Колька подхватил чемоданчик Милы Александровны, и они вместе прошли на платформу. Они сидели на скамейке, дожидаясь, пока подадут поезд. Мила Александровна тихонько говорила:

— Я не должна тебе этого говорить, но так уж получилось. Он нехороший человек, Пал Иваныч.

— Факт, — кивнул Колька.

— Ты там ребятам не очень рассказывай.

— А чего рассказывать — они и так знают.

— Ах, как это ужасно! Как ужасно! — повторила Мила Александровна. И, спохватившись, добавила: — Иди, иди, а то там хватятся… Да, как ты тут оказался?

Тут уж Колька не стал врать. Он рассказал всё как есть: и про Сергея Петровича, и про письма, которых так и не дождался Колька Маленький, и про своё письмо туда, в Крестинку.

— Вот и встречаю его, Сергея Петровича, — закончил Колька.

— Ах, боже мой! — сказала Мила Александровна и вскочила со скамейки. — Ну как я могла! Нет, как я могла уехать! Я только о себе. Уволили — обиделась. А ведь они остаются! Они уехать не могут. Нет! Ты посиди тут, — попросила она Кольку. — Посмотри. Я быстро.

Спотыкаясь босоножками о доски, она побежала в станционное помещение и действительно быстро, минут через десять, выбежала обратно.

— Пойдём! Пойдём! — заторопила она Кольку, подхватывая свой чемоданчик.

Ветер растрепал башенку, Мила Александровна, держа шпильки в зубах, наскоро закрутила на затылке пучок. Тёмные волосы сползали на глаза, она поспешно отбрасывала их, и глаза её блестели беспокойно и нетерпеливо.

— Куда? — сказал Колька. — Сейчас уже поезд подадут.

— Пускай подают, — отмахнулась Мила Александровна. — Пускай подают. Я сдала билет в кассу. Я не еду. Вот не еду! Я пойду! Я найду на него управу!

— А куда идти-то? — спросил Колька.

— Я-то знаю, куда идти! И как я могла убежать, струсить, бросить. И, главное, кого испугалась — павлина! Нет, — сказала она, вспомнив отглаженный костюм, плотное, спокойное лицо, — это даже не павлин, а просто ворона в павлиньих перьях.

— Какая ворона? — не понял Колька.

Но Мила Александровна не стала объяснять.

Поставив на землю свой чемоданчик, она вдруг положила Кольке на плечи маленькие горячие руки и сказала:

— Ну, беги в детдом. Всё будет по справедливости. Так и скажи Кольке Маленькому. — И, глянув в растерянное Колькино лицо, ещё раз повторила: — Так и скажи Кольке Маленькому.

Счастливый случай

В вагоне метро Сеню крепко сдавили. Но Сеня даже не почувствовал этого. Внутри у него что-то всё время пело — тоненько и радостно.

— Ничего, — сказал Сеня, когда тётенька с клетчатой сумкой наступила ему на ногу, и улыбнулся во весь рот. Тётенька удивлённо посмотрела на него.

Она бы, наверно, ещё больше удивилась, если бы узнала, что это за мальчик, которому она чуть не отдавила ногу своим острым каблуком. Сам Сеня тоже не переставал удивляться вот уже три дня. Наверно, и вправду в нём что-то есть, как говорит Ритка Америцкая. И режиссёр Дмитрий Петрович сказал — Сеня сам это слышал, хотя уже вышел из пионерской:

— Это, кажется, то, что нам надо!

А оператор Игорь ответил:

— Вроде бы да. Отличный типаж. И вихры! Посмотрите, какие вихры!

— Великолепные вихры, — согласился режиссёр.

Сеня обалдело посмотрел на него, потому что только два дня назад классная руководительница Анна Григорьевна сказала, что Сенина голова похожа на воронье гнездо, и если он срочно не пойдёт в парикмахерскую, то… При этом она так посмотрела на Сеню, что всем сразу стало понятно, какая печальная участь его ждёт. Но мрачные предсказания Анны Григорьевны не сбылись. Напротив, очень даже замечательно, что он не успел тогда сходить в парикмахерскую!

Мчится по тоннелю от станции к станции поезд. Входят и выходят пассажиры. И никто ни о чём не догадывается, не подозревает, что у мальчишки, чья скуластая физиономия с великолепными вихрами отражается в глубине тёмного стекла, — талант. Сеня и сам не подозревал этого. А вот режиссёр Дмитрий Петрович понял. Сразу. На то он и режиссёр! Конечно, это счастливый случай, что Дмитрий Петрович пришёл именно в их школу, а не в какую-нибудь другую.

