Новая техника сразу же поступала в подразделения. части и соединения. Некоторые офицеры-дальневосточники настойчиво старались убедить, что в Приморье нельзя рассчитывать на успешное применение тяжелой боевой техники, прежде всего танков, ввиду сложного рельефа местности. Необходимо было доказать всем офицерам на конкретном опыте, насколько несостоятельны были подобные рассуждения. Поэтому, помимо докладов об опыте боевых действий танковых войск в таких трудных районах, как Новгородская область, Карелия и Заполярье, проводились учения с участием танковых подразделений, частей и соединений. Здесь тоже не все проходило гладко. Там, где танки и экипажи были тщательно подготовлены, где хорошо изучили местность и обеспечили учение в инженерном отношении, все шло отлично. А там, где готовились слабо, танки продвигались очень медленно и даже отставали от пехоты. В этих случаях учение приходилось начинать снова.
Проводилась подготовка командного состава в ходе различных сборов. При штабе фронта собирались начальники штабов армий, корпусов и дивизий, командиры бригад, полков, батальонов и дивизионов, корпусные и дивизионные инженеры. Остальной командный состав прошел сборы при армиях и корпусах. Кроме того, в приграничной полосе готовились исходные районы для наступления. Скажем еще раз, что район будущих действий фронта не был подготовлен для развертывания крупной группировки войск. Между тем времени оставалось мало. Поэтому работы по созданию дорог, оборудованию тыловых районов, развитию аэродромной сети пришлось вести параллельно с усиленной боевой подготовкой войск и штабов, а также с приемом и сосредоточением войск, все еще прибывавших с запада.
Труднейшие задачи довелось решать в этой связи моему заместителю, начальнику инженерных войск фронта генералу А. Ф. Хренову. Аркадий Федорович был моим давним сослуживцем. В период финской кампании он являлся начальником инженерных войск ЛВО и 7-й армии, руководил инженерной подготовкой и обеспечением прорыва линии Маннергейма. В 1941 — 1942 годах Хренов занимал идентичные должности на Южном фронте, в Одесском и Севастопольском оборонительных районах. Когда в июне 1942 года восстановили Волховский фронт и было решено нарастить наши усилия по деблокированию Ленинграда, Хренова перевели к нам, чему я очень обрадовался. Превосходно знающий свое дело, военный инженер высокой квалификации, целеустремленный и энергичный работник, хороший организатор, он был желанным и необходимым помощником и снова доказал это напряженной и успешной деятельностью. Аркадий Федорович руководил с лета 1942 года инженерным оборудованием оборонительных рубежей, инженерным обеспечением и подготовкой всех крупных наступательных операций Волховского, Карельского и 1-го Дальневосточного фронтов. Он возглавлял, кроме того, работы по разминированию местности, восстановлению сухопутных и водных средств сообщения, а также оказывавшихся в зоне фронта шахт и рудников. Наконец, он вместе с начальником тыла решал задачи по расквартированию войск. Венцом его трудов в военные годы явились инженерная подготовка и обеспечение наступательного плацдарма в Приморье, а затем осуществление сложнейших мероприятий в Маньчжурии.
В Маньчжурии крайне мало было шоссейных и хороших грунтовых дорог, и основные военные перевозки ложились на железные дороги. Следовательно, захват их и немедленная эксплуатация имели первостепенное значение. А если бы противнику удалось разрушить железнодорожные туннели, то на их восстановление понадобилось бы до двух-трех месяцев. Это могло затруднить осуществление нашего плана окончить войну за летне-осеннюю кампанию. Стоит ли говорить, что все мероприятия проводились в строжайшей тайне?
Казалось бы, сохранить в тайне развертывание полуторамиллионной армии вдоль длиннейшей границы было делом невозможным. И все же японцев, как читатель увидит далее, мы почти всюду застали врасплох: вообще-то они думали о предстоящих операциях и усиленно готовились к ним, однако конкретная дата начала боев осталась для них за семью печатями.
