3 марта в 20.20 поезд бывшего царя прибыл в Могилёв.

Выйдя на платформу, Николай подошел к Алексееву, обнял его и поцеловал. «Принял Алексеева в вагоне, — записал бывший император в дневнике. — В 9 с половиной перебрался в дом. Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко». На следующий день в 10 часов утра состоялся последний доклад Алексеева Николаю II. На нем присутствовали также А.С. Лукомский и В.Н. Клембовский. Последний так описал этот доклад:

«Сколько должно было быть силы воли у Государя, чтобы полтора часа слушать последний раз доклад о великой войне. Ведь Государь, нечего скрывать, относился к боевым операциям не только сознательно, но Он ими руководил и давал определенные указания Михаилу Васильевичу. И все это оборвать, кончить, помимо своей воли, отлично понимая, что от этого, наверно, дела наши пойдут хуже. Я даже задавал себе вопрос: что это — равнодушие или ясно осознанная необходимость порядком кончить свою роль перед своим штабом? Только перед тем, как оставить всех нас, Государь как будто заволновался и голосом более тихим, чем всегда, и более сердечным сказал, что Ему “…тяжело расставаться с нами и грустно последний раз быть на докладе, но, видно, Воля Божья сильнее моей воли”».

Что чувствовал в эти дни Михаил Васильевич Алексеев, глядя в глаза человеку, которому подчинялся столько лет? Раскаивался ли в содеянном?.. Уже задним числом генерал-лейтенант А.С. Лукомский приписывал Алексееву фразу, якобы сказанную им утром 3 марта: «Никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их и послал телеграммы главнокомандующим по вопросу об отречении государя от престола». Однако если бы Алексеев на самом деле раскаивался, он никогда не поступил бы так, как поступил 4 марта. В этот день, будучи в Ставке и узнав об отречении брата, Николай написал о своем согласии на вступление на трон сына и передал телеграмму об этом Алексееву для дальнейшей отправки в Петроград. Но Алексеев не только не отправил эту депешу в столицу, но и скрыл ее существование от всех. Генерал положил ее в свой бумажник и только в конце мая 1917 года передал как историческую реликвию А.И. Деникину…

Да и великий князь Александр Михайлович, приехавший в Могилёв 4 марта, никакого раскаяния в поведении генерала не заметил. «Генерал Алексеев просит нас присягнуть Временному правительству, — вспоминал великий князь. — Он, по-видимому, в восторге: новые владыки, в воздаяние его заслуг перед революцией, обещают назначить его Верховным Главнокомандующим… Мы стоим за генералом Алексеевым. Я не знаю, как чувствуют себя остальные, но я лично не могу понять, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые только что изменили данной присяге».

7 марта от прикомандированного к Ставке товарища (заместителя) министра путей сообщения Н.М. Кислякова Алексеев узнал, что на следующий день в Могилёв прибудут четыре представителя Государственной думы с целью ареста бывшего императора. Никаких действий в ответ на это генерал не предпринял и даже не сообщил Николаю II о том, что его ждет. Раскаяние?.. Нет, никакого раскаяния Михаил Васильевич в те дни явно не испытывал…

Точнее всего роль Алексеева в ликвидации монархии в России описал 5 марта 1917 года генерал от инфантерии Н.И. Иванов: «Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы, Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более, что войска на фронтах стояли и теперь стоят спокойно, и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие не могли и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева».

8 марта 1917 года бывший император навсегда покинул Ставку. Генерал Н.М. Дубенский вспоминал последнее посещение императором храма: «Многие плакали. Генерал Алексеев, вообще очень религиозный и верующий человек, усердно молился и подолгу стоял на коленях. Я невольно смотрел на него и думал, как он в своей молитве объясняет свои поступки и действия по отношению к Государю, которому он не только присягал, но у которого он был ближайшим сотрудником и помощником в эту страшную войну за последние полтора года. Я не мог решить, о чем молится Алексеев».

