Вскочили.

Монгол крутанулся, и я с трудом блокировал его удар. Его легкая китайская кольчуга не связывала движения, чего не скажешь о моей брони. А тот ногами машет, что твой каратист.

Удар!

Успеваю перехватить его ногу и нанести удар рукой. Он падает и тянет меня за собой. Сцепившись, покатились по откосу. Буол оказался сверху и как я не пытался, никак не удавалось его сбросить. Застрявший в брони наконечник опять впился в плечо и кровь, пропитавшая всё, потекла по шее. Борясь, съехали к самой воде.

- Вот и всё, урус. — Поганый оскалился. — Сейчас ты умрёшь.

Я ощутил жуткий холод, это голова окунулась в ледяную воду. Выгнулся дугой, пытаясь сбросить степняка, но только больше съехал в реку. Из-под воды услышал торжествующий хохот монгола.

И проснулся.

М-да, я поёжился вспоминая яркую картину боя, сны мои сбываются. Значит, мне предначертано погибнуть? Когда? Успею ли я выполнить обещание?

Конь обогнул высокую ель, тропа повернула и запетляла среди густого подлеска.

Когда этот бой произойдёт? У какой реки он будет? Там мы с поганым, почему-то одни. Где в этот момент будут все?

Оглянулся, сразу за мной, дремля на ходу, ехали Борис и Илья. Их лошади шли шагом, повторяя все повороты тропы. Они выжили в последней битве, на удивление мне. Надеюсь, с ними и в будущем будет всё в порядке.

Обогнав Лисина и Велесова, подъехал Демьян. Хоть он и крепился всё это время, но выглядел смертельно усталым. Лицо осунулось, под глазами синие круги.

- Один из Коловратовских говорит, что тут недалече деревня есть. Там на дневку можно встать, а то скоро падать начнём.

- Значит там и встанем.

Демьян прав, скоро усталость свалит тех, кто ещё может передвигаться, а мороз доделает то, что не сделали монголы. Надо вставать на дневку. А кого послать в дозор? Все ратники идут позади, сразу вслед за санями. Они прикрывали наш уход с поля.

Пропустив Илью Лисина и Бориса Велесова, тронул за руку дремлющего на ходу Бравого:

- Иван Пантелеевич, пройди назад и возьми десяток. Надо проверить деревню впереди.

Бравый напрягся, глядя вперёд, а я рванул коня, судорожно шаря в кармане и ругая себя — надо было идти тем же путём, как шли дружинами от первого лагеря. Там мы могли бы отдохнуть, но пошли севернее, и теперь нате — впереди, у большой ели, выстроившись вряд и перегораживая тропу, стояли степняки.

«Десятка два» — посчитал я. И встали удачно, сразу не прошибёшь. Похоже, они двигались по тропе навстречу и первыми заметили наш отряд.

Я сразу решил — что делать. Этих мы, конечно, сомнём, а что дальше? Там, позади них деревня, в которой наверняка есть ещё поганые. Вот они нам уже не по зубам. В отряде всего сорок три ратника и много раненых на санях. Потом назад повернуть? К тысячам монгол, всё ещё стоящим на том поле боя? Нет, нам назад ходу нет.

Наконец вырвав из кармана пайцзу, я выехал вперёд.

- Анхаарал гэх гийцетгэл! — Я не уверен, что произнес фразу правильно и на всякий случай вытянул перед собой руку с деревянным пропуском.

- Ты что делаешь, боярин? — Тихо прошептал Борис. — Их же всего два десятка.

Глядя на степняков шепчу в ответ:

- А в деревне, что там впереди остальные. Этих порубим, а дальше что?

Из строя выехал монгол и вгляделся в пайцзу, коротко кивнул, выкрикнул команду, после чего степняки, развернувшись, ушли по тропе к деревне.

- Надо было к полудню ближе идти, а мы верхом пошли. — Сказал Бравый. — Но с другой стороны, кто знает, где с бедой столкнёшься?

- Нам до запасного лагеря здесь ближе. — Кивнул я. И, посмотрев на угрюмых парней, сказал:

- Вот что, ребята. Там в деревне, скорей всего, поганые лагерем стоят. Нам, во что бы то ни стало, надо мимо них пройти, не дёргаясь. Нас они не тронут, но и нам на них даже смотреть не надо.

