— Ты, ак-паша, разговаривай пока с моими министрами. Главный у них мой визирь Юсуф-мехтер, — указывал он кивком на сгорбленного вельможу в расшито» золотом парчовом халате и каракулевой шапке

Юсуф-мехтер гордо выпрямился, скользнул взглядом по лицу Данилевского и сказал вежливо:

— Я завтра навещу тебя, ак-паша.

На другой день сановники с мехтером явились в Гульбанбаг, но ни о каких делах говорить не стали. Вновь был обед, и каждый получил подарок. Данилевский удрученно думал: еще два-три таких приема — и от царских подарков не останется ничего.

— Не пора ли, Юсуф-ака, приниматься за дело? — требовательно заговорил посол. — У нас есть хорошая пословица: «Делу время — потехе час». Хотелось бы сегодня обговорить основные пункты договора о мирных сношениях и торговле между Россией и Хивой. Хорошо бы нашему посланнику получить постоянную квартиру в Хиве — тогда было бы проще улаживать все ссоры и недомолвки, возникающие между нами.

— Уважаемый ак-паша, мы подумаем день-другой и навестим тебя, — елейно заговорил Юсуф-мехтер. — В таких важных делах нельзя спешить Да и куда спешить? Мир бесконечен во времени и пространстве, и бесконечна жизнь на этом и том свете.

— Уважаемый мехтер, все это так, — согласился Данилевский, хмурясь. — Время, может, и бесконечно, но мы с каждым днем старимся.

— Хай, валла! — засмеялся дробным смехом мехтер, — Тебе ли говорить о старости?! Тебе сколько лет, ак-паша?

— Мне двадцать восемь, дорогой Юсуф-ака.

— И ты говоришь о старости! В тебе только начина ет раскрываться бутон молодости. Надо думать о гареме с красивыми гуриями. Сколько у тебя красавиц, ак-паша?

— Нет ни одной, Юсуф-ака. Я пока не женат.

Мехтер вновь всплеснул руками и залился смехом, за ним и другие. Так, подшучивая над послом и над собой, удалились ханские вельможи, пообещав навесить в один из самых ближайших дней...

Не приехали они ни в ближайший день, ни через неделю.

В один из ненастных ноябрьских дней постельничий Аллакули-хана, один из его ближайших родственников, вошел в канцелярию Юсуф-мехтера и испуганно сообщил:

— Юсуф-ака, великий маградит несколько минут назад умер,

— О Аллах... — воскликнул испуганно мехтер, поднеся ладони к лицу, и они старчески задрожали, скользя по щекам и бороде.

Юсуф-мехтер давно ожидал этого момента, ибо жизнь хана угасала, как догорающая свеча. Однако весть о смерти Аллакули-хана ошарашила его. Еще вчера вечером хан давал наставления, какие условия следует принять от российского посла.

Застыв на месте со скрещенными на груди руками, Юсуф-мехгер сиплым голосом спросил:

— Кто был рядом с ним во время его кончины?

— Только я и лекарь Абдаллах. Он и сейчас сидят возле покойного.

— Лекарь уверен, что это смерть, а не беспамятство? — насторожился мехтер.

— Да, Юсуф-ака. Смерть маградита была мгновенной. Мы сидели рядом. Абдаллах прощупывал пульс у повелителя и спрашивал его о самочувствии, а хан только тяжело дышал и не слышал слов лекаря. Потом открыл рот и стал задыхаться. Мы приподняли его, во голова и руки хана обвисли. Он умер, не приходя в сознание.

— Никто пока не должен знать о смерти Аллакули-хана, кроме нас троих, — четко выговорил мехтер, и глаза его строго заблестели. — Ни жены, ни сыновья... кроме наследника... Веди меня к усопшему — я должен лично засвидетельствовать его кончину.

Мехтер с постельничим прошли по узкому коридору во двор ханского дома и поднялись на высокий айван. Прежде чем войти в комнату, Юсуф-мехтер остановился и, стараясь быть спокойным, с деланным безразличием посмотрел вниз, где в некотором отдалении стояли белые юрты ханских жен. Женщины, ни о чем пока не подозревая, занимались своими делами. Для полного успокоения их мехтер поклонился, изобразив на лице подобие улыбки, и только потом вошел в прихожую, а из нее в спальню. Аллакули-хан лежал на устланном коврами полу и был накрыт белым саваном. Мехтер постоял у порога, затем тихонько подошел к покойнику и открыл его лицо. Оно было желтым, словно покрасили хной, но в нем застыло властное благородство повелителя. Мехтер вновь накрыл мертвеца и дрожащим голосом распорядился:

— От повелителя не отходить ни на шаг. Сюда никого не пускать. Ни одного слова о его кончине никому... Сейчас я отправлю людей в Хазарасп за Рахимкули-торе...