Перед отъездом Николай II захотел проститься со своим штабом. В 10.30 в большом зале здания управления дежурного генерала собрались все офицеры и представители из солдат от всех частей и команд штаба — старые вахмистры, фельдфебели и старшие писари. «Государь Император пришел пешком, вместе с генералом Алексеевым, — вспоминал генерал П.К. Кондзеровский. — При входе Его Величества в зал я скомандовал “Смирно, господа офицеры!” и стал на свое место, на правом фланге своего управления. Его Величество, войдя и поклонившись всем, стал посередине и сказал всем теплые прощальные слова; затем сказал несколько слов генерал Алексеев. Мне они оба были хорошо видны, и я ясно видел, как слезы катились по щекам Его Величества. Плакал и генерал Алексеев. Я чувствовал, как какой-то комок подступает к горлу, что могу сейчас разрыдаться; глаза застилал туман. Государь стал всех обходить и прощаться со всеми, протягивая каждому руку и глядя каждому в глаза своим чудным, добрым взглядом… В зале все громче и громче слышались рыдания многих, которые не в силах были сдержаться. Слезы были буквально на глазах у всех.

Вдруг один офицер конвоец грохнулся во весь рост, ему стало дурно; затем другой, Георгиевского батальона. Нервы всех были напряжены до крайности.

Государь не смог окончить обхода всех и поспешно повернул к выходу, но, проходя мимо нижних чинов, Его Величество попрощался с ними; они тоже почти все плакали, особенно старики. Его Величество вышел, сел в автомобиль и уехал на вокзал в свой поезд. Это прощание произвело на всех неизгладимое впечатление». Н.М. Тихменев, также присутствовавший при этой сцене, уточняет, что в конце своего прощания с присутствующими к бывшему императору обратился Алексеев: «Навстречу ему выступил Алексеев, начал что-то говорить. Начала речи я не слышал, так как все бросились за государем и в зале поднялся шум от шаркания ног. До меня долетели лишь последние слова взволнованного голоса Алексеева: “…а теперь, ваше величество, позвольте мне пожелать вам благополучного путешествия и дальнейшей, сколько возможно, счастливой жизни”. Государь обнял и поцеловал Алексеева и быстро вышел».

Но такое эмоциональное прощание нисколько не помешало Алексееву сообщить Николаю II весть от прибывшего из Петрограда думского депутата А.А. Бубликова: «Ваше Величество должны считать себя как бы арестованным». П.К. Кондзеровский пишет: «Генерал Алексеев сказал мне, что он попробовал протестовать, но ему ответили, что по этому поводу получены определенные указания. Сначала генерал Алексеев не хотел брать на себя передачу Его Величеству этого тяжелого поручения, но потом решил, что Государю легче будет выслушать это от него, а не от комиссаров, и потому пошел доложить Его Величеству, что он должен считать себя арестованным». Николай II побледнел и отвернулся от Алексеева. Возможно, он пытался понять в эти минуты, какой же может быть глубина человеческого падения… А ведь Алексеев прекрасно знал о том, что царя арестуют, еще накануне и ни словом об этом не обмолвился!

Флигель-адъютант полковник А.А. Мордвинов запечатлел еще одну выразительную сцену на вокзале:

«— Вот до чего мы дожили, — вырвалось у меня в обращении к генералу Алексееву, пришедшему проводить Государя и стоявшему рядом со мной в коридоре вагона Его Величества…

— Это все равно должно было случиться, — после краткого раздумия, но уверенно возразил он мне, — если не теперь, то случилось бы потом не позднее, как через два года.

Что этим он хотел сказать?.. Почему упомянул об этом сроке?»

Наконец в 16.45 поезд, увозивший «как бы арестованного» Николая II из Ставки, тронулся. Генерал Н.М. Дубенский описал этот момент так: «Государь поднялся в свой вагон и подошел к окну, стараясь его протереть… Наконец поезд тронулся. В окне вагона виднелось бледное лицо Императора с его печальными глазами. Генерал Алексеев отдал честь Его Величеству. Последний вагон Царского поезда был с думскими депутатами; когда он проходил мимо генерала Алексеева, то тот снял шапку и низко поклонился». Сцена более чем красноречивая. Бывшему императору Алексеев отдает честь, а перед новыми хозяевами России снимает шапку…