Однако если характеристика модели этногенеза всеми исследователями описывается единообразно, если даже нам удалось уловить энергетическую ее природу, то остается неясной причина самих исходных взрывов или пассионарных толчков. Отмеченные нами особенности — сочетание двух и более ландшафтов и двух и более этнических субстратов — легко объяснимы исходя из энергетической природы этногенеза — необходимости наличия разности потенциалов внутри возникающей системы для их дальнейшей нивеляции. Удобнее всего это просматривается на уровне суперэтноса, так как на меньшие величины воздействуют экзогенные факторы с большим эффектом, а это обстоятельство снижает точность построения модели.

Непривычная для нас кривая проявления пассионарности равно не похожа ни на линию прогресса производительных сил — экспоненту, ни на повторяющуюся циклоиду биологического развития. Видимо, наиболее правильно объяснить ее как инерционную, возникающую время от времени вследствие «толчков», которыми могут быть только мутации, вернее, микромутации, отражающиеся на стереотипе поведения, но не влияющие на фенотип [240, стр. 140 — 156].

Как правило, мутация почти никогда не затрагивает всей популяции своего ареала. Мутируют только отдельные, относительно немногочисленные особи, но этого может оказаться достаточно для того, чтобы возникла новая порода, в нашем случае консорция, которая при благоприятном стечении обстоятельств вырастает в этнос. Пассионарность членов консорции — обязательное условие этого перерастания. В этом механизме состоит биологический смысл этногенеза, но он не подменяет и не исключает социального смысла.

Считать пассионарность социальным явлением нельзя, ибо это означало бы отрицание закона сохранения энергии. Однако популяции, охваченные пассионарным подъемом, создают социальные институты, благодаря чему становятся этносами, т. е. коллективами, противопоставляющими себя всем прочим. Так, в одном регионе могут сосуществовать два этноса, но две популяции немедленно сольются в одну.

И вот что странно: образование суперэтносов, связанное с пассионарными толчками, всегда захватывает территорию земной поверхности, вытянутую в меридиональном или широтном направлении, а иногда ось пассионарного подъема идет под углом к меридиану. Но какие бы разделяющие элементы ландшафтов ни находились на этой территории (горы, пустыни, морские заливы и т. д.), территория остается монолитной. Ландшафты и этнические субстраты определяют только то, что на охваченной взрывом пассионарности территории могут возникнуть два, три, четыре разных суперэтноса в одну и ту же эпоху. Заведомо исключен перенос признака пассионарности путем гибридизации, так как последняя непременно отразилась бы на антропологическом типе метисов. Наземные барьеры исключают также культурный обмен и заимствование путем подражания. То и другое легко было бы проследить на произведениях искусства и материальной культуры. Очевидно, мы встречаем особое явление, требующее специального описания. Напомним, что новый суперэтнос или этнос возникает из обязательного смешения нескольких этнических субстратов, но не всегда. Это значит, что взрыву пассионарности (или пассионарному толчку) сопутствует какой-то дополнительный фактор, без которого процесс не может начаться. Этот фактор надо искать в явлениях природы, потому что «энергию живого вещества биосферы», как и порождаемый ею феномен этноса, следует отнести к той природной форме движения материи, которая находится в зазоре между общественной и биологической сферами. Проверим наш тезис точно выверенным материалом этнической истории, подобно тому как историческая геология черпает необходимые сведения из палеонтологии, являющейся, собственно говоря, разделом зоологии. Мосты между науками всегда приносят неплохие результаты.

Чтобы избежать распространенных ошибок историографии: аберрации дальности, когда давние события не могут быть строго датированы, и аберрации близости, когда анализируются незаконченные процессы, — мы ограничим себя периодом, достаточно изученным и вполне завершенным. Конечно, это не начало этнической истории человечества, но, уяснив характер модели на знакомом материале, мы затем сможем переносить ее в древность и в новое время как установленную глобальную закономерность. В этом смысл и значение любой науки.

