— Этот толстозадый Насрулла распространяет слух, будто я послал к нему шпионами англичан! Он смеется надо мной, и я проучу этого негодяя! Мы-то знаем истинные цели Насруллы. Он казнил англичан в угоду русским... Чтобы вернуть их купцов на свои базары.

— Воистину так, ваше величество! — подтвердил Кутбеддин-ходжа, — От русских идет все зло! Надо уничтожить их, как поступил много лет назад хан Шир гази с Бековичем!

Сидящие перед ханом амалдары зашевелились, начали переговариваться друг с другом: одни поддержи вали шейх-уль-ислама, другие пока что не решались на это. Рахимкули-хан, закрывая совет, еще раз попросил сановников подумать, как поступить с неверными.

Данилевский, находясь в полном неведении о делах, творящихся за стенами Гульбанбага и в самой Хиве, все же не терял надежды, что кто-то в конце-концов появится и даст ход остановившимся переговорам. Он все время прислушивался к чуткой тишине ханского поместья, то и дело посылал к воротам казаков выяснить обстановку. Казаки же возвращались и докладывали: «Никого нет, кроме нескольких нукеров, кои сторожат ворота». Топографы подали мысль о бегстве, Данилевский обругал их: «Сие слабодушие, господа, — верный шаг к виселице. Если покажешь спину — потеряешь голову».

В холодное декабрьское утро, когда в саду свистел северный ветер, обещая вот-вот принести снег, к дому посольства подъехал незнакомец в шерстяном чекмене и косматой туркменской папахе. Не спеша он слез с ко ня, привязал его к дереву и направился к айвану. Данилевский в окно рассматривал приехавшего и отмечал про себя, что этого высокого рослого господина у него в гостях пока не было. Странным показалось послу и то, что незнакомец приехал один. Пока Данилевский размышлял, кто он и зачем пожаловал, приезжий вошел в дом, поздоровался с казаками и, переступив порог комнаты, заговорил на чистом русском языке:

— Здравия желаю, господин полковник. Прошу про щения, что до сих пор не навестил ваше высокоблаго родие, не было подходящего случая.

— Кто вы? — удивился Данилевский. — У вас такой нормальный русский выговор, что, право, можно поду мать...

— Русский я, — не дал договорить офицеру гость. — Сергеем зовут. — И видя, что ошеломил посланника, уточнил: — Сергей Лихарев, бывший артиллерист, фейерверкер... Дезертир... Бежал с Кавказа в Персию, убил офицера-лекаря за его сучьи повадки... Многим, гад, насолил... Но на мне он осекся...

— Нда-с, любопытно, — смутился Данилевский.— Надеюсь, не для расправы над нами явились сюда?

— Наоборот, господин полковник. Я пришел предупредить, что вас ожидает участь Бековича-Черкасского.

— Нда, — растерялся Данилевский. — И кто же вам об этом сказал? Слухи или, может быть, кто-то из сановников?

— Не обессудьте, господин полковник, но я у них — министр артиллерии, на правах бия, а, следовательно, принимаю участие во всех делах хана. Вчера был совет амалдаров... Обстановка складывается так, что половина амалдаров за расправу над вами.

— Черт побери! — выругался Данилевский. — Что же нам делать?

— Подумайте, господин полковник. Только не предавайтесь отчаянию и не ждите, пока на вас накинут веревку.

— Этого им не дождаться! — воскликнул Данилевский. — Голыми руками нас не взять. У нас есть оружие — мы будем отстреливаться до последнего патрона, пока не погибнем все... Вы меня поняли, господин фейервер кер или как вас там... Поезжайте и скажите своему хану об этом!

— Ваше высокоблагородие, да вы что?! — удивился Сергей. — Зачем же так кипятиться? Я к вам с добром, а вы со мной, как драчливый барин со своим батраком. Видно, вы забыли, что мы с вами сейчас в Хиве, а не в России, Там-то вы, небось, за столь неласковую фамильярность приказали бы меня выпороть. А здесь мы равны, а может быть, я даже и повыше: вы — посол, я — министр артиллерии.

— Извините, господин Лихарев, но крепостником я никогда не был и не барство проявилось во мне, если даже я вас и унизил, — мягче заговорил Данилевский. — Мне показалось, что вы явились ко мне дабы поиздеваться, иначе к чему эти пустые утешительные слова «подумайте», «не предавайтесь отчаянию!» Да так только палач свою жертву утешает, а сам в душе ликует.