Между прочим, не последнюю роль в этом сыграла дезинформация противника. Когда я и мои будущие сослуживцы по 1-му Дальневосточному фронту ехали на восток, были приняты все меры к тому, чтобы из нашего курьерского поезда, которому был придан вид обычного состава номер 6, не просочились наружу лишние сведения: не отправлялись ненужные письма; на станциях еще до прибытия поезда вывешивалась табличка «Все билеты проданы». Штабным офицерам я сообщил, что едем до Новосибирска. Когда приехали в Новосибирск, сказал, что едем до Красноярска, потом до Иркутска. В Иркутске назвал Хабаровск, а уж только в Хабаровске сообщил о конечной остановке в Ворошилове-Уссурийском. Когда подполковник Суслов во время остановки поезда в Омске телеграфировал жене в Ярославль о том, где именно находился он в тот момент, это стало предметом разбора на партийном собрании. Телеграмму мы, конечно, перехватили, и больше такие случаи не повторялись. На мне была штатская одежда. И я, и сотрудники Полевого управления фронта именовались военнослужащими в званиях на несколько рангов ниже действительных и, если приходилось, надевали соответствующие погоны, а порой переодевались в штатское платье не только на время железнодорожных переездов.
Меня теперь звали генерал-полковником Максимовым, члена Военного совета Штыкова — Шориным, начальника штаба Крутикова — Киселевым, редактора фронтовой газеты Павлова — Петровым. Это не раз приводило к курьезным случаям. Встречает меня, например, коллега по прежней службе на Дальнем Востоке, хочет рапортовать. Опережая его, пока он еще не упомянул моего имени и звания, сразу раскрываю и протягиваю специальный документ, где я значусь в ином звании и с иной фамилией. Приведу такой пример. Сидим мы после проверки готовности войск в одной из частей и ужинаем. Командир полка ни о чем не подозревает. Но его супруга и еще несколько женщин, сервировавшие стол, все время поглядывают на нас. Вероятно, кое-кто из них помнил меня в лицо по довоенной службе на Дальнем Востоке. Гляжу, жена комполка что-то говорит ему. После ужина он обращается к моему адъютанту: «Жена смеется надо мной, уверяет, что я сидел не с генералом Максимовым, а с маршалом Мерецковым». Пришлось разъяснять командиру, что обижаться смешно, что ему вполне доверяют и что, когда придет время, тайну раскроют, а пока следует сохранять невозмутимый вид.
Вот еще два случая. После совещания, которое я провел 14 апреля в штабе Приморской группы войск и на котором впервые представился всем как Максимов, один из офицеров подошел ко мне и спросил: «Не слышали, говорят, приехал к нам маршал Мерецков?» Нет, говорю, не слышал и не видел его вообще никогда.
А во время моей встречи в Хабаровске с М. А. Пуркаевым этот старый сослуживец, отлично знавший, кем я был, увидев на мне погоны генерал-полковника и показав на них, сочувственно спросил: «Кирилл Афанасьевич, что случилось?» Я усмехнулся, ответив, что все, дескать, бывает на свете, и раскрыл удостоверение за подписью Верховного главнокомандующего. Из документа вытекало, что перед Пуркаевым стрит Максимов. Тут генерал, конечно, догадался о происходящем и потом уже ни о чем не спрашивал, тем более что вскоре встретился с командующим Забайкальским, фронтом генерал-полковником Морозовым (маршалом Р, Я. Малиновским), начальником штаба того же фронта генерал-полковником Золотовым (генералом армии М.. В. Захаровым) и, наконец, с заместителем наркома обороны генерал-полковником Васильевым (маршалом А. М. Василевским). Что касается японцев, то они узнали о ряде новых воинских назначений у нас, но так и не разгадали (о чем свидетельствовали на допросах их генералы), какие лица скрывались под чужими фамилиями.
Несколько слов о начале этой истории, когда я перед отбытием в Приморье беседовал с И. В. Сталиным, получая от него последние инструкции. Он посоветовал мне назваться на время в целях маскировки генералом армии. Но я предпочел стать генерал-полковником, сказав в шутку, что такого звания я еще не носил, хочется попробовать. Псевдоним Максимов был взят потому, что в Приморье действительно был генерал Максимов, который командовал одной из армий. Я рассчитывал, что японцы решат, будто именно о его переездах с места на место и его распоряжениях идет речь, и не станут остро реагировать на соответствующие донесения своих лазутчиков, в наличии которых мы не сомневались. И в самом деле, пленные японские генералы интересовались во время допросов, тот ли это знакомый им генерал Максимов командует войсками 1-го Дальневосточного фронта.