— Говори, но не поднимай свою зловонную пасть, от тебя несет дерьмом.
— О повелитель, я много дней и ночей добирался от урочища Ашак до великой столицы Хорезма, чтобы предстать перед тобой. Я спал в драных кибитках и вонючих сараях вместе со скотом. Я мог бы помыться в бане перед тем, как войти, мой повелитель, да не стал терять ни минуты, настолько важна моя весть.
— Говори же! — посуровел Сеид-Мухаммед-хан.
— Повелитель, враги твои отправляют в Россию к белому царю своих послов!
— Какие враги? — не понял хан. — Якуб-мехтер, разве у нас все еще есть враги, после того как мы прогнали иомудов?
Визирь внимательно посмотрел на дервиша:
— Кто эти враги, святой человек?
— Эти враги — иомуды Ашака: культяпый Рузмамед и его сын Атамурад. Они из рода туркменских сердаров, их уважают в Ашаке. В заговоре, какой произошел недавно, был этот самый Атамурад.
— Да, мы знаем такого.— Визирь заволновался, и это заметил хан.
— Что может сделать с нами этот негодяй?! — строго спросил Сеид-Мухаммед и встал с трона. — Эй, кто там, подайте мне кальян!
Ему подали прибор, курящийся ядовитой струйкой дыма. Хан затянулся, закатил глаза под лоб и блаженно расслабился.
— Говори дальше, святой человек. — Якуб-мехтер перевел взгляд с хана на дервиша. — Зачем поедут иомуды к белому царю?
— Они повезут свой фирман... Я сам видел, как писалась бумага и зачитывалась на маслахате. Слова в ней кощунственные.
— Постарайся вспомнить все до последнего слова! — возбужденно повелел Сеид-Мухаммед-хан н, еще раз затянувшись дымом, пригрозил: — Сколько слов насчитаем в их фирмане, столько языков я и вырву изо ртов ашакских бунтарей. Говори же, не трясись!
— О повелитель, язык мой не поворачивается произнести всего, что наговорили иомуды.
— Говори, проклятый старик! — Сеид-Мухаммед ткнул скипетром в лицо дервиша.
— Они написали: «О великий белый царь, ак-пади шах, податели сего фирмана есть доверенные люди местности Ашак, именуемые послами иомудского народа! — поспешно заговорил дервиш. — Местность от Арала по Усть-Юрту и Узбою до самых Балхан — единственная, где сохранились дух человеческого жилья и веры в справедливость. Вся же округа хивинского хан ства ныне лежит в развалинах и заволоклась дымом и пеплом. Много людей погибло, еще больше бежало прочь в Семь песков Хорезма. Троном Хивы управлять некому. Один хан сменяет другого, и один другого глупее. Ныне воссел в ичанкале безумец Сеид-Мухаммед, мозг которого иссушен терьяком, а голова находится в алчных руках его визиря Якуб-мехтера. Этот хитрый сатана крутит головой хана, как хочет, вместе они разорили Хорезм до основания... Ныне мы, голодные и побитые, обращаемся к тебе, великий ак-падишах, приведи в Хорезм свои войска и помоги выбрать на хивинский престол людей, здоровых умом и верных тебе, коими являемся мы, иомуды ашакские, имеющие постоянную связь с Нур-ишаном в Тюб-Карагане и губернатором астраханским... Мы денно н нощно молим Аллаха о воссоединении нас с туркменами Мангышлака, и только ты, великий ак-падишах, можешь это свершить... А если доверишься терьякешу Сеид-Мухаммеду-хану, то все русские, томящиеся в неволе, и другие рабы умрут голодной смертью и будут растерзаны шакалами...»
— Хватит! — остановил дервиша Сеид-Мухаммедхан.
— Повелитель, надо скорее схватить ашакских негодяев, — посоветовал Якуб-мехтер. — До Тюб-Карага на полмесяца пути — мы успеем их догнать, если будет угодно воле всевышнего.
— Догнать и доставить сюда... — Сеид-Мухаммеда залихорадило, трубка затряслась в его руках,
Через час из Хивы в северные ворота выехали три сотни всадников под командованием Худояр-бия. Понеслись они, торопя коней, со скоростью птиц, почти не отдыхали в дороге, и на третий день были в Куня-Ургенче. Худояр-бий выяснил, что караван на Тюб-Караган отправился два дня назад, были в том караване и ашанцы — повезли шерсть и каракуль. Худояр-бий, зная, что другого пути к Каспию, кроме как через Усть-Юрт, нет, успокоился — дал отдых нукерам, лишь ночью пустились дальше.