Начнем с наиболее ясного — Средиземноморья в IV веке до н. э. Эллинский суперэтнос, включивший в себя Македонию, распространился на восток до Индии, на запад до Испании (Сагунт) и Галлии (Массилия), подавив соперничавшие с ним пунийский этнос (Карфаген) и Этрурию. Хотя оба последние сохранили самостоятельность, но гегемонию на море утратили. Однако отлив пассионарного элемента на окраины, наряду с пережитыми в недавнее время войнами (Пелопоннесской, Фиванской и др.), сделал Элладу менее резистентной, это видно из того, что инициативу Афин и Спарты стали перехватывать полудикие горцы Эпира, Этолии и скромные крестьяне Ахайи. Не то чтобы они набрали особую мощь, но при изоляции былых центров пассионарности их сила оказалась достаточной для того, чтобы вступить в борьбу за гегемонию с надеждой на успех. Тот же процесс, происходивший в Италии, вознес разбойничью республику на семи холмах, превратившихся в Вечный Город. И тут уместно привести одно важное наблюдение. Главные соперники римлян — самниты, не уступавшие им в храбрости, имели обычай поставлять своих юношей в наемные солдаты то в Карфаген, то в эллинские города: Тарент, Сиракузы и др. Естественно, что большая часть уходивших в поисках приключений и богатства гибла, а те, кто возвращались, были измотанными. Римляне, наоборот, держали свою молодежь дома, хотя она доставляла им немало хлопот. Таким образом сохраняли пассионарный фонд и воспользовались им в войнах с Пирром и Ганнибалом, что дало Риму власть над Средиземноморьем. Тем не менее этот фонд таял, что повело к реформе Мария — образованию профессиональной постоянной армии, в которой железная дисциплина давала возможность использовать субпассионариев в качестве рядовых. Структурная система римского этноса распалась на две консорции — сенат и армию. При Цезаре армия победила, и снова она победила после его гибели, под командованием Октавиана и Антония. Последующие три века армия втягивала в себя все пассионарное население Римской империи, и гражданские войны шли между военными группировками. Галльские легионы Виттелия сражались с преторианцами Огона и с сирийскими войсками Веспасиана, причем все были укомплектованы представителями разных этносов, входивших в один суперэтнос. Даже так называемая «сенатская партия» Гордианов опиралась на легионы, стоявшие в Нумидии, но не на римлян (по происхождению) и не на нумидийцев. В III в. система перестала действовать — легионы стали терпеть небывалые поражения. В 251 г. лучшие войска Рима с талантливым полководцем императором Децием во главе были наголову разбиты готами, а сам Деций убит. В 260 г. император Валериан потерпел поражение от персидского шаха Шапура I и был взят в плен. Восставшая Пальмира захватила все азиатские провинции Рима.

Что произошло? Легионы стали слабее или соседи империи сильнее? Пожалуй, то и другое сразу. Это-то для нас и важно.

Конечно, та часть римского этноса (в это время совпадавшего с античным греко-римским суперэтносом), которая входила в легионы, теряла пассионарное напряжение быстрее, чем это должно было бы быть, из-за потерь на полях битв. При каждом перевороте, которых в III в. было много, солдаты вымещали свои служебные обиды на командном составе, т. е. истребляли тех офицеров, которые поддерживали дисциплину. Это значит, что происходила экстерминация наиболее ответственных, инициативных, исполнительных и верных долгу воинов, места которых занимали беспринципные и продажные люди. В отношении морального и культурного уровня «солдатских» императоров III в. эта деградация замечена и описана, но для нашей темы важнее отметить, что она коснулась всех слоев армии, в то время втягивавшей в себя весь пассионарный элемент римского этноса (после эдикта Каракаллы — римских граждан), ибо только в армии честолюбивый юноша мог сделать карьеру, хотя и с риском для жизни.