— Разорвал! — признался Милан.

Шлеп. Отцовская рука припечатала к его лицу пощечину. Такого не случалось очень давно.

Милан схватился за щеку. Он не ощущал боли — лишь стыд и беспомощность.

На него смотрели мама и Лилина.

— Выкладывай все, как было! — кричал, окончательно выйдя из себя, отец.

Милан рассказал про Лупоглазого.

Отец мерил кухню шагами. Взад-вперед, взад-вперед.

— Ты должен был вовремя сказать об этом директору!

Милан молчал. Потом сказал:

— Это было бы непорядочно, нехорошо.

Мать засмеялась:

— Сынок будет нас учить, что хорошо и что плохо!

— Погоди… — оборвал ее отец. — Я сам с ним разберусь!

Он снова нервно зашагал по кухне, настойчиво задавая Милану вопросы и припоминая, сколько раз в жизни ему приходилось поступаться своими убеждениями и принципами. И всегда оказывалось, что это было мудро и прозорливо.

— Но я не хочу ничем поступаться! — крикнул Милан. — Директор не прав. Я не сделал ничего бесчестного! Я это знаю. И все ребята тоже так считают.

— Конечно… все ребята. Еще бы! Мы для тебя ничего не значим. До всего доходишь своим умишком! И чего же ты добился? Ты это понимаешь? Кто будет писать тебе характеристику, а? Директор?.. И что он там напишет? Ну? Что?

— Не знаю.

Отец снова вернулся к разорванной анкете.

— Ты знаешь, чего ты заслужил?

— Знаю. Только я все равно в химический не пойду.

— Ради бога, скажи, — взволнованно вмешалась мама, — а чем же ты хочешь заниматься, мальчик?

— Вы же знаете… — ответил он тихо.

— Лошадьми, скотом, коровами! Он хочет копаться в навозе! — Мама захлебнулась в приступе гнева. Представление о профессии, которую сын хочет избрать, ужасало ее. — Кем ты будешь, скажи на милость?

— Не знаю… — упорствовал Милан.

— Это все потому, что мы с тобой нянчимся! — снова завела мама.

— Я вас об этом не прошу!

— Не говори дерзостей! — предостерегающе воскликнул отец. — Ты с матерью разговариваешь!

«Могу молчать, пожалуйста», — думал Милан, а сам убеждал себя, что не должен, не смеет поддаваться, не смеет позволить переубедить себя. Он понимал, что отец не совсем уверен, что он виноват в этой истории с Лупоглазым. Ему только неприятно, что это стряслось именно сейчас, в то время, когда заполняются анкеты и заявления, когда школа дает характеристики. Отец умел отказаться от своей предвзятости. Он умел уступать. Но за мечту о сыне-химике почему-то держался с необычной страстью.

Спор продолжался еще не меньше получаса.

— Я тебя вышвырну вместе с твоей свинкой! — крикнул вдруг отец.

Милан снисходительно усмехнулся: он прекрасно знал, что на такое отец никогда не решится. Вышвырнуть Пузырька — это еще куда ни шло, но его!..

Слова, слова. Одни слова.

Вдруг мама перевела взгляд на часы.

— О боже мой… — простонала она и сорвала с себя фартук. — Ведь мы опоздаем! Лилина, быстро ставь тарелки, наливай суп, слышишь?

Поднялась суматоха. Отец какое-то время еще пытался выговаривать сыну, мать же перебивала его замечаниями о том, что время летит, и изредка бросала в адрес сына угрозы.

— И давай собирайся, мы тебя ждать не будем!

Милан наконец решился. Терять уже было нечего.

— Я никуда не поеду. Я останусь дома.

Подготовка к отъезду мгновенно оборвалась. И снова крик и выговоры.

Милан словно не замечал их. Он был согласен даже получить еще одну оплеуху.

Мать пришла в ужас:

— Что подумает тетя?!

— Что? — перебил ее отец. — Что у нас сын грубиян. Только ты, сыночек, просчитался. Да, ты останешься дома. Мы тебя запрем, и ты малость поостынешь, забудешь о своих фокусах!

Милан покорно пожал плечами.

Обед показался ему совсем невкусным.

В половине двенадцатого Лилина и родители были уже готовы.

