«…Знаю товарища Грибиниченко Владимира Кирилловича по совместной работе в мартеновском цехе завода имени Кирова с 1958 года и по настоящее время. Работал в моей бригаде вторым подручным разливщика, потом стал первым подручным. Показал себя послушным и старательным помощником. Вскоре стал работать разливщиком. Работает и до сих пор хорошо. Дисциплинированный и активный, принимает участие в общественной жизни цеха. Рекомендую товарища Грибиниченко Владимира Кирилловича принять в члены КПСС».
Егор Ильич вручил рекомендацию перед самым началом смены, и, когда через несколько минут начался наряд, голос мастера Грибиниченко был особенно звонким…
— Запевай, Володя! — послышалось знакомое.
Это означало: давай зачитывай график-задание на смену.
Володя раскрывает знакомый всем блокнот:
— Печь первая. Марка стали — сорок. Время выпуска — восемь часов. Марка стали следующей плавки — восемьдесят-эс.
Печь вторая. Сталь — три. Десять часов…
Печь третья. Восемьдесят пять, девять часов тридцать минут…
Четко, словно военная команда, звучит каждое слово мастера.
— Ну а теперь но местам, — заканчивает он, — принимать смену.
Разливщики и их подручные покидают нарядную. Вслед за ними выходит мастер, медленно шагает шумным разливочным пролетом, в глубине которого, словно праздничный фейерверк, стремительно взлетают вверх и, погаснув, осыпаются на землю густые рои малиновых искр. На первой печи пустили плавку.
Вчера в заводском клубе выступал поэт. Читал стихи про ракету, которая летят на Венеру, ракету, металл для которой отлили в Донбассе.
«Что ж, может, и действительно в Донбассе!» — улыбается про себя мастер. И сталь той ракеты, что движется к Венере, и той, в которой взлетел Гагарин…
…Когда по земле разнеслась весть: человек в космосе! — Володя работал с утра. До конца смены в цехе только и разговоров было, что о событии, перед которым бледнели самые смелые творения человеческой фантазии.
И только Володя молчал. И это было удивительно. Молчал человек, который так легко возбуждался, так бурно реагировал на любое событие в стране или за ее пределами, который так горячо восхищался всем, что было в жизни красивого и героического…
Молча пришел домой. Взглянула мать и даже отшатнулась испуганно: и он, и не он…
Вспомнились первые дни работы сына на заводе. Вышла она как-то вечером за калитку, смотрит: идет улицей с работы, такой важный. Шагает не спеша, вперевалочку. Неужели, думает мать, выпил, не дай бог? С ним такого раньше никогда не случалось.
А он подошел и — весь такой радостный-радостный! — протягивает ей сверток:
— Это вам, Варвара Александровна, от рабочего класса. На платье.
Потом достал из кармана деньги:
— А это — на харчи.
Взяла она деньги, а руки дрожат, к горлу комок подкатился, слова сказать не может…
Так, может, сынок сегодня опрокинул чарку на радостях?
А он только улыбнулся ей и легонько сжал ее, родную маму, самую лучшую маму на свете, в объятиях. Потом вышел во двор, бросил свое легкое пружинистое тело на турник.
И никто не знал, что в тот же апрельский день из Макеевки в Москву пошло письмо — в учреждение, ведавшее делами космических полетов человека. Двадцатидвухлетний юноша, мастер мартена и спортсмен, артист и книголюб, обращался с просьбой испытать его «на предмет использования в межпланетных полетах». О себе писал коротко: «Работаю на металлургическом заводе, образование среднее техническое. Физически абсолютно здоров, с детства занимаюсь спортом». Ниже добавил было: «Не курю, не употребляю спиртного», но подумал и вычеркнул. И не потому, что это была неправда. Еще в техникуме, решив серьезно заниматься спортом, он действительно дал себе слово не брать в рот ни вина, ни папирос. И хотя он перед праздниками охотно вносил равную со всеми долю на вечеринки, а на самих вечеринках, на свадьбах своих друзей был общепризнанным распорядителем, остроумным тамадой и вообще душой компании, к вину он не притрагивался. И к табаку тоже. Но писать об этом, решил Володя, не следует…
Шло время, ответа из Москвы не было, но Володя не унывал — он был не из тех, кто падает духом при первой же неудаче. Нет — значит, не подошла очередь. Значит, продолжай разливать металл. А еще руководи комсомольской организацией смены. Комсорг ты молодой, тебя только что избрали, вот и давай, как сказал поэт, «твори, выдумывай, пробуй».
