Не так страшно, как он думал.

— Идет. — Клей не хуже своего собеседника умел держаться существа дела. — Сегодня вечером я переговорю с Эдом.

— Скажите ему, чтобы он заглянул ко мне домой. После смерти жены я продал свой большой дом и живу теперь в «Олбэн-тауэрс». Слишком уж одиноко мне было без моей Крошки — так я ее называл: Крошка — такая малюсенькая она была, с такими огромными-огромными глазищами. Ах, как я по ней тоскую! — Конгрессмен налил себе виски. — Итак, я жду к себе Эда.

— Он не замедлит явиться. И если вы столкуетесь…

— Я в этом уверен. Он славный старикан, этот Эд, а мой приятель не такой уж жадный.

— Смею надеяться. Так вот, когда вы договоритесь о цене, дайте мне знать. И я заберу… эту самую… запись.

— Вы не хотите, чтобы она осталась у Эда?

— Нет, не хочу.

Конгрессмен рассмеялся:

— Я вас не осуждаю. Ну что ж, если он не

потребует

ее — в конце концов, платит-то он, — она ваша. Меня можно застать в «Олбэн-тауэрс» в любой вечер. Я ведь теперь никуда не выхожу. Что толку, в мои-то годы? Топчусь на месте и жду, когда можно будет присоединиться к моей Крошке- Малютке, да будет на то соизволение господне. Очень приятно было иметь с вами дело, сынок.

После этого Клей завел разговор с членом конгресса из Оклахомы и принялся обстоятельно толковать о том, есть ли у Корделла Хэлла, южанина, шансы на то, что его выдвинут кандидатом на пост президента. Во время этого разговора Клей вспомнил, как пренебрежительно обошелся Бэрден Дэй с Нилсоном накануне своего отъезда в Канаду. «Не желаю иметь ничего общего с этим человеком». А потом, несколько месяцев спустя, Нилсон сформировал комитет «Дэя — в президенты». Он, Клей, не заподозрил ничего неладного, и это встревожило его больше всего. Бэрден надул его. Это было невыносимо. В конце концов, если он не научился понимать человека, с которым проработал шесть лет, сможет ли он понять кого-либо вообще?

— А ну-ка, подающий надежды молодой человек, — как нельзя более кстати обратился к нему хозяин, беря его под руку. — Я только что побился об заклад, что через десять лет вы будете на Холме среди нас — избранный представитель народа.

— Или в Белом доме — сотрудником президента Дэя.

— Ну, за это я уже не ручаюсь. Имею обычай вкладывать свои деньги в надежные предприятия.

— Вы думаете, что сенатор Дэй не может быть выдвинут?

—

Я не хочу

, чтобы он был выдвинут.

— Это не одно и то же.

— Совершенно верно. Скажем так: он устраивает меня больше, чем Гарнер, Фарли, Хэлл или Макнатт.

— Но не больше, чем Дуглас, Гопкинс или Джексон.

— Примерно так.

— Сенатор Дэй стоит как раз между двумя этими группировками. Он может вам подойти, если вы не сумеете добиться назначения одного из своих, а с чужаком примириться не захотите.

— Как компромисс Бэрден подошел бы. Но, черт возьми, кому он нужен, этот компромисс!

Вот оно как! Ну что ж, выяснить отношения никогда не мешает, кандидатура Бэрдена не исключается.

Вернувшись домой, Клей позвонил Нилсону, и тот ничуть не удивился его звонку. Но в конце концов, в проявлении своих чувств Нилсон вообще никогда не выходил за рамки вежливой заинтересованности.

— Время от времени такое случается. — Голос в трубке звучал безмятежно. — Я зайду к нему.

— Вы купите у него эту… мм-м… землю?

— Что поделаешь.

— Вы не думаете, что он может снять копии с записи разговора?

— Едва ли. Раз я покупаю землю, он у меня в руках. Все, что он вздумал бы использовать против меня, я могу обратить против него самого. Надо же, как устроена жизнь! — Происшедшее, казалось, искренне забавляло Нилсона. Он никогда еще не производил на Клея такого сильного впечатления. — Да, кстати, — продолжал Нилсон, — Бэрдену об этом, по-моему, лучше ни слова. Это его только понапрасну встревожит. Оставляю это на ваше усмотрение. Вы знаете его лучше, чем я. — Они договорились, что, как только деньги будут уплачены, Клей заберет запись. Сказав еще несколько успокоительных слов, Нилсон положил трубку.

