На темные одежды пассажиров… один… и два… и пятеро уже. Брокка среди них нет. Кэри не в силах разглядеть лиц, но Брокка среди них нет. Он спустится последним, оттягивая расставание с воздушным кораблем.

И Лэрдис не видно… никого в платье…

- Ближе? - угадав ее желание, человек подал руку, и Кэри оперлась.

Ближе.

У самой ее смелости не хватит. Она вдруг теряется на поле, освещенном факелами, заполненном людьми, в шелесте огня и громе оркестровых труб. И дорожка - матерчатая тропа, каждый шаг по которой дается с трудом.

Ближе… еще ближе.

У причальной мачты распускаются белые шары газовых фонарей. И свет их, отраженный стальной обшивкой, слепит. Кэри моргает часто, трет глаза, но спохватывается, что жест этот полудетский нелеп.

Идет.

И отстраняется, пропуская людей, которые, вновь ступив на землю, все равно покачиваются… от них пахнет ромом… и виски… и еще ванилью.

- …все-таки дилижанс - надежней как-то… - обрывки фраз, чужие голоса заставляют попятиться, но сопровождающий Кэри не позволяет ей сбежать.

Капитан раскланивается, они были представлены друг другу, и Кэри останавливается ненадолго, чтобы ответить ему вежливым поклоном.

И дальше…

К подножию мачты, обледеневшей, пусть лед и тает, покрывая сталь россыпью капель.

Брокк спускался не последним - предпоследним. И спрыгнув на землю, он подал руку спутнику… спутнице.

Мужской наряд ей был к лицу. Темные гетры. Зауженный в талии китель темно-винного яркого оттенка, украшенный крупными золотыми пуговицами. Ветер играет с шелковым шарфом, и вытягивает из-под шляпки золотые локоны Лэрдис…

- Интер-р-ресненько… - услышала Кэри, - вы по-прежнему не верите слухам?

Она не знала, что ответить.

Она не хотела отвечать, не хотела быть здесь. Видеть их вдвоем и… все равно смотрела.

Ее рука в его ладони. И пальцы мягко обхватывают ее.

Шаг.

Лэрдис покачнулась, но упасть ей Брокк не позволил. Удержал. Наклонился, спрашивая что-то… слов не разобрать, и Кэри счастлива, что не способна услышать… сердце и без того вот-вот разорвется.

Больно.

Она не представляла, что может быть настолько больно… даже Сверр не способен был причинить подобной боли.

Лэрдис улыбается.

- Мне жаль, - как-то виновато произнес человек, хотя его вины в происходящем точно не было.

А их заметили, пусть и не сразу. Вздрогнула Лэрдис, вцепившись в руку Брокка, точно опасаясь, что эта рука вдруг исчезнет. А сам он…

- Извини, - Кэри нашла в себе силы улыбнуться. - Мне подумалось, что ты рад будешь меня видеть.

Он ничего не говорил. Хорошо. Иначе она бы сорвалась.

И накричала.

А прилюдные скандалы - пошлость невероятнейшая…

…или хуже, в глотку вцепиться. Ей, той, которая держится позади Брокка, с трудом скрывая улыбку. Смешно? Что ж, пускай. Но до истерики Кэри не унизится.

- Это тебе…

Несчастные цикламены измялись, и лепестки падают на землю, а Кэри поспешно отступает. Она не будет лишней… глупо было надеяться… не стоило сюда приходить и… объяснение?

Какие еще нужны объяснения?

Стоит ли притворяться, что Кэри ничего не поняла.

- Кэри…

- Я… - она пятилась, думая лишь об одном - не споткнуться. Это было бы вовсе глупо… споткнуться и упасть на глазах у всех. - Я рада, что полет прошел хорошо… я действительно рада…

Она все же развернулась.

Леди не бегают?

Пожалуй. Они очень быстро ходят…

Глава 11.

Третьи сутки на ногах.

И грозовой фронт, прошедший низом. Тропы молний, на доли мгновенья прораставшие в черной пряже туч. Запоздалый удар ветра, от которого гондола покачнулась, затрещала.

Острые пики гор.

Жерло Перевала и белесые костяные стены Гримхольда, который вырос на прежнем месте. Белое же лицо капитана, вцепившегося в штурвал. Он не сводил взгляда с пустоты, разверзшейся под ногами.

Птичья тень.