А еще крути на турнике «солнце» и поднимай штангу.
А еще не забывай, что ты председатель культкомиссии цеха, художник стенгазеты, дружинник…
А еще надо готовиться в институт…
А еще на столе у тебя недочитанная книга. Роман о маленьком английском чиновнике, твоем ровеснике, который ценой собственного достоинства и даже жизни своих близких платит за то, чтобы пробраться туда, «наверх», в общество тех, у кого много денег в кармане и мало совести в душе.
Вот, кажется, и все…
Как все? А ты забыл, что тебя ждет танцевальный кружок, что сегодня последняя репетиция перед концертом в подшефном колхозе?
…Тоня Толданова, машинист электрокрана, рассказывала:
— Впервые я увидела Володю, когда он пришел к нам в коллектив художественной самодеятельности. Ваня Шилов — это наш баянист — спросил:
— Ну, что ты, парень, умеешь?
Володя улыбнулся, сказал:
— Танцевать…
И вот полились звуки баяна. Ваня заиграл «Ритмический вальс». Все смотрят, как Володя легко и красиво отстукивает каждый такт. Казалось бы, что тут особенного? Ну, танцует и танцует. И все-таки было в каждом его движении и жесте что-то такое, чем мы невольно восхищались…
Помнится и такой случай. Идем мы вдвоем с работы. Ночь, темно. Вдруг Володя резко останавливается:
— Стой! Вспомнил!
Я сначала даже растерялась, думала, что он забыл что-нибудь передать по смене, а когда увидела, что он старательно «отрабатывает» элемент какого-то танца, даже рассмеялась.
А он:
— Это чтобы не забыть. А завтра хлопцам покажу…..Одесса плавилась под солнцем. В золотистом ковше пляжа, что ярко искрился в солнечных лучах, кипело бирюзовое море. То бурно — так, что содрогалась железобетонная набережная, — то потихоньку булькало, как плавка на доводке.
Каждый день в одно и то же время на берегу появлялся худощавый средних лет человек с аквалангом за спиной и подводным ружьем в руках. Когда Володе через некоторое время назвали его имя, он ахнул: это был известный всему миру физик.
Докурив папиросу, ученый надевал маску и шел под воду, на охоту. И хотя не было случая, чтобы он вышел на берег с рыбой, Володя ему завидовал. Вот это вещь — акваланг! Он обязательно приобретет его! До чего же, можно себе представить, это интересно — путешествие в подводное царство!
Володя дотянулся до альбома и коробки с красками. На белом листе появился первый рисунок: человек с аквалангом за спиной идет в море. Потом второй: человек в окружении удивительного подводного мира. Заинтересованный невиданным существом, кружит около него косяк серебристых рыб. У самого лица проплывает черепаха. Из каменной пещеры, замаскировавшись зелеными водорослями, выглядывает осьминог. А это кто выплывает из глубины? А-а, сама царевна моря. Девушка с длинной косой, белыми, как лебединые крылья, руками и рыбьим хвостом вместо ног…
И третий рисунок: царевна моря, уже с аквалангом за спиной, выходит из воды. А коса у нее уложена, как у Лили, и цвет волос, как у Лили, и глаза, как у Лили, — в них голубеет море…
А вечером он писал:
«…Ты знаешь, Лиль, я начинаю завидовать бездельникам. Удивлена? Нет, правда. И это открытие я сделал вчера вечером, когда бродил по городу. Представляешь, после нашей заводской бучи — никаких забот, ходи себе преспокойненько, разглядывай афиши и рекламы, залитые огнями. И сколько хочешь раздумывай над жизнью. А как это, наверное, стоит иногда делать! О чем только не передумал. Сделал тысячу всяких открытий. Но свои открытия я БРИЗу не доверю. Только тебе…
Нет, серьезно. В чем состоит жизнь? Учишься, работаешь. Со смены на ходу перекусишь — ив клуб на репетицию. Завтра — тренировка по штанге. Послезавтра — собрание… И так день за днем. А время идет. Не заметил, как и до «четвертной» подобрался. И кому все это нужно? Как ты думаешь?