Изменить стиль страницы

Мы готовились к майским праздникам. Но особенно знаменательным должно было быть, по нашим задумкам, торжество, посвященное первой годовщине Дня Победы. Однако, как ни прискорбно, но накануне этих праздников нас не миновало еще одно не очень-то приятное событие.

Прихожу как-то к начальнику штаба полка майору Кауну. Тот со злым лицом расхаживал по кабинету, а у стола стоял понурив голову начальник связи полка капитан Кагал. Федор Иванович будто ожидал меня:

— Валентин Иванович, ты посмотри на этого начальника — как он воспитывает своих связистов и какие они ему в порядке благодарности пишут любовные письма. Цыганский табор, а не войско. Вот на, почитай, — и он протянул мне исписанный лист бумаги.

Я взглянул — написано было очень аккуратно, без ошибок и помарок. Федор Иванович продолжал ходить и ворчать, а я читал:

«Дорогой товарищ капитан!

Все народы мира торжествуют победу над фашистской Германией. Это торжество особенно характерно для народов Европы, которые были в оккупации. Мы видели искренне радостные лица поляков. Уверены, что так же рады своему освобождению и все остальные, в том числе и французы.

Товарищ капитан, если бы не Красная армия, конечно, все были бы под сапогом у Гитлера. Но мы раздавили фашизм и гитлеровскую военную машину и вправе гордиться тем, что помогли другим. Мы, русские солдаты, хотели бы посмотреть, например, и на французов, как это было в начале XIX века. Поэтому приняли решение — в течение недели съездить в Париж, пообщаться с жителями и вернуться в полк.

Не сердитесь на нас, товарищ капитан, мы очень Вас уважаем и любим.

Рядовые Ларин и Куценко».

Я с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться и выдержать суровое выражение лица. Ничего себе, воспитанники! Им Берлин уже не нужен — они там были. Подавай Париж! Ну, а если на такую «экскурсию» рванут все или хотя бы половина? Надо, конечно, срочно их задержать и пресечь всё в зародыше, несмотря на их «любовь» к начальнику.

— Ну, что скажешь? — не выдержал Федор Иванович.

— Здесь решение может быть только одно: немедленно принять меры по их задержанию. А для этого надо установить, где эти солдаты несли службу, когда полк стоял на демаркационной линии, и выстроить версию — на каком участке они могли ее пересечь. Затем доложить командиру полка о необходимости создания оперативной поисковой группы, выехать в различных направлениях, повстречаться с нашими офицерами, а если потребуется, то и с американцами. Но медлить нельзя.

— Верно, медлить нельзя! Иначе все эти влюбленные в своих начальников, а еще больше — в Париж, вообще разбегутся. Слушай, Кагал, — обратился Федор Иванович к капитану, — твои подчиненные вообще имеют представление о Военной присяге или у вас, связистов, все построено только на любви?

Капитан Кагал молчал, стойко перенося иронию своего начальника. Когда же разговор приобрел деловой характер, выяснилось, что эти «туристы» во время нашей службы на демаркационной линии дежурили на узле связи, который располагался на южной окраине Хиршберга. Следовательно, наиболее вероятно, что они в районе этого города и могли по мосту или вброд (река мелка) перебраться на другую сторону. Хотя нельзя отбрасывать и другие варианты.

Договорились, что Федор Иванович сам пойдет к командиру полка и доложит обстановку. Минут через пятнадцать он вернулся расстроенный, бросил блокнот на стол и в сердцах выругался. Затем сказал:

— Конечно, командир полка прав. Мы даже накануне праздника не можем создать стабильную обстановку. Он решил, что нам надо немедленно ехать втроем: тебе, мне и замполиту Уткину.

Я начал возражать, что вместо меня мог бы поехать Кагал, он хорошо знает своих солдат.

— Ни черта он их не знает. Я сам их знаю как облупленных. А он пусть сидит и сторожит, чтобы остальные не разбежались от чрезмерной «любви». Сейчас Владимир Васильевич Уткин подойдет.

