В отличие от других предшествующих этапов жизни эта деятельность Румянцева достаточно широко освещена в науке и публицистике второй половины XIX века. С ним сотрудничали почти все известные исследователи, просветители и обществоведы того времени. Рядом были не только светские ученые, но и ученые-богословы, хотя, оставаясь христианином, он не был привержен богоискательству. Свои денежные средства направлял преимущественно на нужды науки. Тем не менее видные священнослужители, настоятели монастырей и храмов охотно сотрудничали с Румянцевым по извлечению из хранилищ забытых рукописей и книг… Митрополит Евгений (Болховитинов) принадлежал к числу немногих церковных иерархов, чьи познания простирались далеко за пределы священных писаний. Возглавляя епархии в Пскове, а затем в Киеве, священник в свое свободное время изучал древние первоисточники, издания, памятники славянской истории. Широта его знаний поражала многих современников. Это и предопределило глубокую духовную близость, которая связала его с графом. Сотрудничество двух единомышленников в процессе познания исторического прошлого составляло неотъемлемую часть их духовного бытия. «Давно питаю мысль важную, которая приготовила бы для будущего полного сочинения российской истории все нужные элементы»{189}, — пишет Румянцев митрополиту в Псков, предлагая свой метод систематизации географических, исторических, статистических данных и сведений, упоминаемых в древних летописях и других первоисточниках.
«Чувствую, — писал он Малиновскому, — что страсть к древностям меня совершенно охватила и в преклонных летах моих все прочие страсти заменяет; к счастью, волнения ее не очень опасны»{190}.
Когда позволяли обстоятельства, Румянцев стремился раздобыть любые документы по истории славянства и Древней Руси, осевшие не только в отечественных, но и в иностранных архивах и книгохранилищах. Никто не брался оценить масштабы, наметить перспективы работы, которая в прежние времена выполнялась бессистемно, стараниями одиночек. Что из летописей и свидетельств о давних событиях реально сохранилось и каково их состояние, таких сведений не имелось. Письменные памятники, как выяснялось, когда-то существовали: их видели, держали в руках. Но либо след их был утерян, либо из-за небрежности и неправильного хранения они находились на грани исчезновения. Румянцев обладал должной решимостью и настолько верил в целесообразность намеченного, что всякие сомнения у колеблющихся отпадали сами собой.
У истоков создания исследовательского центра по изучению славянской культуры стала «ученая дружина». Никто из «дружины» не был стеснен в средствах. Для каждого вырисовывались перспективы творческого роста. П.М. Строев и К.Ф. Калайдович по заданию Румянцева совершили в 1817— 1820 годах длительные поездки по московской и калужской губерниям. Изучение условий хранения древних рукописных и первопечатных памятников открывало тягостную картину. Причиной всему — невежество. К бедствиям войны 1812 года, когда горела Москва, были разорены малые города, имения, монастыри, добавлялось беспечное отношение к летописному наследию. За ненадобностью, ветхостью, неспособностью дорожить предметами старины избавлялись от бесценных собраний. В письме Румянцеву митрополит Евгений (Болховитинов) описывает характерный эпизод о посещении новгородского Юрьева монастыря:
«Когда начальство обители узнало о его намерении посетить монастырь, то распорядилась весь ненужный хлам бросить в Волхов. Встретив воз с иноком, Евгений заинтересовался, что он мог везти, и к своему удивлению увидел порванные книжки и книжные листы… Среди кожаных книг и тетрадей оказались драгоценные остатки рукописей XI века»{191}.
Случались, однако, и удачи на уровне исторических открытий. В ходе осмотра ризницы и библиотеки Воскресенского (Ново-Иерусалимского) монастыря была обнаружена рукопись от 1073 года, содержащая извлечения из духовных книг, «писаная дьяконом Иоанном по повелению Великого князя Святослава Ярославича». Ныне «Изборник Святослава 1073 года» является вторым по древности датированным памятником славяно-русской письменности{192}.
