Одновременно немецко-фашистское командование намеревалось сделать все для сохранения сил вермахта и не допустить больших потерь в сражениях на Левобережной [214] Украине. В этих целях после Курской битвы и прорыва нашего Юго-Западного фронта в районе Изюма тактика действий частей и подразделений немцев стала весьма шаблонной — днем они оказывали максимальное сопротивление на занимаемом рубеже, в том числе, и особенно, в населенных пунктах, вызывая тем самым наш огонь на города и села, и одновременно частью сил готовили в тылу очередной промежуточный рубеж. С наступлением темноты главные силы они выводили на этот рубеж, оставляя прикрытие, которое вело беспорядочный интенсивный огонь далеко за полночь, поджигая дома и различные строения, а затем быстро уходили на своих транспортерах и машинах. Часто минируя при этом дороги и различные объекты.
Однако у немецких генералов далеко не все получалось из того, что от них требовал Гитлер. Ушло безвозвратно то время, когда немецко-фашистские войска захватывали пядь за пядью нашу землю. Теперь музыку заказывали мы, и под ее мелодии вынуждены были танцевать в гитлеровской ставке.
Итак, перед нами Днепр — могучий, широкий, величественный и грозный. Что же он нам уготовил в своих водах и на своем правом берегу? [215]
Глава 5. О битве за Днепр и правобережье Украины
Развивая наступление, наши войска за август и сентябрь продвинулись до 300 километров. Юго-Западный фронт сосредотачивал основные свои усилия на Днепропетровском и Запорожском направлениях. 22 сентября войска вышли к Днепру южнее Днепропетровска. А уже 25 сентября форсировали реку и захватили плацдарм в районе поселка Войсковое. Однако противник в это же время сохранял еще множество плацдармов на левом берегу Днепра. Но войска Красной Армии в целом к исходу сентября вышли на Днепр на 100-километровом фронте. Это была огромная победа, и она во многом очертила грани перспективы развития войны.
У немецкого командования, которое в итоге Сталинградской битвы получило ошеломляющий удар и урок и приняло второй сокрушительный удар под Курском, к осени 1943 года уже устойчиво наблюдались явные психические отклонения — если в ходе сражения намечался малейший намек на окружение немецких частей нашими войсками, они ударялись в панику! Немецкие генералы сразу строили прогнозы: любой охват закончится окружением немецких соединений, а во что все это выльется — всем известно. Поэтому при малейшей такой опасности (тем более двойного охвата — с юга и севера) руководители высшего ранга ставили перед Гитлером вопрос о «выравнивании [216] фронта». При этом старались убедительно показать преимущество этих действий: убирая свои войска из какой-то дуги (которая может превратиться в кольцо окружения) и отводя их на запад на заранее подготовленный рубеж, можно тем самым высвободить ряд соединений, поставить их в резерв или второй эшелон и удержать этот рубеж.
Однако Гитлер, как правило, отклонял эти предложения. Больше того, он даже рассчитывал перейти на некоторых направлениях в контрнаступление. Выдвигая конкретные требования о безусловном удержании рубежа реки Днепр, он, конечно, руководствовался крупными политическими и экономическими соображениями.
Оценивая политическую ситуацию, он понимал, что операции, проведенные зимой 1942–1943 годов, и летние сражения 1943 года, безусловно, сильно подорвали престиж Германии. А выпадение из войны Италии и весьма ограниченное участие в военных действиях Венгрии и Румынии только способствовали снижению гитлеровского рейтинга. Поэтому от того, удастся или не удастся удержать Днепр, зависело положение этих стран — если события будут и дальше развиваться так, как это было летом 1943 года, то они вообще могут встать по другую сторону баррикад. Не останутся безразличными к этому также Болгария и Турция, которые, разумеется, сделают выводы в свою пользу. Таким образом, немецкому командованию надо было сделать все, чтобы удержать «Восточный вал» — иначе Германия окажется один на один с Советским Союзом. А это означало неминуемый крах! Кроме того, удержание рубежа реки Днепр в течение нескольких месяцев позволило бы Гитлеру, его политикам и дипломатам осуществить ряд политических манипуляций, которые, чем черт не шутит, могли бы вывести и на подписание мирного договора. А это для Германии означало спасение, жизнь. [217]
Не менее важными были для Гитлера и экономические соображения. Дело в том, что германская сталелитейная промышленность (как и промышленность союзников Германии) более чем на одну треть свои потребности в марганце покрывала за счет Кривого Рога. А вся Украина служила для Германии важнейшим источником различных других полезных ископаемых. Но что особенно важно, она была главным поставщиком продовольствия.