Одиннадцать фарсахов до Айбугира конница прошла ва пять часов, и после двухчасового отдыха, проделав еще четыре фарсаха, заночевала у залива Ак-Чаганак. И в пути, и на привалах Худояр-бий находил следы недавно прошедшего каравана. Словно волк, он чуял близкую добычу и не мог спокойно спать, то и дело выходил из шатра, вглядываясь в темноту. По Усть-Юрту разгуливал теплый летний ветер, взметая пыль. Задолго до рассвета Худояр-бий поднял нукеров в седло, и они за день проскакали еще пятнадцать фарсахов, миновав урочища Каска-джул и Кара-Гумбет. Впереди, в десяти фарсахах пути, находилась крепостца Давлет-гирей, названная сто с лишним лет назад в честь русского посланника Бековича-Черкасского. Именно в ней стоял караван из Куня-Ургенча, а это значило — Худояр-бий настигнет его через день, захватив врасплох на роднике Ак-Булак...
Все произошло именно так, как и предполагал Худо яр-бий. Хивинские сотни ворвались в Ак-Булак в вечерних лучах заходящего солнца, когда развьюченный караван стоял близ родника. Караванщики и купцы мирно ужинали на зеленой лужайке, верблюды паслись поодаль. Смерчем налетев и окружив караван, нукеры, словно соколы куропаток, бросили всех наземь. А через некоторое время стояли на коленях пятеро ашакских джигитов, и Худояр-бий держал в руках пергаментный свиток — фирман, который везли они в Санкт-Петербург, чтобы вручить во время коронации новому государю императору Российской державы Александру II.
— Жалкие пасынки великого Хорезма, — прорычал Худояр-бий, — знали ли вы, на что идете, везя этот фирман ак-падишаху?
Послы молчали, и Худояр-бий не стал затягивать дело, которое поручил ему хан и визирь. Тут же всех пятерых уложили на живот, сорвали одежду и вырезали со спины по лоскуту кожи. Чтобы бедняги не кричали от боли, заткнули рты кушаками. Содранную кожу подсушили на огне, изрезали на узкие полоски и ими пришили каждому руки к бедрам. Запеленав в куски бязи, уложили в кеджеб на верблюдов. Ночью хивинцы долго пировали и делили разграбленную добычу. Рано утром караван двинулся в обратный путь, в Хорезм, а пергаментный свиток Худояр-бий повез сам, зная, как ждут его в Хиве.
Спустя несколько дней Сеид-Мухаммед-хан, стоя посреди тронной залы, собственноручно сжег фирман ашакцев, наградил Худояр-бия саблей, осыпанной бриллиантами, а юродивому дервишу после того, как выдал ему мешочек с золотом, приказал вырезать язык, дабы не проболтался... Прошло еще десять дней, и ашакских посланцев доставили во дворец. Двое из них умерли в пути, в остальных едва теплилась жизнь. Хан не захотел видеть их — распорядился снять головы, а тела выбросить собакам.
Событие это Сеид-Мухаммед отпраздновал в пиршественной зале, пригласив самых приближенных людей. И за дастарханом было принято решение послать в Санкт-Петербург посольство от хивинского хана. Куря кальян и копаясь пятерней в чаше с бараниной, Сеид-Мухаммед с удовольствием рассуждал:
— Иомуды называют меня полоумным за то, что я употребляю терьяк, и даже ты, Якуб-мехтер, допускаешь мысль, будто умнее меня. Но, видит Аллах, после каждой крупицы божественного курева я прозреваю до кристаллической ясности сознания. Если бы ты, Якуб-мехтер, не прятал от меня кальян, я не позволил бы иомудам раньше моего сообразить о необходимости дружбы с Россией. Русский император прошел вверх по Сырдарье до самого Туркестана, там его солдаты оскверняют стены святыни. Русский царь занял весь восточный берег Каспийского моря... Настало время заключить крепкий мир с русскими... иначе они набросятся на нас...
Худояр-бий преданно заглянул в глаза хана:
— Повелитель, позвольте сообщить, что, поднявшись на Ак-Бугир, я разглядел на Аральском море русский корабль без парусов. Русские называют это чудовище — пароход. Оно ходит по воде с помощью огневой топ ки. Есть опасения, что этот пароход может зайти в Амударью и плыть против ее сумасшедшего течения.
— Да, Худояр, это уже не новость, — отозвался Сеид-Мухаммед. — Мы немедленно отправим к белому царю свое посольство ради укрепления дружбы и торговли, не мешкая, мы должны закрыть главный проток Аму-дарьи, чтобы не приплыл русский корабль в Хиву... Якуб-мехтер, ты подумай, как это сделать... Ты, Нияз-баши-бий, тоже подумай... А теперь давайте решим, кого отправить к белому царю.