Глава II ЛЮДИ МЕСОПОТАМИИ: ВНЕШНИЙ ОБЛИК

Очень трудно говорить и читать о людях какой-либо исторической эпохи, не представляя себе, как они выглядели.

Физический тип жителей Двуречья был тот же, что и по сей день: это были смуглые люди с курчавыми или волнистыми черными волосами, с выпуклым или прямым носом и обильной растительностью на лице и на теле. Но чтобы представить их себе более живыми, целесообразно немного рассказать о модах того времени. Жизнь в ту пору, конечно, текла медленно, и одежда дедов и бабок могла вполне донашиваться внуками и внучками; к тому же она во многом определялась, с одной стороны, местными городскими обычаями, с другой — социальным положением тех, кто эту одежду носил. Но это не значит, — что мода не менялась — хотя и не так быстро, как в наше время. По головному убору, прическе и покрою одежды древневавилонское изображение часто можно датировать с точностью до одного-двух поколений.

Материалом для нас послужит изучение таких изображений — на резных печатях, терракотах, статуях и в росписях.

К этому материалу надо подходить с осторожностью, памятуя, что на печатях прежде всего изображались божества (или их статуи), которые, конечно, мыслились одетыми в древние, архаичные одежды; и хотя статуи в храмах одевались жрецами по-настоящему, как живые люди, но это не значит ни что такая божественная одежда в точности повторяла одежду живых людей того времени, ни что она правильно воспроизводила одежду даже и былых времен. То же касается одеяния героев, изображения которых тоже встречаются на печатях; по ним мы не можем судить о людях Нижней Месопотамии конца XIX — начала XVIII в. до н. э. Однако на печати нередко изображается и ее владелец, молящийся богу или богине или подводимый к главному богу или богине младшим, «личным» божеством молящегося. Здесь мы уже с некоторой долей уверенности можем предположить, что художник передал подлинную одежду самого владельца печати — по крайней мере ту, в которой считалось возможным представать пред лицом святыни.

Терракотовые рельефчики — очень обычные археологические памятники этой эпохи. Они — не что иное, как образа, вероятно водружавшиеся над домашним алтарем, чтобы перед ним молиться, а отчасти, возможно, и ex voto — дары, приносившиеся в храм за жизнь и благополучие дарителя или его близких. На терракотах, как и на печатях, по большей части изображены божества. Раскопщик Ура Л. Вулли[40] разделяет терракоты с одиночными антропоморфными фигурами на изображения богов и изображения людей — по тому формальному признаку, что одни фигуры носят рогатую тиару, характерный атрибут богов в Месопотамии (agē ilūti[m]),[41] другие — нет, В самом деле, большинство обнаженных женских фигурок и некоторые другие не только не имеют рогатой «тиары божественности», но и держат руки сложенными, как полагалось на молитве. Однако, если мы обратимся к статуэткам божеств Ниншубур (UE VII, табл. 58а = U. 16960) и Хендурсанга (UE VII, табл. 55b, 56а = U. 16425, 16424), найденным на месте их святилищ («Патерностер роу, 1» и «Церковный переулок, 4» — см. об этих названиях улиц в гл. III), мы обнаружим, что оба божества не носят рогатой тиары и держат руки сложенными для молитвы. Очевидно, младшие божества, главной ролью которых было предстательствовать за своих почитателей перед великими богами, могли изображаться и как люди — без тиары божественности и в позе адоранта. То же, вероятно, относится и к героям-предкам (имена которых в текстах пишутся со знаком-детерминативом божеств и которые считались причисленными к их лику). Заметим, что на терракотах со сценами священного брака (UE VII, с. 82 и сл., № 161, 162, 163? 174, 175) одна из фигур (божество) носит рогатую тиару, другая (жрица или жрец) — нет.

