда, эта сторона У меня была вся черная. Опалили, когда из автоматов Стреляли.

Вопрос: — А как вы потом вышли оттуда? — Ну, я не одна осталась.

У нас тут Скрипка есть. Анастасья. Я была вот так ногой повернута, а она стала меня будить:

— Зина, Зина, вставай! Ты жива или нет?

Я стала в сознание приходить. Встали мы. Когда мы встали, у нас что было… Оставшихся шесть человек. Живых из этих всех. Из шести человек два умерло. Одна уехала на Сибирь…

Вопрос: — Когда вы встали, немцев уже не было?

— Не было. Мы тогда пошли дальше в лес уже. Это ж ночь уже была. Темно ночью.

Мы пошли под куст, переночевали…»

Мария Лаврентьевна Бавтрук, 52 года. Юзефово Верхнедвинского района Витебской области.

«…Кабы это умел да ловко рассказал!..

…Мы стали все идти, бежали, а они стреляли. Которых ранили. Вот и мои ранены тоже были. Мои тетки там были. А тогда уже, в лес забежавши, там уже немцы догнали.

У меня невестка, жена брата, была, у нее — дети. Ну, и немцы сказали вернуться сюда назад во, в деревню.

Вернулись.

Мне было тогда годов, може, восемнадцать. Мы пошли, как молодежь, а они вернулись, их обманули. А мы дальше в лес побежали.

А они вернулись с семьями, у них ребята были. Все наши, деревенские. Ну, а тогда это… Заперли в землянку. Мою невестку, двое ребят у нее было… Тогда загнали за Дежи, там карьеры. Всех этих наших, деревенцев, что были дома. Их раздевали, обливали…

Я свою невестку ходила, искала. И сестра ходила, искала. Двое ребят… Там только лежала одежа снятая. Мы своих узнавали… Я племенников своих одежу узнала. А люди сожжены были. Где кто лежал. А потом их закапывали. Ну, придешь, поглядишь — сожженный человек, и все…

Как по подсчету, то погибло тут сто двадцать пять человек. И рядом вот деревня Кобыльники, там совсем сожгли. Там только два человека, мужчины, были на фронте, остались.

До войны Юзефово большое было. А уже как после экспедиции вернулись, то одна баба да двое ребят, а так все не вернулись, все погибли они…»

Галина Ивановна Черевака, 49 лет. Ясковичи Солигоского района Минской области.

«…Приехал карательный отряд и начали жечь. Как стали жечь, дак мы повыходили во двор. Зажгли вперед свекрову хату. Мы повыходили во двор, а они давай загонять в хату. Эти дети взялись за юбку да так кричат, — так кричат, а они:

— Швек, швек! — в хату, и все. — Вы все партизаны, мы вас всех унистожим!..

На хуторе у нас было три хатки. Со мной было трое детей и мое на руках.

— О, когда, говорю, детки, нам смерть!

Дети кричат, что не дай бог. Потом гнали этот скот весь. Кабан утек. Они давай кабана стрелять. А я ничего не помню, так растерялась. Одна и четверо детей. Ну, давай они кабана стрелять. А свекор, как стали кабана стрелять, дак он упал за забором. А пока они кабана стреляли, мы давай отходить, и в лес вошли.

Детки голые были. Стреляют. Я говорю:

— Детки, падайте.

Они падали.

А на хуторе никого не осталось. Одну мать забрали корову гнать, а ребеночек ее остался. Дак мой старший говорит:

— Мама, давай заберем и его.

Я говорю:

— Бери, если будешь носить.

У меня уже свой был, полтора года, ребенок, на руках. Одному было три года, а хлопчику четыре. Еще одному шесть лет.

А в лесу двух хлопцев увидела. Когда вошла в лес, так рада: где бы какой свежий след увидеть. Я кричу:

— Коля, Адам, вы где больше людей не видели? Под елкой я детей положила, и двое суток мы сидели.