Князь Репнин вернулся домой, когда мы его менее всего ожидали, и, несмотря на все старания, мы заметно смутились, что, конечно, не могло ускользнуть от него. Он не мог справиться с ревностью, охватившей его, но так как знал, что всякая сцена вредна здоровью княгини, и видя, что не может справиться с собой, немедленно вышел из комнаты. Однажды вечером он отправился к мадам л'Юлье и сказал ей:

— Я положительно не могу больше выносить подобной муки; я должен, наконец, открыться кому-либо. Лозен влюблен в княгиню, и она, кажется, боготворит его. Он также горд и ревнив, как я, и должно быть, ненавидит меня; его честное и благородное поведение доказывает, какое влияние на него имеет ваша подруга, княгиня Чарторыжская. Мы не можем, конечно, вступить с ним в какое-либо соглашение, остается только, чтобы один из нас умер. Так как он отнимает у меня единственное сокровище, оставшееся мне на земле, то, конечно, я буду защищать его до последней капли крови.

Напрасно мадам л'Юлье старалась успокоить и уговорить его; на другой день я получил от него записку следующего содержания:

«Вы знаете мое уважение и мою ненависть к вам; будем же драться из-за той, которую мы не можем разделить между собою; один из нас должен погибнуть от руки другого. Я предоставляю вам выбор места, времени и оружия.

Николай Васильевич Репнин».

Я ответил ему так:

«Князь Репнин не может подозревать меня в трусости. Я уважаю его настолько, что отказываюсь от той чести, которую он готов оказать мне. Я не могу согласиться на поединок, который должен компрометировать лицо, которое я глубоко уважаю, и благодаря которому, это лицо лишится одного из своих друзей. Если князь и сделает мне честь напасть на меня первым, я докажу ему, что не согласен проливать кровь человека, которому княгиня обязана всем.

Лозен».

Получив мой ответ, он велел передать мне, что будет у меня утром на следующий день. Он, действительно, приехал в назначенный час ко мне на квартиру и между нами произошел следующий разговор.

Князь Репнин:

— Выслушайте меня, и я уверен в том, что вы не откажете мне в моей просьбе. Я беру в свидетели своего соперника, своего врага, чтобы он мог судить о том, что мне остается делать в моем отчаянном положении. Меня назначили послом в Варшаву, там я познакомился с княгиней и сразу же влюбился в нее. Я пожертвовал ради нее всем своим состоянием, чтобы доказать ей мою любовь. Ее семья часто оскорбляла русскую императрицу, я получил приказ поступить как можно строже с ее родителями, но я не трогал их и пальцем. Меня, конечно, за это не погладили по головке и даже объявили, что жизнь моя в опасности. Но князья Чарторыжские продолжали себя вести по-прежнему и оставались все же безнаказанными. Я потерял доверие государыни, меня вызвали в столицу, чтобы судить, и только влияние моего дяди, графа Панина, спасло мне, если не мое состояние, то, по крайней мере, мою жизнь. Меня, конечно, отставили от должности и я продолжал жить в Варшаве, как частное лицо. Княгиня Чарторыжская считала себя обязанной мне за столько оказанных ей услуг... и я был осчастливлен ее вниманием. В это время государыня приказала мне поступить в армию Румянцева, но я отказался повиноваться ей. Мне осталась только крошечная пенсия, на которую я с трудом могу существовать, после того как одно время приводил всю Варшаву в удивление роскошью своего образа жизни. Княгиня согласилась покинуть со мной Варшаву, где я не мог больше оставаться, так как жизнь моя была в опасности. Она поехала путешествовать, я, конечно, последовал за ней. Она повсюду встречала поклонение и не знала счета своих поклонников, но зато она хорошо знала им цену. Она прекрасно видела тщеславие, честолюбие и эгоизм окружавших ее мужчин. Она поехала в Лондон, несколькими неделями позже меня, я встретил ее в Калэ и мы вместе с ней переехали канал. Шевалье д'Орезон, которого я уже давно знал, часто говорил мне о вас: ваша привязанность к леди Сарре была известна во всей Англии и придавала вам особый интерес. И я с первой же минуты стал опасаться вас. Но вскоре я немного успокоился, так как увидел, что вы начали ухаживать за хорошенькой и достойной особой. Тщеславная личность вашего посланника в Лондоне не внушала мне особых опасений. Я поехал в Спа и вы вскоре приехали туда же. Княгиня в это время была всегда печальна и бледна, но вы ухаживали за м-ль де Сен-Леже и я не понимал, в чем дело. Обстоятельства сложились так, что я должен был непременно проводить мадам Чернышеву в Париж, и я до того преисполнился доверия к вам, что даже был рад, что вы поехали с княгиней. Внимание, с которым вы всегда относились ко мне, наша совместная жизнь в Спа, заставили меня полюбить вас, если бы судьба не судила мне вас возненавидеть. Я не получал никаких известий о княгине в продолжение всего ее путешествия в Голландию, и ужас объял меня: я почувствовал, что мне грозит какое-то ужасное несчастие. Когда мы вернулись в Париж, я узнал, наконец, истину — княгиня любит вас. Я знаю ее настолько, что прекрасно понимаю, как ее мучают угрызения совести, она не может видеть меня без раскаяния, без отвращения. Она будет страдать и впредь невыносимо; а без вас я ведь был для нее всем на свете. Если же ей нельзя будет расстаться ни с одним из нас, она потеряет нас обоих. Я не могу вернуться к себе на родину, которую я бросил ради нее. Пока я буду жив, вы не можете спокойно обладать сердцем, цену которому вы узнали, и пока вы будете живы, это сердце будет скорее принадлежать вам, чем мне, и каждую минуту мы можем ожидать новых страданий и новых припадков мучительной ревности.

