— Хичирхэг! Мехел багатур! — Орёт третий, кидаясь в атаку и отлетает в стороны по частям. Но его крик услышан. Степняки как мухи липнут к сильным бойцам. Какие же сказки им рассказывают в детстве, если они свято верят, что сила убитого ими богатыря перейдёт к ним?

— Мехел бага… — Докричался, поганец.

Давайте, лезьте ко мне. Хоть по одному, хоть все скопом. Парням легче станет.

Взглядом выхватываю лицо убитого новика. Третей. Рядом Паша Савельев, сжимающий саблю. Остекленели его голубые глаза.

А-а-а.

Ярость выплёскивается наружу. Ещё быстрей раскручиваю клинки и кидаюсь к бревенчатой стене, где монголы проскакивают внутрь укрепления.

— Твари!

Монголы отхлынули, или просто кончились. Из-за щитов больше никто не появлялся.

Сердце как долото стучит в груди. Час непрерывной рубки показался вечностью.

Оглядываюсь.

Однако густо мы накрошили врагов. Кажется, что тут полёг целый тумен, но и наши полегли почти все. Между трупов, осторожно переступая, бродят забрызганные кровью ратники, вглядываясь, и не узнавая друг друга. Мало, как же мало нас осталось. Рядом останавливается один из них и ставит щит к ноге. Мой щит. Он весь в прорубах и крови. Георгий Победоносец на нём только угадывается. Ратник поворачивается, но я не узнаю его лица.

— Кто ты?

Он поднимает руку и проводит ею по лицу, вытирая кровь, но ещё больше размазывает её. Сплёвывает и хрипло говорит:

— Лисин Илья, Володимир Иванович. Хороший щит, крепкий. Спас он меня.

— Дарю.

Солнце уже коснулось края горизонта.

Ого! Монгол-то стало меньше. На миг показалось, что действительно здесь полегла половина орды. Но потом стало ясно — войска просто уходят. Поняли что мы больше не угроза? Или просто уходят в свой лагерь. Но перед отрогом холма ещё стояли степные тысячи. И напротив пологого склона ханская «коричневая» гвардия пока никуда не делась. Ханский бунчук так и стоял там, где я его в последний раз видел.

На холм медленно въехал давний глашатай и прокричал:

— Урусуты! Великий хан восхищен вашим мужеством. Он хочет увидеть «мехел багатура» и поговорить с ним.

Монгол, гарцуя у края склона, переместился к другому краю укреплений и повторил призыв. На моё плечо легла рука.

— А ведь тебя зовёт-то, Володя. Ты один у нас такой. — Произнёс дед Матвей и, скукожившись на один бок, оперся на рогатину. — Ох, досталось мне — весь бок изодрали.

Степняк развернулся и пустил коня шагом. Осторожно переступая через трупы, конь сместился ближе к стене, а поганый опять закричал свой призыв.

— Вот настырный! Разорался тут. Богатыря ему подавай.

— Надо ехать, коль зовут. — Кубин опять поморщился и, скрипя зубами, сильней навалился на ратовище. Затем съехал вниз и, присев на снег, провёл рукой по разодранной брони — кровь обильно потекла по пальцам.

— Моха и тряпиц сюда. Да и коня приведите. — Я нагнулся, осматривая рваную рану на его боку. Плохи дела — сильный удар копья разорвал кольчугу, прорезал толстый поддоспешник и достал до тела. В толчее сражения не знаешь, откуда придет удар. Деду Матвею не повезло — он стоял на самом краю стены слева и там, иногда, монголы прорывались на лошадях, вот и получил удар копьём.

Я и Демьян перевязали Кубина, и положили на носилки.

— Похоже все, Володя. Это был мой последний бой. — Дед Матвей тяжело вздохнул. — Сил не осталось.

— Странно мне слышать такие пораженческие слова от боевого офицера. — Я присел рядом. — Скоро совсем стемнеет, а там, Бог даст, лесом уйдем. В лесу найдём древо, оно и подлечит тебя.

Кубин слабо улыбнулся:

— Сам баял — лешие зимой спят.

— Тогда обойдёмся без них. Крепитесь, поручик. Жить надо, сражаться надо. Кто, если не мы?

За стеной раздался голос монгола:

— Урусуты! Великий хан восхищен вашим мужеством. Он хочет увидеть «мехел багатура» и поговорить с ним.

Я поднялся и перехватил поводья у Бориса Велесова.

— Пойду с Батыем толковать, а то этот орун надоел хуже горькой редьки.

Поднялся в седло и потянул поводья.

