Эрмина была права. Чем ближе мы подъезжали, тем красивее становился Эннс. Вот лошади свернули на Венскую улицу и, резво одолев крутой подъем в гору в направлении к Главной площади, примчали нас к городской башне, которая предстала перед нами во всем своем великолепии. Такой величественной башни я еще не видывала. Она была сложена из камней, а изогнутая медная зеленая крыша напомнила мне солдатскую каску. Под нею красовались громадные часы. На самой крыше на шаре застыл, словно танцуя, ангел с крылышками на лодыжках и на спине. Кто бы это мог быть?

— Красиво? — снова спросила Эрмина.

— Великолепно! — блаженно кивнула я.

— И мы так считаем. — Бургомистр окинул меня внимательным взглядом и с улыбкой обратился ко мне. — Такой башни больше в мире нет, — сказал он гордо. — Раскрою секрет: строить ее помогала одна великанша. Ее ребро хранилось здесь почти до наших дней, мой отец успел его повидать. На верху башни, под самой крышей, на тяжелой железной цепи…

— Какая чушь! — перебила его Эрмина. — Это всего лишь легенда, Минка, не вздумай поверить в великаншу!

— Простите, но великанша…

— Никогда не существовала, — вновь перебила Эрмина менторским тоном. — Я вас очень прошу, дорогой Перегрин, не морочьте ребенку голову. Я стараюсь воспитывать Минку без суеверий, в духе нового времени, что достаточно сложно при ее буйной фантазии. А тут вы со своей великаншей. Минка, слушай внимательно: здесь когда-то стояла старая церковь, которую в эпоху Реформации разгромили протестанты. И это были совершенно обычные люди, а вовсе не могучие великаны! Из камней церкви они сложили башню, посреди главной площади, чтобы католикам стало не до смеха. И сразу же повесили колокола. Понимаешь, что это значит?

— Прошу прощения, нет!

— Это значит, что здесь стоит чванливое протестантское строение. Выше любой церковной башни! В сугубо католической стране. По правде говоря, ее стоило бы снести. Но что происходит? Башня оказалась так хороша, что все в нее просто влюбились! И никто не причинил ей ни малейшего вреда за все время ее существования. Эннс не был бы Эннсом без нашего горячо любимого монстра. Какой отсюда урок? — Эрмина испытующе посмотрела на меня. — Урок таков: любовь сильнее разума. Однако то, что хорошо для башни, совсем не обязательно распространяется на нас, людей.

— Истинно так, — бургомистр пристально разглядывал ее сквозь свой монокль, — любимой женщине прощаешь любое свинство!

— Осторожно! Ребенку только пятнадцать! Минка, это не предназначалось для твоих ушей. Немедленно забудь то, что ты слышала.

— А любимому кайзеру прощают, когда он проигрывает каждое сражение…

— Я бы попросила, — сердито воскликнула Эрмина, — никакой критики в адрес нашего высочайшего императора!

— А нашей любимой императрице прощают то, что венгров она любит больше своего собственного народа…

— Мой дорогой Перегрин, меня сейчас хватит удар! — в ужасе вскрикнула моя гувернантка. — Я вас просто не узнаю: что за безбожные речи! Венгры тоже ее народ. И все народы монархии являются ее народом, и наша императрица любит их всех одинаково! Иначе это государственная измена!

Бургомистр расхохотался.

— Это была лишь шутка. Вам изменило чувство юмора? В этой вашей Вене?

Щеки Эрмины предательски покраснели.

— Позвольте мне задать вопрос? — встряла я в разговор, потому что моя гувернантка всегда защищала членов императорской семьи, будто они были ее родственниками.

— Спрашивай, дитя мое!

— А где сейчас ребро той великанши? Это известно?

— Ну конечно! — бургомистр поправил свой монокль. — Его украли французы. Наполеон… Он хотел покорить весь мир, дошел до Вены, потом до Москвы, но до того в 1809 году была битва под Эбельсбергом. Совсем недалеко от нас. Ее, эту битву, выиграл для него генерал Массена. И как только он нас победил, этот Массена, он тут же со своими людьми опустошил наш Эннс, разграбил его, а ребро уволок в качестве трофея, теперь оно в каком-то замке во Франции. Там-то его и можно увидеть.

— В каком замке? — строго спросила Эрмина.

— Не знаю. Знаю только, фройляйн Хюбш, что Наполеон был у нас. В замке Эннсэг. Он стоял здесь целых три дня. И совсем не стеснялся, доложу я вам. Сотни жителей Эннса из-за его артиллерии сделались инвалидами. Шестьдесят шесть лет прошло с той поры, но ничто не забыто. А в русском походе он приказал каленым железом выжигать пленным на руке клеймо с буквой «Б» — Бонапарт. Клеймили, словно скот…

— Смилуйтесь! — быстро перебила Эрмина. — Мой дорогой Перегрин, не запугивайте девочку в первый же день ее пребывания в Эннсе. Я вижу, вы тоже не изменились и по-прежнему охотнее всего рассказываете всякие ужасы. Совсем как когда-то. Могу я вас попросить сменить тему?

Но все решилось само собой. Нас обогнали два всадника. Первые увиденные мной кавалеристы. Я благопристойно опустила голову, хорошенько скосив при этом глаза вправо. Моя мать была права. Они — поразительно элегантны. Впереди осанистый господин с черными как смоль волосами и черными висячими усами, в шикарном мундире, красном с золотыми шнурами — униформе венгерского генерала. Прямой как свеча, он восседал на вороном коне, за ним на огненно-рыжей лошади следовал молодой человек, который показался мне знакомым. На нем был мундир Венской Нойштадтской военной академии. Оба молодцевато отдали нам честь. Эрмина и бургомистр ответили на приветствие.

Тут наши лошади, бежавшие ровной легкой рысцой, свернули на Главную площадь и неспешно обогнули городскую башню. «Тпру-уу!» — кучер плавно остановил лошадей, и мы оказались прямо перед отелем «Черный орел».

Я осторожно подняла глаза.

Боже мой! До чего же хорош этот Эннс! Один дом краше другого, и почти в каждом ресторан или кафе с зеленым палисадником перед входом. Но сперва об отеле! Я и вообразить не могла такой роскоши. В полном восторге я разглядывала большое трехэтажное здание, от которого исходили надежность и комфорт. Оно было построено в итальянском стиле в духе Палладио[3]. Дивных пропорций фасад и шесть каменных ваз наверху. Здание выкрашено в кайзеровский желтый цвет, а орнамент ослепительно белый, слева и справа от ворот стояли шесть больших, покрытых зеленым лаком кадок из дерева, в которых росли цветущие апельсиновые деревца, выстриженные в форме шара. Вид был совершенно южным.

Эта картина моментально оживила все мои чувства. Никакого сравнения с нашей фабрикой фесок в Вене. Я подняла голову и принюхалась. Ни малейшего запаха влажного отпариваемого войлока, к которому я привыкла у себя дома. Слабо пахло конским навозом, как и в любом городе, но все перекрывал аромат герани и глициний. Но прежде всего пахло приключениями! В Вене я ни разу не испытывала ничего похожего. Я внимательно изучила вывеску. Золотом на темном фоне: «Отель „Черный орел“. Владельцы: Юлиана и Луи Танцер». И никаких сыновей! Хотелось запеть. Но Эрмина не одобрила бы это. Так что, скрестив руки на груди, я опустила голову. Но, несмотря на смиренную позу, я видела предостаточно. Главная площадь кишела народом. Поэтому мы остановились не у самых ворот, куда уже съехались бесчисленные экипажи. Из них в сопровождении мужчин во фраках выходили нарядно разодетые дамы с искусными высокими прическами. Кавалеры предлагали дамам руку, и в предвкушении праздника они исчезали в отеле.

Но больше всего меня поразили красавцы в военной форме. Никогда еще мне не доводилось видеть столько офицеров на одном пятачке. Они стояли маленькими группками, по двое, по трое, в ярких, туго облегающих талию мундирах, с длинными саблями, которые небрежно болтались у самой земли, весьма довольные, оживленные, все подмечая и ожидая чего-то необычайного.

— Что тут происходит? — удивилась Эрмина. — Такая суматоха? В это время?

Бургомистр поклонился:

— Это и есть сюрприз, фройляйн фон Фришенбах! Оперный вечер в отеле. Большой благотворительный вечер в пользу вдов и сирот героев, павших под Сольферино. Здесь вся знать из Линца, Штирии и Эннса. Полагаю, вы увидите всех своих знакомых!