— Папа… — просила Лилина, — может быть, не нужно запирать Милана? Как собаку…

— Не вмешивайся! — отрезал отец.

Мать подхватила сверток — наверное, это был подарок для тети Клары — и приказала:

— Перемоешь всю посуду, понял? И натрешь в кухне линолеум!

Отец закрыл за собой двери и дважды повернул ключ в замке. Милан остался один.

31

«Я прочел письмо директора. Отец оставил его на столе. Ну и сочинил! Весь тут. Я его знаю. А как он обошелся с Петером? Наказал? Наверное, нет.

Если б я мог выйти хотя бы к Пузырьку! Он там сидит закрытый в коробке. Как в тюрьме. Спрошу у Вендулы, — может, она возьмет его к себе. Вендула… Скоро без четверти час. Я обещал ждать ее в два. Из дому мне не выбраться. Не стану же я скакать с балкона третьего этажа! Еще разобьюсь. Ну и что?.. Что произойдет? Ничего.

Вендула, может быть… Может быть, она поплачет. Лилина — тоже. У мамы будет сердечный приступ. По-настоящему… Ах, все это глупости».

32

Он сидел на диване, тупо уставившись на гору тарелок, кружек и кастрюль, которые ему предстояло перемыть. Он все думал и думал — о себе, об анкете; в ушах все еще звучали родительские угрозы.

Потом в его голове родился план.

Что, если он сбежит?

Да… Сбежит из дому… На несколько месяцев, пока в школе не закончится прием заявлений. На экзамены он опоздает. Все равно отец заставит его поехать в Пардубице, а он опоздает — и все кончено, он выиграл!

Сбежать!.. Но куда? Куда-нибудь, где его никто не найдет. Его мозг лихорадочно работал. За несколько секунд ему в голову пришли сотни вариантов различных укрытий и тайников, которые он тут же отвергал. В конце концов он решил обдумать все по дороге.

Но по какой дороге он отправится?

Он решил оставить родителям записку, чтоб они не очень беспокоились.

Но куда же все-таки двинуться?

Милан кинулся в комнату. В коробке за книгами лежали его сбережения. Он быстро пересчитал. Двадцать восемь крон. Этого вполне достаточно.

Он вернулся в кухню, взялся за ручку двери, несколько раз рванул — не открывается.

«Отмычка! — сказал он себе решительно. Он вспомнил, как однажды отец отпирал дверь, когда Лилина потеряла ключи. — Но где взять проволоку?»

Он долго копался в ящиках, перерыл все коробки и жестянки, пока не обнаружил, наконец, в корзинке с рукодельем спицу.

Он согнул спицу под острым углом, сделал на конце большую петлю и стал ковыряться в замке. Наконец, после многочисленных попыток, раздался щелчок, и дверь открылась.

Милан смог выбраться в переднюю. Входную дверь отпереть легко. Запасные ключи всегда висят на гвозде. Он обул теплые ботинки, надел свитер и куртку. С минуту колебался, стоит ли надевать шапку, но решил все-таки надеть. Ну, теперь он готов.

И вдруг какая-то неведомая сила подтолкнула его обратно к дверям. Остановившись на пороге, он долго смотрел на пустую кухню. Она казалась ему такой одинокой, такой печальной и непривычно чужой.

Когда-то он сюда вернется?

«Пузырек!» — мелькнуло у него в голове. Свинка спала в коридоре, свернувшись в коробке клубочком. Милан наклонился к ней и погладил по шерстке. Зверек лениво потянулся и открыл глаза.

— Прощай, Пузырек!.. Ах ты дурачок, ничего-то ты не понимаешь… Ты и не знаешь, что мы должны проститься. Спи, спи… Так для тебя лучше. Может быть, они без меня будут к тебе добрее…

Он глубоко вздохнул. Потом отвернулся от коробки. Пузырек снова засыпал.

Милан запер двери передней и, спрятав ключ под половичком, взглянул на часы. Четверть третьего.

33

У почты он уже никого не застал. Вместо Вендулиной улыбки на него оскалили зубастые пасти два бронзовых страшилища, украшающие тяжелые дубовые ворота. Он оглядел проход под аркой и прошелся по длинному коридору вдоль дверей с табличками: «Посылки», «Телефон», «Телеграф». Сегодня суббота, все заперто.