— Благодарю, генерал. Я под вашим начальством хочу сделать мою первую кампанию. Не выдавайте нашей тайны и всё приготовьте. Мы отправимся, когда вам будет угодно.
— Завтра же. Будьте уверены, я, как тень, не отстану от вас ни на шаг. Но дозвольте мне дать вам совет. Там нас хватит на всё, но здесь необходим ум твёрдый и решительный, который не дал бы охладеть народному воодушевлению и, в случае надобности, заставил бы страну выставить в поле последнего человека и выдать последнюю копейку. Общественное мнение указывает на одного человека, способного выполнить это трудное дело, — на графа Туш-а-Ту.
— Не говорите мне о нём, — сказал Гиацинт. — Граф оскорбил меня своим высокомерием.
— Государь, простите старого солдата; граф держит всю администрацию в руке; он один…
— Довольно, генерал; до завтра.
Прямо от короля суровый воин побежал в один дом, где ждал его отставной министр.
— Победа, любезнейший граф, — сказал он. — „Молокосос“ наделал чудес: война решена; ребёнок у нас в руках, и мы его вышколим по-своему.
— А моё место? — спросил Туш-а-Ту.
— Возня была. Государь оскорблён вашею отставкой. Я, впрочем, надеюсь.
— Благодарю, любезный барон. Век не забуду вашей услуги.
— Рука руку моет, любезный друг, — сказал генерал. — Вы тоже не забудьте, что вы мне обещали. Коли я рискую шкурой, так за то я хочу быть князем, там невесть каким, и при княжестве чтоб были большие владения.
— Это уж ваше дело, — весело сказал граф. — Разбейте сначала неприятеля, а насчёт остального положитесь на меня.
— А вы поскорей министром-то сделайтесь, — сказал барон. — Мы ведь завтра едем.
— Будьте покойны, генерал. Всё будет устроено. Прощайте.
Гиацинту предстояли новые волнения. Узнав об отставке графа и о воинственных замыслах, королева не позволила себе ни одного слова укоризны, но она залилась слезами и нежно обняла сына. В молодости, если человек любит свою мать, такие аргументы неотразимы. Король, глубоко задумавшись, вошёл к себе в кабинет, недовольный другими и самим собою; тут ему доложили, что виконтесса Туш-а-Ту просит у него аудиенции и ожидает его в салоне.
Тамариса во дворце! Тамариса, быть может, нуждается в его помощи! При этой мысли Гиацинт побледнел, и когда он вошёл в зал, сердце его билось.
В чёрном платье, в кружевной мантилье, Тамариса своим грустным и смиренным видом окончательно сразила короля.
— Государь, — сказала она с глубоким поклоном, — простите смелость вашей верноподданной; я явилась сюда от имени моего отца, чтобы исполнить обязанность.
Она остановилась, как будто подавленная страхом и благоговением. Гиацинт был принуждён взять её за руку, чтобы её успокоить.
— Государь, — продолжала она, — десять лет тому назад король Ротозеев, ваш незабвенный родитель, возвращаясь из своей седьмой кампании против наших вечных врагов, вручил графу Туш-а-Ту свою боевую шпагу.
„Возьмите это оружие, любезный мой министр, — сказал он ему, — сохраните его как священный залог, и если меня не будет в живых, когда моему сыну минет восемнадцать лет, передайте ему сами эту победоносную шпагу как воспоминание о моей нежности к нему, о моей дружбе с вами“.
— Эта шпага — вот она, — продолжала Тамариса. — Отец мой должен был поднести её вам ещё двумя годами позднее; но так как он теперь оставляет двор и навсегда удаляется в свои поместья, он счёл своим долгом возвратить вам теперь этот драгоценный залог. Если когда-либо, чего Боже упаси! война снова возгорится между обоими народами, пусть это славное оружие озарится новым блеском в руках ваших. Это — последнее желание моего отца и моё собственное также.
Прекрасная виконтесса сделала второй реверанс, и потупив глаза, она ожидала, чтобы король позволил ей удалиться. Гиацинт всё ещё держал руку Тамарисы в своей руке, и обе руки дрожали.