Сеня и не подумал ничего, когда по школе разнеслась эта новость. Девчонки засуетились, забегали — то в соседний класс, то вниз, к пионерской. От них-то и мальчишкам стало известно: сидят в пионерской. Один такой высокий, худощавый, в очках, очень вежливый, а другой — молодой, с пробором. Брюки узенькие, модные, а в руках — фотоаппарат. Высокий — это сам режиссёр, а с пробором, оказывается, кинооператор. И пришли они подобрать ребят для съёмок нового фильма.

Какой фильм и о чём, никто не знал, но зато было известно, что нужны два артиста: девочка и мальчик.

Оказалось, в пионерскую уже вызвали ребят из пятого «А». Режиссёр с ними о чём-то говорил, а оператор щёлкал своим аппаратом. Выбрали ли они кого-нибудь из «А» — опять-таки никто не знал. Но зато всем было известно, что режиссёр зачем-то записал в свою записную книжку адрес Лиды Ранжиловой и рабочий телефон её мамы.

Лида всю перемену рассказывала разные истории из жизни знаменитых артистов, и выходило, что всех их в один прекрасный день вот так же открывал обладающий незаурядным чутьём режиссёр.

Неизвестно, каким чутьём обладал режиссёр, записавший Лидин адрес в свой блокнот. Но, по-видимому, чутьё и подсказало ему не ограничиваться знакомством только с пятым «А».

— Это очень даже правильно, — рассуждали девочки. — Может быть, именно в «Б» режиссёра ждут важные открытия. Тем более, что в этой Лидке Ранжиловой ничего особенного нет.

Мальчишки в этих разговорах участия не принимали. Все делали вид, что это их нисколько не интересует. Но всё же всем было приятно узнать, что из «А» режиссёр так и не выбрал никого из мальчиков. Когда кто-то прибежал на второй этаж и сказал, что мальчиков пятого «Б» просят зайти в пионерскую, все отправились, толкаясь и посмеиваясь. Гошка Комаровский скорчил рожу и, стукнув по плечу Сашу Аралова, тонким голосом пропищал:

— Выступает знаменитый артист Александр Аралов! — И торжественно продекламировал: — «Жил-был у бабушки серенький козлик»!

Все грохнули, потому что это и вправду было очень похоже на Сашу, на всех вечерах выступавшего с чтением стихов.

— «Бабушка козлика очень любила», — продолжал Гошка грустным шёпотом, налегая на слово «очень».

И опять получилось похоже на Сашу, хотя Сашка читал на вечерах совсем другие стихи. Когда они подошли к пионерской, настроение было буйное и смешливое. Сразу же, как только режиссёр поздоровался с ними, кто-то вытолкнул на середину Сашу:

— Он у нас артист. Давай, Аралов, покажи.

И Сеня тоже крикнул:

— Давай, Аралов!

Саша слегка пожал плечами и, глянув на режиссёра, чуть улыбнулся: мол, сами видите. Режиссёр сказал:

— Ну что ж, Саша, прочитай что-нибудь. Саша на минуту задумался, наморщив лоб, и провёл рукой по светлому чубчику. Но тотчас его лицо снова стало спокойным, и он, глядя перед собой, громко, точно находился не в маленькой пионерской, а где-нибудь в зале, начал торжественно:

Режиссёр слушал его внимательно, но вскоре снял очки и протёр их…

— Спасибо. Хватит. — Он надел очки, обвёл взглядом ребят.

И вдруг Сеня почувствовал, что режиссёр смотрит прямо на него. Да, на него — и больше ни на кого. И оператор Игорь тоже посмотрел и поднял свой фотоаппарат. Потом они, отпустив остальных ребят, поговорили с Сеней, познакомились. И вот с сегодняшнего дня он, Сеня Бармушкин, киноартист и едет в студию на съёмки фильма.

Ноги сами вынесли Сеню из толчеи вагона и привели на студию.

В длинном коридоре группами стояли люди — всё больше молодые, разговаривали, смеялись… «Наверно, тоже артисты», — подумал Сеня. Он прошёл по коридору, вскидывая голову возле каждой двери, пока не увидел на одной нужный ему номер. Сердце у него сильно забилось, как тогда в пионерской, когда режиссёр посмотрел на него. Он тихонько стукнул и отворил дверь.