В вагоне отец, без труда отыскал их место.

— Как поезд тронется, — сказала мать, — поужинайте и ложитесь спать. Пишите почаще. Слушайте бабушку и помогайте ей по хозяйству.

Отец посмотрел на часы:

— Пять минут до отправления.

Родители поцеловали детей и стали пробираться к выходу.

…За перелеском, слева от станции, пропел свисток паровоза. А немного погодя стал нарастать шум и грохот приближающегося состава.

— Идет никак? — сказала Евфросиния Ивановна.

— По графику, — ответил Федя, который приехал на телеге.

Минута-другая — и вот уже лоснящийся от масла паровоз, сбавляя скорость, стал притормаживать. Перед нетерпеливым взглядом Евфросинии Ивановны мелькнуло множество незнакомых лиц в окнах — нет, не они. И вдруг что-то очень знакомое и близкое увидела она в озорных и радостных глазах двух девочек. Поезд остановился. Зина и Галя выпорхнули из вагона и кинулись на шею бабушке.

Вскоре они въехали в поселок с бревенчатыми серыми домами.

В бабушкиной избе было уютно и хорошо. Евфросиния Ивановна угощала Зину и Галю чаем с вишневым вареньем, а девочки, счастливые и радостные, рассказывали о Ленинграде, о маме и папе, о себе и о том, как они доехали.

А вечером около дома Евфросинии Ивановны Фруза Зенькова из деревни Мостищи собрала молодежь. Пригласила и ленинградских гостей. Ребята сходили в лес за сушняком и на лужайке разожгли костер.

Они долго сидели вокруг костра, рассказывали смешные истории и веселились. Костер шумно потрескивал, жаркое пламя его высоко взвивалось вверх к темно-синему небу, в непроглядной глубине которого ярко мерцали крупные звезды…

Когда началась война и немцы захватили поселок Оболь, Зине шел всего-навсего четырнадцатый год.

С появлением немцев в Оболи Зина не выходила из дома и ни на минуту не отпускала от себя сестренку Галю. Даже Евфросиния Ивановна редко переступала порог и постоянно держала дверь на запоре.

Выходить из дома вечером было опасно: расклеенный по поселку приказ под страхом смерти запрещал жителям появляться на улице с наступлением темноты.

Фруза Зенькова знала о немецком приказе и все равно, лишь только стемнело, вышла из дому. С учителем Маркиямовым и Натальей Герман она встретилась в лесу.

Присели на старый, замшелый ствол дерева.

— У нас к тебе, Фруза, серьезный разговор, — начал Борис Кириллович.

— Я слушаю, — ответила Фруза.

— Время такое пришло, что сидеть сложа руки нельзя. Надо помогать Красной Армии.

— Как? Немцев бить? — спросила Фруза.

— Не торопись. Сейчас надо подумать о другом. То, что по силам… Вот секретарь райкома комсомола Наталья Герман объяснит.

Девушка, сидевшая рядом, подвинулась ближе, сказала:

— Надо создать отряд. Собери комсомольцев и поговори с ними по душам. Узнай, о чем они думают. Только осторожно. Это тебе, Фруза, поручение от подпольного райкома комсомола. Нам необходимо создать отряд из местной молодежи внутри немецкого гарнизона.

— Трудно, — взволнованно ответила Фруза. — Смогу ли я?

— Да, дело непривычное. Но ты должна суметь это сделать, — сказал Маркиямов. — И райком партии на тебя надеется. Это я предложил твою кандидатуру. Ребятам сейчас нужен вожак. Ну как, согласна?

Фруза уверенно и твердо ответила:

— Да, согласна.

— Всегда помни, что ты не одна. Мы будем помогать. Борис Кириллович уходит с партизанским отрядом. Все контакты будете поддерживать с ним через связного, — сказала Наталья Герман.

— С чего начинать? — спросила Фруза.

— Главное — создать боевое ядро, — ответил Маркиямов. — Для начала поговори с Марией Дементьевой и Марией Лузгиной. Они девчата боевые. Пусть позовут в вашу группу Зину Лузгину, Валю Шашкову, Владимира и Женю Езовитовых. Вот как создадите инициативную группу, только тогда будете действовать. Для начала соберитесь все вместе. Будто на вечеринку. И побеседуйте.

— Хорошо, — ответила Фруза.

Федя Слышанков приходился Зине двоюродным братом. Как-то раз он пришел с кринкой молока к бабушке и встал у порога.

