Однако девушка с замкнутым видом пробегала мимо, небрежно кивнув, запиралась в каюте, и Мурадову приходилось довольствоваться чаепитием с Непесом Сарые-вичем.

Семья Кульбердыевых упорно не замечала Ашира. Тогда корреспондент провел обходный маневр.

Ранним утром он пришел на земснаряд. Там было непривычно тихо: три часа в сутки между ночной и дневной сменами машины стояли, и это было нужно, чтобы остыли моторы.

Цепляясь за скобы на корме, на палубу вылез из воды Орловский: он всегда купался на рассвете в студеном канале. Прыгая, стуча зубами, Витя растер полотенцем длинное мускулистое тело.

— Корреспондент республиканской газеты, — представился Ашир.

— Матрос Орловский. Виталий Трофимович!.. Да чего мы на палубе стоим? Пойдемте ко мне в каюту, позавтракаем, — спохватился Витя.

Ашир выразил благосклонное согласие.

— Вы, товарищ корреспондент, мою заметку в стенгазете не читали? — спросил Орловский, вводя почетного гостя в узкую каюту.

Корреспондент заметки не читал, он видел лишь шаржи этого… как его… кавказца.

— А-аа… Так я в камбуз сбегаю, а вы поглядите, я копию на память оставил. Как дневник!.. Первая заметка в жизни, никогда не рабкорил.

Заметка была написана карандашом, но печатными буквами.

"Редактору стенгазеты "Сормовец" Айболек Кульбердыевой.

Я, матрос земснаряда "Сормово-27", Орловский Виталий Трофимович, год рождения 1934, беспартийный, направляю данную заметку в ваше распоряжение.

1. Работа матроса — почетная работа.

2. Матрос полностью отвечает за чистоту и порядок на корабле.

3. Я, Орловский Виталий Трофимович, добросовестно выполняя свои обязанности матроса, получил благодарность начальника конторы товарища Розенблата.

4. Мы не хотим войны, но если империалисты развяжут войну, то мы дадим сокрушительный отпор. Миру — мир!

5. Да здравствует наша социалистическая отчизна!"

Ашир подавил снисходительно-ленивый зевок.

Из столовой Орловский прибежал с тарелками в руках.

— Ну как, нет политических ошибок? — озабоченно спросил он.

Политических ошибок не было: это корреспондент гарантировал солидным тоном.

— Самое главное, чтобы заметка была правильной с политической точки зрения, — сказал Витя, радушно угощая гостя. — Конечно, у меня нет опыта, да и способностей к писанию, но вообще-то я этим интересуюсь.

— А кто ваш редактор? Айболек? — спросил Ашир, набивая полный рот хрустящим салатом.

— Замечательная девушка, замечательная! — воскликнул Орловский. — И какая умница. Вообще вся семья Кульбердыевых честная, прилежная. Мухамед, правда, заносится, но и это не со зла.

— Некультурные, — промычал Ашир, вплотную занявшись мантами, обильно политыми сметаной.

— Почему же? — Витя обиделся. — Баба техник, человек исключительно принципиальный. Конечно, дядя Союн из чабанов, а чабан, каким был сто лет назад, таким и сейчас остался. Но сам добровольно вызвался учиться на бульдозериста.

— Когда ж научится? Через год?

— Пусть через два, три года! — сказал Орловский сердито. — Так он же чабан, кумли!

— Да, вы правы, — смутился Ашир, вспомнив название так и не написанного очерка: "Чабан пришел на канал".

Айболек и Аня сдружились буквально за один день — так водится между девушками — и уже шушукались.

— Счастливая ты какая! — говорила Аня. — Три старших брата — орлы, тетя… А у меня вот никого нету… Одна-одинешенька. Круглая сирота.

— Но ведь были…

— Отца вовсе не помню. Куда-то исчез! Коммунистом был, и видным, на руководящей работе. Так мама рассказывала. Рассказывала и плакала… Мама была задерганная, злая и то меня бранила за каждую двойку, то целовала, душила объятиями. Я в русской школе училась! В третьем классе. Война шла, сорок третий год. Мама поехала на фронт с делегацией туркменских женщин, подарки повезли солдатам. А я жила в пионерском лагере. — Ане нужно было выговориться перед Айболек и Герек, излить душу. — Мама заехала ко мне попрощаться, какие-то булочки привезла, коврижки. И целовала меня, плакала, а вожатая говорит: "Да что вы? Словно навсегда прощаетесь. В августе вернетесь!.." А в августе мама не приехала, и меня повезли в Ашхабад, на легко-вой машине. Ой, как я радовалась, дура-дурища!.. Одна в машине, рядом с шофером. Привезли в Верховный Совет, а может, в Центральный Комитет, теперь не помню. Помню, старик угощал меня чаем, сладостями и гладил косички, говорил: "Ты пионерка? А за чье дело борется пионер?" — "За дело Ленина…" — отрапортовала, как на линейке. "Так вот, Аня, твоя мама за дело Ленина…" Тут я все поняла и крикнула: "Бай, мамочка!" И покатилась по коврам.

— А дальше, дальше? — настойчиво спрашивала Айболек, смахивая со щек слезы.

— А дальше ничего не было! — Аня опустила голову. — Сирота!.. Конечно, училась. Детский дом, школа, техникум. А вообще-то уже ничего в жизни не было. — И, проглотив катающийся в горле клубочек, добавила: — Сирота!

Герек смотрела на нее во все глаза. До сих пор она не подозревала, что ребенок может так безутешно страдать.

Вечерком Ашир заглянул в шашлычную, уютно спрятавшуюся в тени крохотного, но уже шумного сада.

Буфетчик открывал бочку пива, и перед стойкой вытянулась очередь. Мужчины с деловым видом топтались, подсчитывали мелочь, вытаскивали из карманов замусоленные бумажки. Над раскаленными, рубиново светящимися углями в очаге жарилось нанизанное на шампуры шашлычное мясо. Смачный дух щекотал ноздри.

Получив кружку с шапкой ноздреватой пены, Ашир пошел искать свободное место.

Сюда собирались любители не только шашлыков и пива, но и досужих бесконечных разговоров, потому все столики были заняты.

Наконец он отыскал стул, подсел к компании увлеченных беседой юношей: они на него не обратили никакого внимания. Ашир надул губы — привык к почету…

— Ты говоришь об экспедиции Шлигеля, а знаешь, что перед самой революцией, в тысяча девятьсот двенадцатом году, здесь побывали… Ну, кто? Американцы, да, да, дружок, американцы. Оказывается, на станции Захмет были, фотографировали, провели топографическую съемку. Но американцы не поверили, что можно большую воду привести в Мургаб.

— И хорошо, что не поверили, — заметил жилистый широкоплечий парень. — А чего они добивались?

— Концессии, ясно чего… — объяснил мужчина в белом новеньком, но уже измазанном мазутом костюме. — Нашим отцам, изнывавшим от безводья, конечно, помогать не собирались.

Мурадов подумал, что удачно бы в один из очерков о Каракумском канале ввернуть эту историю американской экспедиции. А что это за экспедиция Шлигеля? Нужно разузнать.

— Извините, товарищ, но так вы шашлыка не дождетесь, — сказал с улыбкой Мурадову мужчина в белом костюме. — Становитесь в очередь у буфета.

— Полное пренебрежение к общественному питанию! — фыркнул Ашир. — Придется выступить с резкой критической статьей. Разрешите познакомиться, корреспондент республиканской газеты Мурадов.

— Техник Баба Кульбердыев, — сказал мужчина.

Глава восьмая

Джават Мерван уволился с земснаряда по собственному желанию.

И его заменила Аня.

Конечно, она была технически подготовленным багермейстером, но то ли опыта не хватало, то ли дерзости, а выработка снизилась.

— Еще не раз вспомним Джавата, — сказал однажды на летучке, ни к кому не обращаясь, Воронин. — Жулик был, а работал великолепно!..

Непес Сарыевич не нашелся что ответить, но подумал, что грязными руками чистую воду в пустыню не приведешь.

А ему приходилось день ото дня все труднее. Обжитая, так называемая культурная зона осталась далеко позади. Поселок Головное теперь глубокий тыл строительства. Земснаряды, бульдозеры, экскаваторы, самосвалы ворвались в безбрежные пески.

— До свидания, Узбой! До свидания, Обручевские степи!