Как и следовало ожидать, его луч выхватил из тьмы одну из лодок. И сразу ударили три крупнокалиберных пулемета. Даже нам, находившимся на своем плоту на значительном расстоянии от этой лодки, стало неуютно.

Командир полка майор И. М. Полищук, поняв, что замысел скрытно перейти на правый берег сорван, дал команду артиллерии открыть огонь по всем разведанным целям, и в первую очередь на переднем крае. И мы тут от души дали фашисту «прикурить», обрушив на него всю нашу огневую мощь. Над Днепром все грохотало, гремело, раскалывало на части темное небо, бурлила и вспенивалась вода… Через одну-две минуты прожектор полностью «ослеп» и больше не «прозревал», а пулеметы захлебнулись и заглохли. Тогда противник стал интенсивно освещать ракетами зеркало реки и открыл артиллерийский огонь. Конечно, прицельно вести ему огонь было сложно, однако залпы противника уже достигали своих целей, тем более что «заговорила» тяжелая дальнобойная артиллерия. У нас _[225] появились потери. В первой волне форсирующих снарядами было разбито две лодки, разворочена половина плота. Солдаты беспомощно барахтались в воде. Очередная, т. е. наша линия, выхватывала их из воды, но всех подобрать не удалось, не смогли взять на буксир и поврежденный плот. Медленно вращаясь вокруг своей оси, он, груженный ящиками с боеприпасами, уходил вниз по течению.

Но вот в зону огня вошла и наша волна. Снаряды рвались повсюду и беспрерывно, гейзерами взметнулись вверх водяные столбы. Все вокруг кипело и гремело — взрывы на воде почему-то издавали мощный звук, который усиливало многократное эхо. Пройдя быстрину, вдруг ахнули: у кормы нашего плота рулевого весла как не бывало, а два солдата — рулевой и еще один — свалились в воду и больше не появились. Кто-то стонал. Майор Полищук закричал: «Спокойно! Навались на весла!» Все стали с весельными рядом, изо всех сил помогая грести. Разорвался очередной снаряд, и мы вошли в поднятый им столб воды.

Нас окатило гигантским «душем». Если хотя бы на одну-две секунды мы продвигались быстрее, то снаряд разорвался бы, конечно, на плоту.

Берег был уже совсем близко. Там творилось что-то невообразимое: несколько групп наших бойцов, преодолев кручу и вскарабкавшись наверх, втянулись в бой, чтобы удержать клочки захваченной земли. Конечно, это были солдаты передового отряда. Их командир лейтенант Кокоулин, проявляя лично храбрость и мужество своими действиями, увлек вперед бойцов и захватил малюсенький участок на высоком берегу, что явилось основой всего плацдарма.

На самом правом фланге — на очень узком прибрежном пляже — шла рукопашная схватка. Беспорядочная стрельба и разрывы ручных гранат, тяжелое уханье батарей — все слилось в сплошной гул и вой. _[226]

Командир полка приказал мне организовать максимально интенсивный огонь артиллерии полка, приданной и поддерживающей, а сам, уточнив, где находится командир 1-го стрелкового батальона старший лейтенант Иванов, бросился к нему. Командиры-артиллеристы остались со мной. Чтобы ввести в бой артиллерию, в том числе нашу 120-мм минометную батарею и управлять огнем со своего временного пункта управления, устроенного у вытащенного на берег плота, я запросил по рации, где располагается 45-мм батарея. Оказывается, два орудия на лямках уже затаскивали по небольшим овражкам вверх, в захваченную нами первую траншею противника. Небо постоянно озарялось множеством осветительных ракет. Мои разведчики, которые всегда были рядом, все время стреляли из автоматов.