— Ты чего, Федь? — спросила Евфросиния Ивановна.

— Проведать забежал. Как вы тут живете-можете?

— По-всякому, — ответила Зина. — А вы как?

— У нас в Оболи немчуры полно. В школе комендатуру устроили. Шкафы с книжками повыкидывали. Часовых понаставили. И везде приказы наклеили, чтобы оружие, кто имеет, сдавали.

— Ну а еще какие новости?

— Немцы полицию создали. Начальника поставили.

— Кого? — Евфросиния Ивановна приподнялась с печки.

— Экерта. В немецкой фуражечке ходить стал и с пистолетом.

— Переметнулся, — охнула Евфросиния Ивановна. ~~ Это уж точно, — подтвердил Федя. — Оборотень он.

Федя встал, подошел к черному круглому репродуктору, висящему на стене, и покрутил настройку.

— У вас тоже не говорит, — сокрушенно вздохнул он. — Хоть бы словечко шепнул. Как там наши войска?.. Москва как?.. Эх, «Правду» бы сейчас почитать или хотя бы нашу районную. Я вот до войны не любил газеты читать. Скучно, считал. А сейчас, попадись мне в руки газета, наизусть выучил бы.

— Зачем?

— Другим бы рассказывал.

— Верно. Только рассказывать самому опасно. По-моему, об этом лучше в листке написать и повесить на видном месте.

— К партизанам бы сейчас податься. Вот было бы здорово.

— А есть они? — Зина подошла к Феде.

— А как же… Должны быть. Народ врать не станет.

— Дома-то у вас как? — стараясь перевести разговор на другую тему, спросила Евфросинья Ивановна.

— Как и у всех — тоска. У людей руки опускаются. На немцев никто работать не хочет. А молодежи теперь горше всего. Ни в кино сходить, ни на вечеринку собраться,

— Что, совсем не собираются?

— Сходятся иногда. Да что толку? Песню спеть и ту нельзя. Опасно.

— Верно, — отозвалась Зина.

Мысль о создании организации, или, как сказал тогда в лесу ночью Маркиямов, инициативного ядра, долго не давала Фрузе покоя. Она вспоминала самых близких и надежных своих знакомых и друзей, с которыми училась в школе, но сразу поговорить с ними не решалась.

Помог ей брат Николай. Однажды ночью он пришел из леса. В сенях снял сапоги и вошел в избу.

Фруза зажгла лампу, плотно зашторила окно и взглянула на брата.

— Какой ты усталый, — сказала Фруза. — Зарос весь.

— Пришлось попетлять лишнее по лесу для безопасности, — ответил Николай.

— Где вы сейчас? — спросила Фруза.

— В Шашенском лесу.

— Трудно?

— Патронов мало. А остальное терпимо.

— Спите-то где? Прямо под дождем?

— Зачем? В землянках. Тепло.

— Немцы не трогают?

— Мы их сами шерстим.

— Страшно?

— Комары жрут с болота. А так все по-боевому. Борис Кириллович наказал тебе передать посмелей начинать.

— Наметила я побеседовать с Марией Дементьевой, Лузгиной, Евгением и Володей Езовитовыми.

— Действуй поактивней. С Ниной Азолиной войди в контакт.

— Да ведь Азолина в комендатуре служит.

— Знаем. Она по заданию подпольного обкома работает там. Валентину Шишкову можешь привлечь и Федю Слыгяанкова. Он паренек боевой.

— Завтра поговорю, — твердо сказала Фруза.

В окно кто-то постучал. Галя проснулась, высунула из-под овчинного латаного полушубка голову, прислушалась. Стук повторился.

— Бабуль, это Зина, — крикнула Галя и спрыгнула с печки.

Бабушка заспешила к двери. Стукнула щеколда в сенях. В избу вошла Зина. Она сняла короткое пальто, стряхнула дождевые капли.

Бабушка вынула из печки чугунок, достала хлеб, чашку с солью и окликнула девочек:

— А ну-ка вечерить, полуночницы.

Сели к столу. Чистили горячие картофелины и, не торопясь, ели с хлебом. Потом пили кипяток, заваренный мятой. Вместо сахара покусывали круглые с темно-вишневыми прожилками ломтики свеклы.

Когда кончили ужинать, бабушка и Галя легли спать на печке, а Зина принялась писать что-то на небольших листочках.