Находки часто оказывались в разрозненном состоянии. Это настраивало Румянцева и его «ученую дружину» на дополнительные изыскания к восполнению утрат. Обработка подобных материалов, реставрация рукописных фрагментов, сверка текстов, подготовка к печати — все это требовало немалых усилий. Длительная и кропотливая работа была проведена над древнейшим памятником «Софийским временником». Этот старинный сборник помимо «Несторовой летописи» содержал сведения о событиях в Новгороде и в княжествах средней Руси; описание Вселенского собора во Флоренции с включением двух папских булл Евгения VI и Пия II; текст грамоты великого князя Василия III византийскому императору Константину XII Палеологу; повествование о походе великого князя Иоанна III на Новгород; описание путешествия Афанасия Никитина в Индию в 1480 году и другие документы. В том, что касается «Несторовой летописи», Румянцев выделил Академии наук 25 тысяч рублей на публикацию всех известных тогда ее рукописных списков.
«Многим из современников графа Николая Петровича Румянцева казалось странным, что государственный канцлер, столь близкий государю сановник, столь богатый вельможа, дорожил клочками едва удобно разбираемых бумаг, собирал обрывки пергаментов разных харатейных листков, на которых мало кто обращал внимание и на которых значились слова мало кому понятные. Но именно эти самые листки и клочки увековечили имя Румянцева, и кто из его современников, сановных бояр мог подумать, что из клочков древних рукописей он составит величественное здание, которое просветит отечественную историю и составит несокрушимый памятник его имени»{193}.
Между тем подвижническая роль Румянцева, получая все более широкую общественную огласку, множила число сочувствующих, сторонников, энтузиастов. Сведения о памятниках древности, выписки из летописей, сочинений, копии синодиков, грамот, каталогов, реестров стали поступать из разных концов России. Кое-что ценное удавалось приобретать на Новгородской ярмарке.
С некоторых пор настойчивые усилия Румянцева с его «дружиной» внесли оживление в жизнь краеведов, историков, любителей старины. Коллекционирование древних грамот, старопечатных книг, икон вызвало в образованном обществе движение, основанное на интересе к первоистокам славянской культуры. Для стиля жизни родовитых русских, богатых аристократов становится модным находить в старине сведения о предках, овеществить свою связь, преемственность с далеким прошлым. Возрос интерес к старообрядчеству, которое не без оснований претендовало на права исконных хранителей основ древнерусской письменности. Старообрядцы, имеющие «законный» доступ к самым удаленным уголкам их расселения, к забытым тайным хранилищам, становятся источниками удовлетворения исканий пытливых ученых и одержимых коллекционеров. Эта погоня за раритетами, древними святынями вызвала к жизни подпольное производство подделок, весьма искусно изготовляемых в монастырских мастерских и типографиях. В этом своеобразном бизнесе, в конечном счете, обнаруживалось гораздо больше хорошего, нежели плохого. Тиражирование древних рукописей, их коллекционирование «ценителями» неизбежно вело к повышению уровня образованности, облагораживало общекультурную ситуацию в обществе{194}.
Румянцев рассматривал многократно подтвержденные факты как основу для объективной, подлинно научной истории своего народа и государства. Любопытна в этом отношении переписка Румянцева с киевским археологом М. Берлинским, автором «Исторического обозрения Малороссии и города Киева», датированная началом 1815 года. В ответ на сообщения киевского исследователя об обнаруженных древностях Румянцев просит продолжить изыскания, обратив особое внимание на «истолкование тех мест, урочищ и духовных зданий, о которых упоминают древние летописи… Не теряйте из виду, что самые первобытные времена историй наших суть те, которые я хотел бы видеть объясненными и дополненными; отыскивайте надгробные надписи внутри и вокруг развалин уничтоженных самых древних церквей и монастырей… Не пренебрегайте также древнейших дуптиков и синодиков; в них могут находиться имена великих князей, супруг, детей и сродников, о которых статься может дошедшие до нас летописцы и вовсе умолчали»{195}.