Клей в раздумье поднялся наверх. Он заглянул в детскую. Его дочь спала на дне своей кроватки, нянька-негри- тянка — на стуле, уронив на колени какой-то киножурнал. С минуту Клей наблюдал обеих. Рот няньки был открыт, по темно-коричневому подбородку сбегала коварно мерцающая струйка слюны. Его дочь выглядела не лучше. Пухленькая и светловолосая, с сыпушками потницы на коже, она лежала свернувшись, как собачонка, среди своих игрушек, тяжело дыша полуоткрытым ртом. Несколько удрученный, Клей вошел в спальню.

Вещи Инид валялись повсюду. Он выругался про себя. Столкнувшись с ее неопрятностью, Клей стал аккуратным, выковывая новое оружие в происходившей между ними войне. Их брак был войной, в этом не оставалось сомнения. Как главнокомандующие двух враждующих армий, обозревающие поле Битвы, они высматривали друг в друге признаки слабости. Первый выстрел раздался в Элктоне — это был их форт Самтер[16]: она обвинила его в том, что из-за него у нее отвалился каблук, а он совершенно логично возразил, что если бы она смотрела себе под ноги… С отвалившегося каблука все и началось. Враждебные действия велись без передышки, лишь время от времени они заключали перемирия, чтобы перегруппировать войска, проложить новые коммуникации, подтянуть осадную артиллерию. И все же брак их был счастливый, пусть даже, подобно всем женщинам, которых он знал, Инид не удовлетворяла его; но в отличие от других она никогда не переставала интересовать его, и, хотя он по-прежнему заводил интрижки на стороне, он всегда был рад возвратиться к ней, зная, что, какой бы бешеной она ни была, она всецело принадлежит ему. Он сознавал, как непоследовательно с его стороны отказывать ей в той же свободе, какую разрешал себе, но он был воспитан в убеждении, что женщина — существо совсем иное, чем мужчина. Она может сохранять верность,

если

влюблена, а потому, вопреки всем довольно внушительным свидетельствам в пользу противного, он видел основу их брака в том, что, будучи влюблена, она никогда не изменит ему, а он, тоже влюбленный, но при этом мужчина, не станет отказывать себе в развлечениях, в то же время сохраняя для нее свое «я».

Внезапно почувствовав себя измотанным жарой и дневной беготней, Клей бросился на кровать, словно это была Инид, обхватил руками подушку, хранившую ее запах, и заснул.

В сенатской столовой Нилсон и старый конгрессмен-техасец завтракали с голой Долли Перрин. Нилсон разрезал на кусочки бифштекс, а Долли пыталась его совратить, но он не обращал на нее внимания. Не замечал ее и конгрессмен. Он укладывал в коробку из-под обуви серебряные доллары и не переставая твердил: «То-то порадуется моя Крошка!» На что Долли отвечала ему безжизненным голосом: «Она далеко, сенатор. Тут канцелярия губернатора». Затем к ним присоединился Клей. Распалившись при виде Долли, он лег навзничь на стол, но она отвернулась от него и обхватила руками Нилсона, который с бесстрастным видом продолжал поглощать свой завтрак. Затем конгрессмен вдруг заметил Клея. С радостным воплем он принялся стаскивать с Клея брюки, словно рассчитывая найти в них клад серебряных долларов. «То-то порадуется моя Крошка!»

Клей с криком проснулся и увидел перед собой Инид. Язвительно улыбаясь, она дергала его за штаны.

— Перестань, Христа ради! — выдохнул он из себя, пытаясь высвободиться.

— Кто тебе снился?

— Не твое дело. Который час?

— Не ранний. Уж конечно, это была не я.

Клей выпрямился и сел в кровати.

— Как ни странно, это был конгрессмен из Техаса. У меня с ним кое-какие дела.

— Ничего себе дела творятся у вас на Холме! — Инид вдруг бросилась к нему на кровать как была, в своем длинном вечернем платье, и они сплелись в любовном объятье, крутясь и извиваясь, — это был один из тех моментов стихийно наступавших перемирий, которые придавали еще более глубокий смысл их войне, когда она возобновлялась.