Скрипнул зубами — что несу? Как нам пройти? Стоит кому-то косо посмотреть или схватиться за саблю, то сразу начнётся бой, и всем раненым в обозе конец.

Растолковал это угрюмым новикам. Борис хмуро кивнул, соглашаясь, затем кивнул и Илья.

- Надо остальным сказать. — Бравый развернул коня и поехал вдоль остановившихся саней.

Мы выехали из подлеска и остановились, дожидаясь, перестроенный в две колонны обоз. Но всё равно он растянется, как не перестраивай. И прикрывать его трудно. Нам только до того края леса дойти и спокойно убраться подальше. Хоть и предстоит опять ночевать на морозе, но рядом не будет врагов, кроме холода. Сколько ещё не проснётся утром раненых? И ничем помочь не можем. Ничем! Хочется выть от бессилия, но нельзя.

На поле перемещались табуны, а по краям леса горели костры и сидели табунщики. Справа, у самого края поля, стояла деревня, дворов на двадцать. Надо же, не спалили, как те, что нам встретились на пути от засад.

От крайних домов, навстречу нам скакали всадники.

— С сотню, мыслю, будет. — Бравый положил руку на эфес сабли и покосился на меня. — Одолеем, Володимир Иванович. После вчерашней сечи, эти нам на один зуб.

— Одолеем, чего уж! — Илья задорно выехал вперёд, а Борис нахмурился. Видно, похожие мысли у нас с ним.

Да, одолеем, но, сколько при этом поляжет наших? А раненых в санях кто оборонит?

Покачал головой:

— Нет, бояре, мы поедем мимо. — Я показал на вытягивающийся из леса обоз. — О них кто позаботиться?

— Да, обоз, конечно, нам руки вяжет. — Иван Пантелеевич вздохнул.

Степная сотня была уже близко, и я ткнул каблуками коня и выехал вперёд. Держа на вытянутой вперёд руке деревянный пропуск, кричу ту же фразу, что сказал дозору в лесу:

— Анхаарал гэх гийцетгэл!

Понимают, раз притормозили и чуть приподняли свои копья. Значит, правильно сказал. Степняки остановились в десяти саженях, встав полукольцом. Вперёд выехал один степняк, пригляделся, прищурившись к пайцзе, кивнул и, бросив злобный взгляд на меня, сказал:

— Сайн.

Развернул коня и махнул рукой.

— Ард!

И степная сотня, ускакала, разделившись на две части — половина к деревне, половина к табунам.

— Сказал, как в душу плюнул, погань такая. — Бравый сам сплюнул, и подвигал саблю в ножнах.

Мы уже на половине поля, а сани всё выезжают из леса. На противоположной стороне плотный лесной массив, а справа, у самого края деревни, виднеется пролесок. Вот туда и придётся свернуть. Показываю куда править вознице на первых санях, и обоз начинает приближаться к деревне.

— Кгарррг!

Черный ворон пролетел вперёд и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями, а я, привстав на стременах, закрутил головой.

О чем он предупредил в этот раз? Что может случиться?

Полусотня степняков, что ушла в поле за табуны, не видна, наверно находится на другой стороне поля, охраняя лошадей. Другая в деревне, и до нас им нет дела. У нас пайцза, выданная самим Батыем, что ещё?

Присмотревшись, увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.

Пускаю коня быстрей и вместе со всеми боярами, подрезаю обоз, чтоб встать и идти справа от него.

Приблизились к деревне, и стало понятно, что я прав. Донёсся плач, причитания, и открылась картина грабежа. Злость накатила волной. Отвернулся, чтобы не видеть всего этого. Даже глаза закрыл. Каждый удар сердца как гром набата, а пайцза стала жечь, словно раскалённое железо.

Чувствовал себя предателем, Кутерьмой. Мы, русские вои и идём мимо, а там, в деревне, хозяйничают степные шакалы.

Обоз с ранеными связывал нас по рукам. Если бы не он!

Оглянулся — от того края леса только отошли последние сани. Головные начали втягиваться в перелесок. Скорей бы. Кричу, чтоб ускорились, а сам кошусь на мрачных бояр. Они с ненавистью смотрят на поганых, но молчат, понимая, что и как. Ведь, атакуй мы эту полусотню, останется обоз без прикрытия, а те поганые, что ушли в поле, запросто перебьют всех на санях и ударят нам в спину. Вот и скрипели зубами от бессилия.