— Эх, ваше высокоблагородие... — упрекнул полковника Сергей. — Да на хрена мне выкобениваться перед вами! Я пришел известить вас об опасности, а заодно и помочь, потому как главный визирь на вашей стороне. Что касаемо хана — он, как маятник, кость бы ему в горло! Давайте-ка, господин посланник, надевайте поверх мундира чекмень, вместо шляпы — тельпек, да отправимся в столицу. До вечера посидите у меня, а как стемнеет — сходим в одно место.

Данилевский засомневался: верить или не верить Лихареву, а вдруг ловушка? Однако человек не робкий, он мигом поборол в себе страх и доверился, только полюбопытствовал:

— Одному мне ехать, а может, еще кого-нибудь из нашего посольства возьмем?

— Одному лучше, — решительно заявил Сергей. — Меньше будет подозрений. За себя оставьте старшего, на всякий случай. Мало ли чего может произойти. И предупредите, чтобы не болтали лишнего, иначе и мне, и вам несдобровать.

Сергей вышел во двор и тут же вернулся с сумкой, в которой были чекмень и тельпек. Данилевский, надевая туркменскую одежду, еще раз отметил про себя: «Значит, не с пустыми словами ехал Лихарев — заранее все продумал», и совсем успокоился.

Кони резво трусили по сырой дороге вдоль канала. Сбоку дул колючий ветер со снегом. Снег налипал на роскошные усы Данилевского. Посол, боясь, как бы усищи его не выдали, то и дело приглаживал их книзу, а Сергей, посмеиваясь, взбадривал спутника:

— Ничего, не бойтесь. Вас в Хиве никто еще не заприметил, и людей сейчас на улицах нет. В такую погоду они чай пьют да вшей бьют. А что касаемо усов, то у нас тут такие усы почти у каждого перса, сойдете за невольника.

В город въехали со стороны кладбища, еще не обнесенного стеной: здесь только начинали замешивать в ямах глину, но из-за скверной погоды ни рабов, ни нукеров поблизости не было.

Могильные стены примыкали прямо к дворам хивинцев, и Данилевский, как ни приглядывался, мысленно не мог прочертить границу между миром живых и мертвых. Он не заметил, как оказался на кривой улочке, сдавленной с обеих сторон высокими стенами домов. Но вот слева показались мрачные стены караван-сарая и торговые лавки. Несмотря на непогоду, там толпилось множество люда, и Сергей провел гостя еще по одному узкому переулку, ведущему к Сартараш-базари, где стоял дом цирюльника. Теперь это был и его дом. Давно он уже переселился сюда, отстранив Юсуп-аку от хозяйственных забот. Привел во двор мастеровых с Чар-бага, построил избу с огромной печью и полатями, баню и погреба.

Оставив гостя на айване, Сергей отвел лошадей в конюшню. Видя, что посол все еще стоит на месте, Сергей отворил дверь в сенцы и прокричал лихо:

— Юлдуз-ханум, где ты там прячешься?! Разве не видишь — с гостем я приехал!

Неторопливо вышла красивая сартянка в атласном платье и тюбетейке, расшитой золотыми нитками, с ребенком на руках.

— Что прикажешь, хан мой? — спросила она по-своему, и на ее же языке Сергей распорядился накрыть стол.

— Этот человек из России, он русский, — пояснил жене Сергей и помог Данилевскому снять чекмень и папаху.

Оставшись в голубом мундире при эполетах, послан ник, видимо, поразил воображение хозяйки и прибежавшей на ее зов Меланьи.

— Ох ты, не за нами ли явился, барин?! — испуганно затараторила Меланья и побежала на кухню, а Сергей стал знакомить Данилевского со своей семьей:

— Жена моя... в пятнадцать лет, по конфузному случаю, угодила мне в лапы... Теперь у меня от нее двое... Это —дочь, Соней нарекли, в честь моей матушки, — указал он на ребенка. —А это сын, Азис. Знает по-сартянски и по-русски, так что можете свободно гу таритъ с ним... Поздоровайся, сынок, с дядей, чего бельма, как баран, лупишь, и язык словно отсох.

— Здрасти, джядя,— робко выговорил мальчик, и Сергей передразнил его: