Во время операции поначалу электроосвещение было в пределах нормы. Однако накал электролампочек то немного усиливался, то спадал. Это у нас считалось нормальным. Приблизительно через час этот накал и затухание стали обозначаться более резко. Врач заволновался и сказал одной из сестер, чтобы та дала распоряжение запустить запасной движок, а сам продолжал копаться во мне. Через небольшое время сестра вернулась и сказала, что второй движок неисправен. Хирург невозмутимо скомандовал: «Зажечь все керосиновые лампы». И это оказалось как нельзя кстати, потому что через минут десять электрический свет погас. Хирург был невозмутим:

— Все нормально, Аня, вы одну лампу пододвиньте, а двумя другими подсвечивайте нам.

— Хорошо.

Аня встала у моего изголовья с двумя лампами.

Я не выдержал:

— Дайте мне одну лампу, а другой маневрируйте и помогайте доктору.

Хирург промолчал. Сестра передала мне в левую руку лампу, сама же второй светила хирургу, продолжая еще и вытирать лоб врачу. Наконец, старший лейтенант победоносно провозгласил:

— Все, нашел! Сейчас мы его прихватим.

Мы повеселели. Врач начал действовать быстро и решительно. Это меня приободрило, хотя в се тело было в напряжении. Когда все, что надо, было вырезано и очищено — начался процесс укладывания всего моего «имущества», вывернутого наружу, на свое место, после чего хирург приступил к накладыванию швов. Я еще раз вмешался и на полном серьезе сказал:

— Доктор, только ничего не забудьте из своих инструментов у меня в животе.

— Нет, нет. Я проверил — все нормально.

Через неделю я уже был в полку. Все зажило и никаких последствий. Позже я шутя говорил Шахкильдяну, что он, предчувствуя мою операцию, умышленно уехал в Мурманск. К сожалению, Шахкильдян воспринимал это всерьез. Протирая свои толстые очки, он принимался убеждать меня, что это было случайное совпадение. Я же настаивал на своем и даже припомнил ему неисправный запасной электродвижок. Но потом, я, конечно, сознавался, что все это шутка и что его подчиненные — мастера высшего класса. И действительно, это так. Я не представляю современного хирурга в тех условиях. Близкие к ним были в Афганистане и Чечне, но в том и другом случае — не с керосиновой лампой.

Жизнь в полку бурлила. Но она бурлила и в стране. 2 января 1959 года в сторону Луны была запущена первая многоступенчатая космическая ракета. А в конце января открылся внеочередной XXI съезд КПСС, который утвердил контрольные цифры развития народного хозяйства до 1965 года включительно, т. е. на семь лет. А летом в том же году открылась Выставка достижений народного хозяйства.

С учетом того, что 266-й мотострелковый полк прибыл в новые условия, боевая и политическая подготовка велась интенсивно. Мы для очистки от снега сделали навесное оборудование на автомобили, и к пробуждению полка каждое утро они активно расчищали все дороги, которыми мы пользовались, и, конечно, полностью приводили полковой плац в порядок. Дежурной службе у казармы или каждой семье у своего крыльца оставалось только расчистить входы в помещение. Правда, бывали такие заносы, что дверь на улицу открыть было нельзя и хозяину надо было вылезать через чердак и слуховое окно на крышу и с лопатой спрыгивать вниз для того, чтобы расчистить крылечко. В зимнее время кое-где мы натягивали веревки между зданиями, к колодцу, к школе. Так называемый «заряд» налетал мгновенно, и пешеходу, застигнутому им в темное время (а зимнее время — это сплошная полярная ночь) на полпути (т. е. вышел из дома или казармы и не дошел до складов), ничего иного не оставалось, как присесть и переждать. Натянутая веревка — путеводитель выведет куда надо, когда спадет вьюга. «Заряд» — это разновидность вьюги, сопровождаемой очень интенсивным снегопадом и ветром с огромной скоростью. Случалось, хозяйка вышла из дома по воду, и ее застал «заряд». Она переворачивает ведро вверх дном, садится и сидит закутавшись, пока не утихнет вьюга. Иначе можно пропасть.

Снег из «заряда» мог вывалить и за час, а ветер — продолжался. После снежной атаки сразу же начинался поиск человека. И все обходилось благополучно. Однако бывали и печальные случаи — с гибелью людей. Это касалось в основном команд Северного флота, которые были разбросаны по периметру полуострова: посты — наблюдательные, акустические, связи, специальные. Там находилось от нескольких человек до 20–30. Летом им завозили продовольствие, горючее, дополнительную аппаратуру, запчасти и т. д. А мы, т. е. полк, раз в неделю (а если не было погоды, то и реже) на вездеходах ГТС доставляли газеты, почту. Связь со всеми с ними у нас была надежная: проводная, а с некоторыми и по радио. Кстати, телефонные столбы сопровождали все наши дороги, и если в зимнее время все покрывалось многометровым снеговым покровом (а в низинах до 5–6 метров), то верхушки телефонных столбов все равно торчали и по ним можно было ориентироваться, где проходит дорога.

Так вот, существовал приказ начальника гарнизона полуостровов Рыбачий и Средний (а таким начальником был я), который запрещал в течение ноября, декабря, января, февраля и марта ходить на лыжах от этих постов до Озерко — «столицы» полуострова. В другое время совершать такие вылазки можно было только с разрешения штаба гарнизона. Но в таком случае этот лыжник или лыжники брались на контроль, и в случае ненастья навстречу им высылался ГТС. Некоторые же храбрецы, желая проявить себя в глазах товарищей, ходили в Озерко за почтой и в запретные месяцы. Это был большой и неоправданный риск. Частенько лыжник попадал под «заряд», в пургу и с трудом вырывался из этого капкана. Но иногда такие храбрецы и погибали. Этих несчастных мы обнаруживали, только когда сойдет снег. Иногда трупы были обезображены россомахами, которые хоть и в небольшом количестве, но на Рыбачьем водятся.

Весной 1959 года, по окончании зимнего периода обучения, в полк нагрянула окружная комиссия. Первоначально мыслилось, что полку дадут возможность самому подвести итоги — все-таки недавно переехал, условия — новые и т. д. Но, очевидно, из-за того, что шли доклады о благополучном состоянии дел, командующий войсками решил лично убедиться, а что же там на Рыбачьем за часть?

Подготовились к «экзамену» мы хорошо. Опыт у всех был достаточный. Командиры батальонов, особенно Прокопенко и Красивский, вообще были на уровне профессора, прежде всего по тактике и огневой подготовке. Поэтому хоть в какой-то степени мы волновались, но в целом считали, что как минимум на «государственную» оценку, т. е. на «удочку», мы, конечно, сдадим.

И вот наконец комиссия прибыла. Мы представили свой вариант графика проверки с учетом полученных предварительных данных и условий. Все было отвергнуто и сделано по-своему. Разумеется, это внесло определенную нервозность, но мы постарались воспринять все как должное. Лишь деликатно предложили заменить ночные стрельбы дневными, так как в конце апреля у нас ночью фактически уже светло, а в мае, июне, июле и августе солнце вообще не заходит полностью. Проверяющие вначале оторопели, но потом вынуждены были с нами согласиться.

Конечно, во время проверки было много интересного. Но самое интересное нас ждало впереди. Полк отчитался уверенно, хорошо. Итоги подвели и доложили по инстанции. Оценки вроде были утверждены. Мы собрали офицерский состав, председатель комиссии выступил и в очень удобной для нас форме сделал сообщение, показал положительные и негативные стороны работы, отметил, над чем надо особенно поработать летом, в общем, все было так, как это делалось всегда.

С разрешения председателя комиссии построили полк. Я выступил и, повторив принципиальные выводы комиссии, отметил лучшие роты и взводы полка, поставил задачи. В заключение, хотя с самого начала проверки строевой смотр и торжественное прохождение уже было, полк вновь прошел под оркестр торжественным маршем. Видно, я перебрал — не надо было эту заключительную часть делать в присутствии комиссии. Но кто не ошибается? Однако эта ошибка вышла нам боком.