И глухой удар, на который кто-то отозвался всхлипом. Страх, такой явный, заразительный. И пьяная общая радость, когда позади остались и пики опор воздушного моста, и металлическая паутина его с застрявшими в ней мухами вагонеток. Рассвет за стеклом, под стеклом, когда солнце медленно выкатывается, наполняя салон гондолы алым пламенем. И люди, позабыв о страхе, протягивают руки, собирая огонь горстями.

Пьют.

Смеются. Хлопают друг друга по плечу, поздравляя, хотя Брокк и не понимает, с чем поздравляют. Но даже Инголф утрачивает обычную свою презрительную отрешенность.

- Красиво, - он смотрит не на солнце - на пассажиров, подмечая и бледного репортера, позабывшего о воздушной болезни, спешащего запечатлеть яркие свежие пока ощущения. И финансиста, что пытается остаться невозмутимым. Инженеров… оптографиста, он сонно трет слипшиеся глаза. Удивительно спокойный человек, продремавший всю грозу.

Лакированные горы, с высоты казавшиеся игрушечными. И широкое русло Тароссы. Покрывала полей и зелень лесов. Города. И врытые, вошедшие в землю, если и вовсе землей не заросшие, тени городских стен.

Старые башни.

Лес, к которому "Янтарная леди" спустилась. Заминка с машиной, и тяжелый запах керосина, что повис в салоне, заставляя морщиться даже людей. Иноголф, деловито избавившийся от пиджака и жилета. Он остался в белоснежной, некогда накрахмаленной, но за ночь потерявшей былой вид рубашке. Подтяжки поправил и, откинув узкую дверцу, пробормотал:

- Не могли проход пошире оставить? Скажите, пусть заглушат мотор.

Его уняли, и тяжелый рокот, к которому и Брокк, и пассажиры успели привыкнуть за время полета, смолк. Воцарившаяся тишина воистину показалась оглушающей.

- Мы упадем? - побледневшая Лэрдис привстала и, печально улыбнувшись, села на диванчик. Она не пыталась больше заговаривать, и теперь нарушила молчаливое перемирие, установившееся за ночь.

- Нет.

Инголф не возвращается долго, а ветер относит "Янтарную леди" к югу. К счастью, этот ветер не настолько силен, чтобы причинить вред, и люди, убедившись, что падать дирижабль не собирается, заговаривают о завтраке. Они бледны, не в меру суетливы и все же счастливы. И стюард разносит еду, разогретую на патрубках паровой печи.

- Вынужден признать, - бледный репортер решается пересесть. Он встает, держась обеими руками за диванчик, и делает шаг. Замирает. Сглатывает. И делает второй. Человек идет на полусогнутых ногах, покачиваясь. - Что ощущения этот полет оставит незабываемые. Вы позволите, Мастер?

- Присаживайтесь. Вам стоит поесть…

- Пожалуй, воздержусь, - бледное лицо становится еще более бледным. От человека тянет характерной кислотой и, значит, вчера ему все-таки стало дурно. - Скажите, а если не удастся починить мотор? Мы…

Он бросил взгляд на иллюминатор.

- Мы запустим дублирующий.

- А… если и он?

- Еще сутки "Янтарная леди" продержится в воздухе. Нас снесет ветром. И да, спустя пару часов мы начнем снижаться. Очень медленно. Поэтому, полагаю, как только капитан обнаружит подходящее для экстренной посадки поле, он выпустит лишний газ. И мы сядем. Волноваться не о чем. Упасть она не способна…

- Она…

Репортер прижал к губам измятый платок.

- "Янтарная леди"… романтичное название, Мастер. Не объясните ли…

Промолчал бы, но… Лэрдис, поглядывая искоса, перебирает звенья цепочки, с которой свисают янтарные кабошоны.

- У моей жены глаза цвета янтаря.

- Жены? - он мнет платок, но скептицизма не скрывает.

- Жены, - подтвердил Брокк. - У меня замечательная жена…

…которая осталась на земле, пусть бы и заслужила этот полет больше, чем кто бы то ни было.

Ее дирижабль, нарисованный акварелью на белом листе, такой, каким Брокк его себе представлял, пусть и видел иначе, чертежами, строгостью чернильных линий, тонких и толстых, распятым на трехмерной крестовине чертежей.

Запах керосина сделался отчетливей.

Нужна ли помощь?