— Зачем граф хочет оставить двор? — заговорил король после непродолжительного молчания. — Мне, быть может, не раз занадобятся его советы.
— Государь, — ответила Тамариса, — мой отец — человек античных доблестей; ничто не может поколебать непреклонность его принципов. Слуга короля и государства, готовый с радостною гордостью заклать себя на алтарь их величия, он никогда не согласится подать повод к ослаблению власти. Его присутствие при дворе вызвало бы опасные сравнения и предосудительные сожаления: первая обязанность отставного министра — заставить о себе забыть. Ничего для себя, всё для государя — вот политическая вера графа; я уважаю её и восхищаюсь ею. Это и моя вера. Я делила счастье моего отца, я разделю его опалу, как бы ни была велика жертва, и я без жалоб последую за ним в то уединение, в котором мы затворимся навсегда.
— Вы также, Тамариса, вы меня покидаете! — воскликнул король, — ив такую минуту! Всё мне изменяет. Нет у меня на земле ни одного друга.
Вместо всякого ответа Тамариса подняла к небу свои прекрасные глаза, полные слёз. Гиацинт почувствовал себя побеждённым и даже не пробовал сопротивляться. Он позвонил.
— Позовите графа Туж-а-Ту, — сказал он. — Я его жду.
— Прощайте, государь, — сказала виконтесса с самым грациозным реверансом и самою сладостною улыбкою.
— Не прощайте, Тамариса, — до свидания!
Что произошло между королём и его верным министром — это неизвестно, но на другой день в Официальной истине появилась следующая заметка:
„Вчера распространился слух о перемене министерства. В этом слухе нет ни одного слова правды. Публика должна вооружаться всем своим благоразумием против этих выдумок праздных умов и злонамеренных газет. Если бы эти слухи продолжали распространяться, правительство увидело бы себя вынужденным принять строгие меры против тех, кто их распускает.“
Далее значилось:
„Уезжая к северным границам государства, чтобы показаться народу, жаждущему выразить свою любовь и преданность, король назначил графа Туш-а-Ту председателем совета министров и предоставил ему обширнейшие полномочия.“
В то же время официозные газеты сообщали, не ручаясь за них, следующие известия, о которых говорили при дворе и в городе:
„Благодарность — королевская добродетель. Говорят, что, в награду за долгую службу графа Туш-а-Ту, король собственноручно возложил на него большое ожерелье ордена. Утверждают, что граф будет возведён в сан князя-архиканцлера и займёт место непосредственно за членами королевской фамилии.
Барон Жеронт Плёрар, говорят, назначен, по своей собственной просьбе, генеральным директором народного просвещения и духовных дел. Уже давно блеск его добродетелей и солидность его принципов делали его достойным претендентом на этот высокий пост. Если он удаляется от политики, то это удаление только кажущееся. Что может быть для государства важнее того направления, которое даётся подрастающим поколениям, важнее заботы об этом будущем, которое скоро сделается настоящим? Исправлять должность, оставленную бароном Плёраром, будет граф Туш-а-Ту.
Кавалер Пиборнь, говорят, скоро едет в Швигенбад. Он страдает болезнью дыхательного горла, которая требует самого серьёзного лечения. Медики предписывают ему строжайшее молчание. Во время его отсутствия исправлять его должность будет граф Туш-а-Ту.
Генерал-барон Бомба, сопровождающий короля в его путешествии, уехал вчера всё приготовить. Северные города, столь известные великолепием своего гостеприимства, хотят перещеголять самих себя, и армия, говорят, примет блистательное участие в этих гражданских празднествах. 10-го июня в Канонвильском лагере произойдут большие маневры, с подобием войны и приступа: расстреляют более миллиона патронов. Вечером будет бал, ужин и фейерверк; приглашено, говорят, до десяти тысяч дам. Счастливая страна, где люди предаются этим невинным забавам и где гром пушек возносит к небесам радость ликующего народа!“
Через неделю после этих мирных известий война была объявлена, и армия уже переступила границу; шестьсот тысяч человек бежали форсированным маршем резать друг друга.