Затем начальник штаба полка отправил капитана Кагала в подчиненную ему роту связи «проводить день и ночь воспитательную работу, пока они не поймут, к чему их долг обязывает». Вскоре пришел Уткин и сразу предложил:

— Ну, что, поехали? Я уже знаю всю эту историю.

— Куда ехать?

— Как куда?! В Хиршберг. Предварительно надо узнать, чей там сейчас стоит полк, связаться с начальником штаба и все ему рассказать. Предупредить, что мы скоро подъедем.

На все эти перезвоны и справки потратили почти два часа. Выехать смогли только после обеда.

Отправились на двух машинах: со мной, на «фиате», — майор Каун, за нами, на «Оппель-Олимпии», — майор Уткин. Набрали побольше бензина и кое-что из продовольствия — на всякий случай. Во второй половине дня добрались до Хиршберга. Повстречались с командованием нашего полка, с которым до отъезда по телефону договорились о совместных действиях. Оказывается, они уже навели справки у американцев. Те ничего существенного не сообщили, но предупредили все свои посты. Одновременно якобы высказали пожелание встретиться с нами, чтобы получить информацию из первоисточника. Замполит Уткин сразу загорелся:

— А как это практически осуществить?

Командир полка, не задумываясь, ответил:

— Надо приехать в Хоф. Это около семи — десяти километров от границы. Там располагается штаб полка и штаб батальона, который непосредственно несет службу против Хиршберга, где как раз и есть мост через Заале. Я уже у них там бывал несколько раз. И они ко мне приезжали.

Едва командир полка обмолвился, что уже бывал у американцев, как Владимир Васильевич Уткин решительно встал и объявил:

— Друзья, нечего мешкать, надо немедленно отправиться в Хоф. Надеюсь, что командир полка туда нас проведет.

Тот с удовольствием согласился. Но мы с Кауном заупрямились и даже выразили свое неудовольствие:

— Владимир Васильевич, ну что ты всегда решаешь за всех? — возмутился Федор Иванович. — Я думаю, что можно было бы ограничиться договоренностью с командиром полка: в случае обнаружения наших солдат по ту или другую сторону провести их задержание и сообщить нам.

Я, естественно, поддержал Федора Ивановича, тем более что меня совершенно не радовала поездка без санкции на американскую сторону, хотя мы с американцами и были союзниками и друзьями. Однако все дело испортил командир полка.

— Конечно, я приму все меры к тому, чтобы на моем участке да и на участках моих соседей, которых я уже предупредил, нарушители не могли просочиться, — сказал он. — Но ведь это ваши солдаты, и если открывается дополнительная возможность для их отыскания, то, на мой взгляд, ее, конечно, надо использовать. Одно дело — я буду говорить американцам, что надо отыскать их, а другое дело вы — непосредственные начальники этого солдата.

Уткин улыбался. Приобретя в свои союзники командира полка, больше нас уговаривать он даже и не пытался — мол, все ясно, надо ехать. Федор Иванович вопросительно посмотрел на меня.

— Если ехать, — начал я, — то надо сразу условиться, что «гостить» там не будем. Попросим командование американской части о повышении контроля с целью задержания нарушителей и сразу отправимся обратно.

Все согласились.

Сборы были недолгими. Командир полка позвонил в нашем присутствии начальнику штаба дивизии и сразу получил разрешение на выезд в Хоф, что у всех нас вызвало нескрываемое удивление. Он отдал также некоторые распоряжения, не касающиеся нашего дела, приказал адъютанту готовить машину и, расстелив карту на столе, решил немножко пофилософствовать — видимо, в основном для того, чтобы произвести впечатление:

— Судя по тому, что ваши солдаты здесь служили, им должно быть известно все: и место, где можно перейти вброд или переехать через реку на мелководье, и условия выхода на берег на той стороне, и режим службы и охраны границы нашими войсками, и возможность проникновения в глубину американской зоны и т. д. Все это они прекрасно могут уточнить у местных жителей — немцев, с которыми наверняка у них в свое время были завязаны самые короткие отношения. А если учесть, как вы сказали, что солдаты намерены поехать в Париж, то отсюда самый короткий путь: от Хофа на Франкфурт-на-Майне и далее — Париж.