Спустя полчаса полусотня нукеров, которую возглавил Худояр-бий, уже стремглав скакала вдоль канала Палван-ата к Хазараспу, везя тайное послание. Поздно ночью наследник приехал в Хиву. В тронном зале собралась религиозная знать во главе с шейх-уль-исламом Кутбеддином-ходжой, также были приглашены все находящиеся в тот день в Хиве бии и амалдары. Шейх-уль-ислам возвел Рахимкули-торе на трон, облачил в ханскую одежду, вручил скипетр и зачитал хутбу в величии нового повелителя. Утром с дворцовой стены глашатай провозгласил о кончине Аллакули-хана и вос шествии на престол его старшего сына — Рахимкула, отныне именующегося великим ханом Хорезма.

Русские, находясь в Гульбанбаге, не ведали ни о смерти хана, ни о его торжественных похоронах. О том, что к власти в Хиве пришел новый повелитель, узнали случайно от ханского кучера, вернувшегося из столицы после трехдневной тризны. Кучер также предупредил, что теперь долго придется ждать, пока новый владыка Хорезма пожелает принять их — до окончания траура.

X

В середине декабря Рахимкули-хан собрал первый совет амалдаров. Недавний кутила и женолюб, презиравший шейх-уль-ислама, приняв скипетр повелителя, сразу же увидел свою основную опору в Кутбеддине-ходже. Этот желчный старик теперь не отходил от него, нашептывал сладко: «Слушайся во всем меня, сын мой, и все твои деяния будут услышаны и приняты Аллахом». Кутбеддин-ходжа на совете, как только зашла речь о русском посольстве, злобно выкрикнул:

— Это они, неверные, убили Аллакули-хана! Наш покойный маградит нарушил запрет Аллаха — принял русских, и потому был наказан. Разве могут избежать наказания неверные?!

Амалдары ответили шейх-уль-исламу глубоким молчанием. Рахимкули-хан нахмурился и промолчал тоже. Шейх распоясался еще больше:

— Все болезни и вся скверна заносятся в нашу могущественную страну неверными. Сказано пророком: выжигай их огнем и поражай мечом, но мы забыли эту мудрость. И мы головою платим за наше легкомыслие. Сегодня Аллах покарал одного хана, завтра, если мы не исправим ошибку, он может покарать и ныне восшед-шего на престол Рахимкули. Хан, прикажи казнить русского посланника и всех приехавших с ним! — Кут беддин-ходжа повернулся к повелителю и склонил голову в ожидании единственного и всесокрушающего слова «повелеваю».

Рахимкули-хан нахмурился еще больше, сжал в руке скипетр, но промолчал.

Мгновенно уловив его нерешительность, не очень уверенно, словно предлагая или советуя, заговорил Юсуф-мехтер:

— Ваше величество, отрубить головы русским никогда не поздно, если они и вправду, как считает шейх-уль-ислам, накликали смерть на нашего незабвенного. Но можем ли мы, твои ближайшие советники и слуги, верить в наваждение и колдовство русских? Мы не можем этому верить, ибо русский посол приехал с открытым сердцем от самого ак-падишаха. Русский царь хочет с нами жить в мире. Зачем ему желать смерти ханам Хорезма?

— Ладно, мехтер, я подумаю. И вы тоже все подумайте, как поступить с русскими, — обратился хан к сановникам и заговорил о войне с Бухарой. Какой уже день его тревожили слухи лазутчиков из Бухарского ханства. Эмир Насрулла, принимая русского посланника Бутенева, позволил открыть широкую торговлю русским купцам в Бухаре Когда же они заполонили своими товарами базары и лавки, то английские приказчики, торговавшие от Ост-Индской компании, дабы изгнать русских, вдесятеро сбавили цены на свои товары В это лето русские купцы, подчиняясь низким рыночным ценам, сплошь разорились и отправились в Россию ни с чем. Едва они уехали, англичане вернулись к прежним ценам, а затем подняли их до возмутительных размеров. Теперь началось разорение самой Бухары. Озлобленный Насрулла, чтобы выместить свою досаду, обвинил двух английских офицеров, побывавших в Хиве, в шпионаже и отрубил им головы. Рахимкули-хан, рассказывая об этом сановникам, возмущался: