— М-м-м. Какой аромат! Что это? — Я смотрела на желтую помаду, стараясь угадать, что это такое.

— Это календула. Мазь.

— Откуда она у тебя?

— Сама приготовила, — Лизи засмеялась. — Я все могу, барышня, не только торты печь. Моя мать — камеристка у одной польской графини. Многие рецепты я знаю от нее. Могу делать ароматную воду и крем для красоты. А ежели лицо сгорит от солнца, у меня есть мазь. От нее кожа снова становится белая и нежная. Я делаю все для красоты вашей тетушки. Могу готовить масло для ванны и мазь, которая делает губы красными. И другие мази — от них грубые руки будут белыми, нежными. Смотрите сюда, — она протянула мне свои маленькие красивые ручки. — Я кухарка. Все делаю руками. Но никто этого не скажет.

Действительно, ручки Лизи были мягкими и ухоженными, как у благородной дамы. Ногти, розовые и красивые, не сломаны, а обточены пилочкой и отполированы до блеска.

Лизи открыла ладони.

— Мозоли немного есть, — с сожалением сказала она, — часто приходится раскатывать тесто. Но, барышня, я всегда сплю в перчатках. Каждую ночь. Намажу с вечера руки своей помадой, а утром кожа совсем мягкая. Через два дня руки как у принцессы. Не отличишь.

— Все-то ты знаешь!..

— Стараюсь, — скромно заметила Лизи, — а сейчас, фройляйн Минка, подарок! — Она сунула мне в руки фаянсовую баночку, тяжелую и прохладную. — Все излечивает. Пожалуйста, втирайте везде, где больно, и ночью не будете мучаться.

— Спасибо, Лизи. Я твоя должница.

— Вам нужно только выиграть скачки. Больше ничего. Сегодня вы были такой грустной — милое личико и такое печальное. Потому я и осмелела, заговорила с вами. Там, на лестнице.

— Я так намучилась сегодня, — сказала я с горечью, — надо было кувыркаться в песке, падать с высокого ящика. Я думала, умру. И что же господин фон Бороши? Что он сделал, после того как закончилась моя пытка? А ведь его отец сейчас в Вельсе, и он может делать все, что ему вздумается.

— Что же? — спросила Лизи, ее бирюзовые глаза были полны сострадания.

— Ты думаешь, он меня утешил? Ничего подобного. Думаешь, он пригласил нас куда-нибудь? Угостил пирожными у Пумба или еще где-нибудь? Он даже отказался ужинать с нами. У него, видите ли, сегодня вечером мальчишник в офицерском казино. С русским князем и в теплой венгерской компании. А я… я… на меня можно наплевать, я могу идти ко всем чертям!

Лизи перекрестилась.

— Пардон, барышня, простите меня. Я не хотела… Поляк так бы не поступил, он остался бы с вами, — уверенно заявила Лизи.

— Но он не поляк.

— Чех тоже не оставил бы вас в такие минуты.

Я вздохнула и присела на мягкую банкетку у туалетного столика. Лизи с минуту помедлила, затем подсела ко мне.

— Да, этот венгр, — сказала она и сморщила свой маленький нежный носик, — он, конечно, очень, очень милый, но все они думают только об одном: о развлечениях.

— А ты не можешь мне сказать… ты не знаешь, чем они там занимаются, эти мужчины? Каждую ночь? Их же никогда не бывает дома.

— Догадываюсь, — призналась Лизи.

— А знаешь, что мне особенно обидно? В субботу у него день рождения, ему исполняется двадцать лет. Он готовит венгерскую вечеринку. И до сих пор я не получила от него приглашения. И Эрмина тоже.

— А вы хотели бы пойти?

— Конечно!

— Это не очень хорошая идея, — Лизи неодобрительно покачала головой, — такая вечеринка только для венгерских мужчин. Для барышни из Вены это неприлично. Но, если вы желаете пойти, я могу все устроить. Вечеринка будет в «Золотом быке», так я думаю. Давайте заключим союз. Мы вдвоем тайком проникнем туда темной ночью, когда гувернантка будет спать, поздравим господина фон Бороши с днем рождения, выпьем с ним и с его гостями по стаканчику токая и снова домой.

— Лизи, — рассеянно сказала я, — это исключено! Нет, ни за что! Приличные дамы не выходят из дома без сопровождения.

— А я выхожу.

— Что?!

— Да, я выхожу! Но прошу вас, пожалуйста, ни слова больше! Никто ничего не знает.

— Ты пойдешь? Одна?

— Да, пойду. И если желаете, возьму вас с собой.

— Лизи, мы вдвоем, совершенно одни, без приглашения, пойдем на вечеринку, в которой участвуют только мужчины? Если это откроется — конец моей репутации. На будущем можно будет ставить точку.

— Кто узнает? — с высокомерием спросила Лизи.

— Все. Все те, кто увидят нас там.

— Никто ничего не узнает! Слушайте меня хорошенько: мужчины все такие глупые. По сравнению с ними лошадь — Сократ. Даже фон Бороши не узнает нас. Мы переоденемся, барышня, устроим отличный маскарад и сами вдоволь потешимся.

Я смотрела на нее с ужасом. Что за бред она несет?

— Барышня боится за свою репутацию? Так? Тогда я вам скажу: вы меня спрашивали, чем занимаются хорошие господа ночи напролет? Вы, барышня, даже представления не имеете, что творится на белом свете, и все шито-крыто! Австрийские женщины совсем наивные. Все себе запрещают. Самое невинное кокетство для них уже великий грех. Самое маленькое рандеву в Айхберге, невинная прогулка с кавалером в рощице, и уже прощай, репутация! А что мужчины? Соблазняют женщин направо и налево, бросают без зазрения совести. И гуляют! И кутят! И играют в карты, проигрывают состояния! И пыряют друг друга саблями из-за малейшего оскорбления, стреляются на дуэлях, и никого это не волнует! И репутация в порядке. Все им позволено, мужчинам. Самый последний мерзавец считается джентльменом, пока платит карточные долги и покуда кайзер ничего не знает.

— Это правда? — спросила я, едва дыша.

— Еще какая правда!

— Но молодой фон Бороши не такой!

Лизи только пожала плечами.

Боже мой! Какая бездна только что открылась передо мной! Я не знала, что возразить Лизи, лишь неопределенно кивнула ей, вцепившись пальцами в баночку с кремом. Лизи не проронила больше ни слова. Я медленно поднялась и направилась к выходу. Тут на глаза мне попался синий сундук. Вначале я не обратила на него внимания. Он стоял в нише рядом с дверью. Это был сундук в деревенском стиле, разрисованный розами, листьями, короной и сердечком. На его плоской крышке лежала колода магических карт.

Лизи гадала на картах!

По спине у меня пробежали мурашки. Теперь я поняла, почему она держала дверь своей комнаты запертой. И, конечно, не из-за драгоценностей. Гадание на картах считалось языческим суеверием. В некоторых домах за это даже увольняли с работы. Дядя Луи был, правда, не таким уж строгим хозяином, но Лизи вдруг побледнела и как бы мимоходом спросила меня:

— Вы не выдадите меня, милая фройляйн Минка?

— Нет, конечно. Но откуда у тебя эти карты?

— Старуха Пини подарила их мне, за одну услугу. Вы наверняка видели ее — маленькая седая старушка, кривенькая такая. Она вашему дядюшке жизнь спасла, когда была война с Италией…

— Да, я знаю. Она была тогда маркитанткой.

— Да-да. А после этой резни под Сольферино господин наш домой вернулся в ее повозке. И раненый бургомистр тоже. Так они и выжили. Она то и дело ходит сюда в отель поесть. С ней обходятся, как с королевой. А карты — из Марселя. Очень дорогие. Только, барышня, прошу вас, никому ни слова.

— Не бойся, Лизи. Ты взрослая девушка. Ты можешь делать то, что считаешь нужным. Меня это не касается.

Лизи облегченно вздохнула.

— А что с картами? — спросила я, сгорая от любопытства. — Не врут они?

Лизи понизила голос.

— Никогда, — таинственно произнесла она. — Я разложила кельтский крест. И все, что показали карты, сбылось.

— А это трудно — гадать на картах?

— Совсем нет. Очень даже легко. Но нельзя задавать слишком много вопросов. Надо спросить о самом главном. А то карты разозлятся и вообще ничего не скажут.

— А ты можешь мне погадать?

— Если дело важное, то погадаю.

— Тогда спроси у карт, выиграю я 18 августа или нет. Если проиграю, то сразу поставлю точку. Сейчас же. Это я совершенно серьезно.

Лизи засмеялась:

— Я уже давно нагадала.