Лозен:

— Ваша ненависть ко мне вполне справедлива и, хотя я навлек ее на себя помимо своей воли, я сознаю, что вполне заслуживаю ее: но сердце мое достойно вас и того поклонения, которым оно полно по отношению к княгине. Я долго старался подавить в себе эту страсть, которая должна была только принести с собой одни страдания. И больше всего я беспокоился о том, что благодаря мне будет нарушен мир, царивший в вашей душе. Охваченный помимо своей воли этой ужасной страстью, я прекрасно знаю, что она может возбуждать только угрызения совести; я готов на все жертвы со своей стороны, но не могу требовать их от других; я знаю все ваши преимущества над собой и знаю, что только могу нарушить ваш покой, но зато вы можете совершенно уничтожить любовь ко мне в сердце княгини. Но, тем не менее, не могу согласиться драться с вами на дуэли, чтобы получить потом ценою вашей жизни приз, который не будет для меня уже тем, что он есть теперь. Я не хочу, чтобы княгиня могла меня упрекнуть в том, что я занес свою руку на того, кому она обязана всем. Если бы погиб я, то, конечно, моя смерть была бы гораздо более понятна, а если бы умерли вы, княгиня, наверное, вскоре последовала бы за вами. Я уеду, я поеду искать опасности, в которых найду свое забвение. Мне и жаль вас, я вас уважаю, но в то же время и ненавижу, но знайте, что выступать в поединке против вас я не могу и не стану, я вас предупреждаю, что, даже приняв ваш вызов, я не стану стрелять в вас.

Князь Репнин:

— Довольно, милостивый государь! Я должен поблагодарить за откровенность своего благородного противника. Я постараюсь не компрометировать княгиню, но и постараюсь употребить все свое влияние на нее, чтобы она уехала из этой страны, где она уже не может быть счастлива. Я вас предупреждаю об этом и прошу вас дать мне честное слово, что вы не последуете за нею.

Лозен:

— Я никогда не дам вам этого слова, так как настолько дорожу покоем княгини, что никогда ничем не нарушу его и не сделаю ничего такого, чего бы не мог оправдать в собственных глазах.

Князь Репнин ушел от меня и отправился к княгине, а я целый день не мог застать ее одну. Мне казалось, что она чем-то глубоко огорчена и опечалена. Она сказалась больной, заперлась у себя в комнате и не пожелала видеть ни князя, ни меня. Я на этот раз испытал истинную любовь, которая забывает совершенно о себе и только страдает за любимого человека. Мне казалось, что я сам готов перенести самые ужасные несчастья, только бы не заставлять страдать ее. Она читала в моих глазах все мои чувства и не могла не быть тронута ими — в ее глазах я тоже читал любовь и отчаяние; она любила меня и не могла отделаться от этого чувства, несмотря на все усилия со своей стороны, но я настолько любил ее, что готов был ей даже помочь в этом, только бы она чувствовала себя счастливой. Я сумел вселить в нее такую уверенность в себя, что она уже не избегала меня, но ее спокойное отношение ко мне возбудило во мне ревность и недоверие к ней; я стал верить в то, что она стала благоразумнее, так как сердце ее перестает принадлежать мне; я стал выказывать ей чувство, волновавшее меня; она могла перенести все, но только не разлуку со мной. Я собирался в это время уехать на неделю, так как все еще служил в гвардии и должен был отбывать караул в Фонтенебло.