Когда были налиты все бокалы, поднялся «представитель жандармского управления»:

— Давайте выпьем за Григория Котовского и его славных, смелых друзей, которые объявили священную борьбу грабителям народа.

Резким движением руки Котовский сорвал приклеенные, молодецки закрученные усы и осушил бокал. Он заставил и мануфактуриста выпить за Котовского, а потом перешел с ним к деловому разговору…»

Писатель Роман Гуль в эмиграции по-своему «прочитал» личность Котовского: «В Котовском была своеобразная смесь терроризма, уголовщины и любви к напряженности струн жизни вообще. Котовский страстно любил жизнь — женщин, музыку, спорт, рысаков. Хоть и жил часто в лесу, в холоде, под дождем. Но когда инкогнито появлялся в городах, всегда — в роли богатого, элегантно одетого барина, жил там тогда широко, барской жизнью, которую любил. В одну из таких поездок в Кишинев Котовский, выдавая себя за херсонского помещика, вписал несколько сильных страниц в криминальный роман своей жизни. Этот господин был прирожденным «шармером», он умел очаровывать людей».

Но написав красиво, литературно, автор книги «Красные маршалы» все же не смог увидеть главного…

Когда стало все труднее скрываться от полиции, Котовскому помог случай. Одна из справочных контор сделала объявление, что в имение Стоматова требуется ключник. Григорий Иванович, раздобывший себе новый паспорт на имя оргеевского мещанина Ивана Ромашкина, обратился по адресу…

Иван Ромашкин очень быстро завоевал доверие своего хозяина, и тот, совершенно ничего не подозревая, предложил ключнику исполнять обязанности управляющего с окладом 800 рублей в год. Ромашин согласился.

Имение Стоматова раскинулось на десятки километров и считалось одним из богатых во всем Бендеровском уезде. У помещика работали тысячи батраков. И Григорий Иванович чувствовал там себя в полной безопасности. Днем он честно исполнял свои обязанности, как Ромашин: строго спрашивал со всех, объезжая все уголки имения. А ночью выезжал на свои «эксы» уже как Котовский. Для посещения Одессы и Кишинева управляющий брал отпуска и отсутствовал по нескольку недель.

Словом, всех все устраивало: и помещика, и его управляющего. Правда, с февраля 1916 года среди членов банды начались провалы. Полиция задерживала то одного, то другого котовца. Сам же «атаман» оставался неуловим. Но к нему приближались…

23 июня газета «Голос Кишинева» опубликовала сообщение, что за поимку Котовского назначено щедрое по тем временам вознаграждение — 2000 рублей. Там же была помещена и фотография разыскиваемого. А буквально на следующий день кто-то явился в полицейское управление в Кишиневе и сообщил, где скрывается Котовский. После получения разрешения на его арест отрад полиции во главе с кишиневским полицмейстером Зайцевым, приставом Гембарским и исправником Хаджи-Коли, выехал на задержание опасного преступника. Случилось это 25 июня 1916 года.

В. Савченко рассказывает: «Хутор был окружен тридцатью полицейскими и жандармами. Полицейские, переодетые в крестьян, устроили засаду на Котовского в экономии. Но Котовский почувствовал, что под личиной крестьян прячутся полицейские, и галопом пытался ускакать на коне из экономии. На своем пути он наткнулся на конный отрад полицейских. Преследователи гнались за Котовским 12 верст… Поняв, что он окружен, а конь под ним обессилен, Котовский пытался спрятаться в высоких ячменных полях. Но полицейские решили прочесать поле. Когда они уже были близко, Котовский встал с поднятыми руками. Но по безоружному атаману они сделали два выстрела. Стрелял Зайцев из нагана. Котовский упал, обливаясь кровью, но рана в грудь оказалась не смертельной. На Котовского надели наручники и кандалы, а уже после этого перебинтовали».

Любопытно, что человек, предавший Котовского из-за денег, получил на руки всего одну тысячу рублей вместо двух. Участие в аресте Григория Ивановича принимал его товарищ по учебе — помощник пристава Чеманский. И еще один штрих к личности нашего героя: «При обыске комнаты в имении, где проживал Котовский, был найден «браунинг» с единственным патроном в стволе, радом лежала записка: «Сия пуля при трудном положении принадлежала для меня лично. Людей я не стрелял и стрелять не буду. Гр. Котовский»» (В. Савченко).