Естественно, Гитлеру импонировали именно эти доводы и расчеты, и он не мог так легко отказаться от надежд переломить ход войны в пользу Германии. Немецкие генералы в прошлом, да и особенно сейчас, в своих мемуарах обвиняют Гитлера в упрямстве. По убеждению самого Гитлера, именно упрямство должно было спасти положение, а не искусство полководца. По мнению немецких генералов, решения Гитлера не раз ставили германские войска в крайне неблагоприятное положение. А генерал Типпельскирх даже договорился до того, что заявил: «Цепляясь со все возрастающим упрямством за стратегию „удержания любой ценой“, он тем самым действовал только на руку русским» («История Второй мировой войны 1939–1945 гг.», с. 325).
Конечно, при живом Гитлере этот, как и другие немецкие генералы, такого заявления бы не сделал. Но факт остается фактом: генеральская каста вермахта хотела бы оправдать себя во всех просчетах, и в целом в постигшем разгроме и поражении Германии. Но как бы они ни старались себя обелить, превосходство советского военного искусства было неоспоримо, и оно было ярко продемонстрировано во многих битвах, особенно в операциях под Сталинградом и Курском. Оно было столь же ярким, как и недальновидность немецкого командования.
Между прочим, в мемуарной литературе, принадлежащей перу германских офицеров, часто можно [218] встретить мысль о том, что наша Ставка ВГК и командующие фронтами вроде бы действовали по шаблону. Но даже школьнику ясно, что, допустим, Сталинградская и Курская битвы совершенно не имеют ничего общего. И, вообще, каждая из проведенных в годы Великой Отечественной войны операций имеет свое индивидуальное, присущее именно только ей военно-стратегическое и политическое лицо.
Вот и операция Юго-Западного фронта летом и осенью 1943 года по освобождению Левобережной Украины (совместно с другими фронтами) тоже имела свои черты и особенности.
Наша 35-я гвардейская стрелковая дивизия еще на подступах к Днепру, после взятия Лозовой 16 сентября, была ориентирована командиром 26-го гвардейского стрелкового корпуса генералом П. А. Фирсовым на то, что нам с ходу предстоит форсировать эту могучую реку. С этой целью необходимо было уже заранее готовить передовые отряды из наиболее опытных и способных воинов. Это отвечало директиве Ставки ВГК от 9 сентября 1943 года, которая требовала форсировать водные преграды с ходу, быстро и решительно. Одновременно там указывалось, что за успешное форсирование водных преград личный состав должен награждаться (Русский архив. Великая Отечественная, М., 1999, т. 5(3), с. 201). А 25 сентября Ставка вновь подтвердила эти требования, но уже конкретно относительно Днепра.
22 сентября войска Юго-Западного фронта, в том числе и наша дивизия, правым флангом вышли к Днепру. В это же время достигла реки севернее Киева 13-я армия генерала Н. П. Пухова (Центральный фронт) и сразу форсировала ее передовыми отрядами, а уже к исходу дня имела плацдарм в 25 километров по фронту и от 2 до 10 километров в глубину. Это, конечно, подвиг. [219]
Но почему не форсировал Днепр с ходу Юго-Западный фронт? Причин было три: первая и основная — значительно сложнее условия для форсирования; вторая — на западном берегу имелись войска противника, хоть и незначительные, а точных данных об их количестве и группировке не было; третья — сказалось отсутствие технических средств для форсирования и подручных материалов для строительства плотов. Но решающую роль сыграло то, что река в том месте в три раза, а может быть, и больше, шире в сравнении с участком севернее Киева. Оказывается, что в месте, определенном для нашей дивизии, был лиман. Поэтому река представлялась неимоверно широкой, на наш взгляд — морем. Выйдя к берегу, я глянул на ту противоположную сторону и понял, что испытание для нас тоже будет неимоверно трудным. Всматриваясь в мутные воды реки, я почувствовал, что они такие же тяжелые и свинцовые, как на Волге в Сталинграде осенью 1942 года. Как встретит нас правый берег?