Мы встретились с командиром батареи лейтенантом Шелудько, как родные братья, на миг обнялись — и за дело. Я обрадовался, что два орудия были уже почти наверху. Шелудько хотел затянуть еще два — на других участках, но я сказал, что нет смысла рисковать — здесь уже проторены дорожки. Надо всем навалиться и поднять орудия наверх. «Лезу наверх и жду тебя с орудиями именно здесь», — сказал я ему и стал карабкаться по круче. Это взбодрило людей, прибавило энергии. Моя группа — разведчики, связисты и старший адъютант (начальник штаба) тоже быстро двинулись вслед за мной. А на верхотуре — как на семи ветрах — все и всех продувает и простреливает — справа налево, слева направо и с фронта. Хотя наши передовые подразделения уже и были впереди, метрах в 100–150. Мы броском рванули вперед, но все-таки одного радиста потеряли — Николая Цимбала. Он был замечательный воин и прекрасный человек. Когда у нас выдавалась минута затишья, он красиво играл на гитаре. _[227]

Все попрыгали в траншею, пересчитали людей — одного нет. Оказалось, Цимбала. Я послал двух разведчиков ползком обратно — разыскать его. Минут через 15–20 они волоком притащили его тело с буквально разорванным лицом. Его можно было узнать лишь по высокой статной фигуре и медали «За отвагу».

За это время два орудия уже включились в бой, еще два подняли наверх. Я связался с командиром батареи 76-мм орудий, чтобы сориентировать его — где лучше поднимать орудия, и он пошел по следу Шелудько.

Небо начало светлеть. Приближался рассвет, а вместе с ним и начались контратаки противника. Отыскав командира полка, я доложил обстановку с полковой артиллерией. С ним находились командир приданного артиллерийского полка и командир дивизиона нашего артполка. Огонь орудий и минометов сосредоточили на селе Войсковом, которое начал штурмовать 1-й стрелковый батальон. Командир старший лейтенант Иванов сам пошел в атаку в центре с одной ротой, с другой ротой справа село атаковал начальник штаба батальона старший лейтенант Литвинчук. Слева с третьей ротой противника обходил и атаковал заместитель командира батальона по политчасти лейтенант Минаев.

С восходом солнца наши подразделения захватили большую часть села. Затем командир полка подтянул резерв и, организовав сильный огневой налет по позициям немцев, атакой выбил их полностью из населенного пункта. К утру полк закрепился всеми силами в первых двух траншеях противника и овладел большим селом Войсковое, по названию которого и обозначался в последующем во всех официальных документах наш плацдарм.

Немецкое командование понимало, какую опасность для них представлял наш плацдарм на Днепре. Поэтому с учетом опыта, который немцы приобрели _[228] в борьбе с нашими войсками на Букринском плацдарме, они уже в первый день ввели в бой 257-ю пехотную дивизию с целью сбросить нашу дивизию в Днепр. С утра и до обеда контратаки шли одна за другой, как в Сталинграде. Первые удары противника увенчались для него успехом — приблизительно к 14 часам он захватил два участка на нашем переднем крае. Затем сделал двухчасовую паузу, которую заполнила массированными бомбоштурмовыми действиями авиация. При этом она наносила удары, действуя вдоль правого берега, чтобы не зацепить свои войска. А по левому берегу, т. е. по нашим штабам дивизионной и приданной артиллерии, по нашим тылам авиация обрушивала бомбовые удары с горизонтального полета. Надо отдать должное немцам — они оперативно отреагировали на наши действия. Видно, понимая, что Букринский плацдарм им уже не ликвидировать, поэтому они решили больше не позволять нам занять позиции еще где-либо, в том числе в районе Днепропетровска.

Временно прекратив активно действовать, противник решил, очевидно, провести перегруппировку. Но чтобы не дать ему спокойно готовить последующие удары, мы тоже усилили огневые налеты — особенно по артиллерийским батареям противника, по скоплениям его живой силы. Одновременно, хоть и под огнем, мы проделали маневр: подтянули к наиболее опасным участкам орудия для стрельбы прямой наводкой, отрыли для них и для пехоты тоже окопы, провели частично на особо опасных участках минирование перед передним краем, усилили передовые подразделения личным составом, доставили боеприпасы и продовольствие, в том числе воду для питья. Кстати, о воде. Был на исходе сентябрь, но дни стояли жаркие, даже знойные, как в июле. Плюс накал схваток с противником. Бойцов мучила жажда, питьевой воды требовалось много, и, хоть Днепр был рядом — до воды _[229] рукой подать, во второй половине дня воды во флягах уже не было. Спускаться же кому-либо к воде запрещалось. Вообще, днем идти или ползти в тыл нельзя. Эта вынужденная и временная мера была принята командиром полка правильно. Движение назад могло действовать отрицательно на слабонервных. Поэтому первые трое суток мы капитально запасались водой в термосах только в ночное время.