В тюремной камере Котовского осмотрел врач. Обратив внимание на сквозной характер ранения, он сказал:

— Если бы пуля, голубчик, попала чуть ниже, вы вряд ли бы сейчас сидели передо мной. В рубашке родились!

И на этот раз смерть пощадила Котовского…

В своей книге Шмерлинг очень точно воссоздает те события: «9 июля 1916 года Котовского из кишиневской тюрьмы отправили в одесскую. Здесь он был изолирован от всего мира. Специально для него был выработан строжайший режим. Его лишили прогулок. Стояли жаркие дни, он задыхался в своей камере. Только позже, по настоянию врача, его начали выпускать на прогулку. Один шагал он по прогулочному двору, стараясь набрать в грудь как можно больше воздуха. Он шагал и думал о том, что скоро суд. Приговор же нетрудно было предугадать. Неужели жизнь его будет такой короткой?»

Первым делом Григорий Иванович пишет письма двум уважаемым адвокатам с именами: В. Шишко и В. Лузгину. В обращениях к ним он просит взять на себя его защиту на предстоящем процессе. Соглашается только Лузгин…

Котовскому 35 лет и он снова думает о побеге, потому что на этот раз его однозначно ждет смерть.

По утверждению Б. Соколова, «в одесской тюрьме Котовский встретился с Федором Стригуновым, который был осужден не за бандитизм, а за дезертирство. Стригунов, работавший баландером и имевший поэтому возможность посещать все камеры, передал Котовскому ключ от ручных кандалов и пилку, чтобы спилить заклепки на ножных кандалах и заменить их винтами. Для Котовского уже вели подкоп от тюремного кладбища. Но подкоп обвалился».

Самим Григорием Ивановичем рассматривался и другой вариант. Однажды он узнал, что в тюрьме сидит один бессарабец-инвалид, который передвигается на костылях. Решение принимается немедленно. 28 сентября 1916 года Котовский на листке, вырванном из журнала тюремной библиотеки, пишет записку, которую потом выбрасывает на прогулочный двор. Текст ее благополучно сохранился до наших дней:

«Дорогие друзья! Вы видите, что я гуляю теперь по вечерам, при свете фонаря. Это — верная свобода. Прошу вас и моего земляка на костылях приготовить мне из костылей лестницу. Костыли имеют длину около двух аршин, у вас есть швабры, которыми сметается пыль, есть ящики; как-нибудь можно достать две крепких палки по ¹/₄ аршина каждая, чтобы удлинить костыли, привязать палки к костылям, а вместо ступенек привязать скрученные тряпки, так: (В этом месте записки Котовский начертил рисунок лестницы. — Примеч. Шмерлинга). И вот лестница готова. Спасите, а то погибну. Если хотите ответить запиской, то напишите ее и передайте надежному парню в среднюю или угловую камеру третьего этажа вашего отделения со стороны конторы, и он может выбросить ее мне через окно, когда я гуляю, но он должен ее выбросить тогда, когда я махну платочком носовым, и пусть бросает посильнее, чтобы не упала под самые окна конторы. Пожалуйста, подумайте, помогите и спасите… Если мой земляк согласится дать костыли, их можно будет еще чем-нибудь удлинить на один аршин, тогда я наверно буду на воле. Тогда отвечайте мне, а я напишу, как надо действовать и как выкинуть мне лестницу через окно».

Волею судьбы записка попала в руки надзирателя, и тогда Котовский, чтобы выиграть время для подготовки побега, пишет для суда свою автобиографию. Ее он составляет так, чтобы хоть как-то заинтересовать власти: «С разрешения г-на начальника Одесской тюрьмы, мною составлена и написана моя автобиография. Препровождая ее в Одесский Военно-Окружной Суд, честь имею покорнейше просить Одесский Военно-Окружной Суд приобщить настоящую мою автобиографию, как мою характеристику».

А 4 октября 1916 года в здании военно-окружного суда началось слушание по делу лишенного всех прав состояния Григория Котовского.