— Володимир Иванович… — Борис замялся, поглядывая на меня, — я хотел… спасибо за то, что жизнь мне спасли.

— Это долг мой как… — Чуть не проговорился я. — В общем, я поехал, а вы тут смотрите, носами не щелкайте.

И, подмигнув Борису, выехал за стену, где степняк, в который раз орал свой призыв.

— Урусуты! Великий хан… — Монгол, увидев меня, замолчал.

— Что вылупился? — Ухмыльнулся ему. — Я буду за «мехел багатура». Веди к своему хану.

Медленно меня оглядел. А что, в чем был в том и поехал. Налатник разорван в клочья, латные рукавицы в том же состоянии, шлем помят, а бронь богато разукрашена в бурый цвет кровью врага. Нормальный вид «мехел багатура».

Наконец степняк кивнул:

— Хан ждёт. — И направил коня вниз, а я глянул вверх — ворон так и кружил. Помахал ему рукой:

— Ты со мной, дружище? Ну, пошли с серым кречетом побеседуем. — И поехал следом за поганым.

Монгольские тысячи стоящие у подножия холма раздались в стороны, пропуская нас.

— Хичирхэг… мехел… — Шепот летел над всадниками. Ну да, я ваша смерть. По крайней мере, поганых больше сотни положил. Жаль, что мало, но ещё не вечер. Вырваться бы из ваших тисков, да сил ещё собрать. И на реке Сить вломить вам так, чтобы летели впереди своего визга и дорогу на Русь позабыли.

Ханская гвардия тоже раздалась в стороны, пропуская нас, и тут же окружила. Степняк, не оборачиваясь, бросил через плечо:

— Ждать тут. — И проехал вперёд. За ним строй коричневых монгол сомкнулся, а я остался в окружении двойного кольца из тяжелых всадников. Из-под шлемов меня сверлили взглядом сотни глаз. Зевая, расставил руки в стороны и потянулся, разминая своё тело. Ханская гвардия тут же опустила и нацелила на меня копья, а задние ряды моментально натянули луки.

Вона как! Боитесь?

— Не дрейфь, не трону я вас, пока. Ишь, какие нервные! — Мне стало смешно. Интересно, а если я чихну, они своими стрелами меня сразу в ёжика превратят? Самое смешное, что совсем не страшно.

Как ни странно, копья опустили, но луки не убрали. Только тетиву ослабили.

— Анхаарал гэх гийцетгэл!

Строй раздвинулся, и внутрь круга въехали всадники. Пригляделся — кто тут Батый? А, конечно, вот этот, в самом центре, с величавым выражением на лице. На белом коне, в богато разукрашенных халатах, поверх которых надета позолоченная кольчуга и налатник с мехом. Да и конь у него красавец! А рядом пожилой воин с суровым взглядом — это, значит, Сугдей. Кто остальные? Не важно.

Они остановились в десяти метрах от меня. Чуть вперёд выдвинулся давнишний монгол, который вещал желание хана взглянуть на чудо-богатыря.

— Склонись, урус, перед повелителем!

Я усмехнулся:

— Счас, разбежался.

Слитный шелест лат и на меня опять нацелились сотни стрел. Но всадник на белом скакуне что-то тихо произнес, а седой резко выкрикнул и копья с луками опустились. Глашатай склонился, выслушивая тихую речь хана, затем выпрямился и сказал:

— Ты не Ефпатий Коловрат. Хан хотел видеть его.

— Да, я не Коловрат. Он погиб. Ваши пороки его убили.

Батый покивал с закрытыми глазами, а Сугдей, вдруг, выкрикнул:

— Хэн ху, эрчтей цэрэг?

Не дождавшись переводчика, сказал:

— У нас все великие воины, монгол. А я простой боярин. Звать меня Владимир.

Степняк, чуть помедлив, перевёл Батыю мои слова. Тот выслушал, кивнул и опять тихо что-то сказал, а толмач произнёс:

— Великий хан восхищен вашим мужеством, церик Владимир. Ему нравятся сильные воины. Великий хан желает видеть таких богатуров в своём войске.

Как назло, накатила зевота, и я, подавив зевок, резко выпрямился:

— Я торговать своей честью не собираюсь. Русский я, русским навек и останусь. Так хану и переведи.

Батый долго на меня смотрел, потом толмач, выслушав хана, сказал:

— Великому хану по сердцу смелые воины. А по сему…. Великий хан повелевает. Всех уруских воинов отпустить с миром. Вы можете забрать всех погибших воев с собой и с честью похоронить их.