Наряду с терракотовыми рельефчиками-образками мы встречаем еще несколько типов терракотовых рельефов. Это, во-первых, рельефы с изображением мифологических и ритуальных сцен (убиение чудовища Хумбабы героями Гильгамешем и Энкиду; священный брак; посвящение в жрицы; ритуальный танец и т. п.), иногда также сцен, кажущихся бытовыми, но в действительности, надо думать, также передающих какие-то моменты ритуала или мифа (например, сцены борьбы). Несомненно, такие терракоты тоже должны рассматриваться как образки.

Во-вторых, близки к этим сценам терракотовые рельефчики с изображением музыкантов, шутов, плясуний, ремесленников и т. п. Вряд ли их можно рассматривать как образки в смысле прямых объектов поклонения. Но возможно, что они изображали служителей божества и их изображения могли окружать главный, культовый терракотовый образ или статуэтку божества. К сожалению, установить это невозможно — ни один рельеф не был найден в Уре in situ (на своем первоначальном месте). Вероятно, они были сорваны с алтарей и стен завоевателями или, напротив, как объекты культа вынесены из разрушенных домов после разгрома города.

В-третьих, имелись терракотовые, иногда каменные и пастовые[42] головки, маски или фигурки демонов. Считается, что их помещали над дверьми или у дверей в качестве оберегов (апотропеев) от злых духов.

Ниже мы коснемся в тексте этой книги тех терракот из Ура и его окрестностей, которые найдены в жилых домах и иллюстрируют жизнь именно их обитателей. Как источник сведений об одежде и обычаях жителей Месопотамии времени царства Ларсы в этой главе мы используем и остальные урские терракоты (а также аналогичные предметы с других городищ).

Мы уже упоминали, что на большинстве терракот (и отчасти на печатях), по-видимому, грубо воспроизведены культовые статуи соответствующих божеств, стоявшие в их храмах. Иногда находят и подлинные статуэтки или части статуэток. Помимо божеств они изображают дарителей и молящихся. Предполагалось, что, заменяя то лицо, которое ее посвятило, такая фигурка сможет непрерывно находиться перед лицом божества и тем самым непрерывно возносить к нему молитвы. В отличие от Египта, где статуя служила обиталищем для одной из предполагавшихся в умершем человеческом теле магических «сущностей», которая, периодически возвращаясь, должна была узнавать свою оболочку, здесь не было необходимости в непременном отождествлении лица. Поэтому скульптура передавала скорее общий тип, чем портрет человека; но есть основание предполагать, что человек изображался в реальных, свойственных ему одеждах — конечно, и в данном случае парадных, таких, в каких можно было войти в храм. К сожалению, статуи в храмах могли ставить почти исключительно цари или только самые высокопоставленные из нецарственных особ.

Большая роспись сохранилась от этого времени только одна, и то не из царства Ларсы, а из Мари, севернее.[43] Это культовое изображение, и в отношении его верно все то, что сказано о резьбе на печатях, о терракотах и статуях. Однако в углу этой росписи сохранилась вполне реалистическая сценка уборки фиников, и, хотя и эта сценка, несомненно, имеет культовое значение, нет сомнений в том, что на ней правильно изображены и приемы уборки, и одежды убирающих.

Многие скульптурные и мозаичные изображения божества и людей дошли до нас (от конца III — начала II тысячелетия до н. э.) также не из Нижней Месопотамии, а из Средней — из Мари. Другой изобразительный материал — терракоты, печати — происходит тоже не только из Ларсы и Ура, но и из Ниппура, Иссина, Сиппара или с неуточненных городищ. Поэтому настоящий очерк одежды старовавилонского периода относится, по существу, ко всему аккадскому югу того времени — от Мари до лагуны Персидского залива.

К сожалению, у нас мало надежных изображений обыкновенных женщин вне культовой обстановки, а также совсем мало изображений детей, кроме грудных.

Тем не менее и тот материал, какой есть, — с разумным привлечением хозяйственных и других текстов, связанных с одеждой, обувью, головными уборами и пр., — позволяет с некоторой степенью достоверности судить о модах старовавилонских царств — Ларсы и соседних — для всей эпохи от Гунгунума до Самсуилуны.