Изменить стиль страницы

Пока же смерть не встала на пороге, Василий Львович с прежним интересом относится к окружающей его жизни, к людям с их пороками и слабостями. В эпиграммах последних лет — «брюшистый Ермолай», который слышит прекрасно только слово «возьми» и глух, когда ему говорят «подавай»; Злослова, взявшаяся за ум, начав белиться:

Не лучше ль во сто раз себе лицо белить,
Чем славу добрую других людей чернить? (213).

Увидев из окна своего дома, как полицейский арестовывает пьяную бабу, Василий Львович тотчас пишет маленькое стихотворение в духе «Опасного соседа»:

Что вижу? Страж ночной, могучею рукою
Схватив дщерь Вакхову, на съезжую помчал.
Ни перси нежные, ни щек ее коралл.
Ни черные власы — над хладною душою
Ничто не действует! Он скачет на коне
      И высечет ее, как мнится мне (217).

Над душою (отнюдь не хладною) постаревшего поэта по-прежнему властвуют милые дамы. Они всё так же вызывают его сердечный трепет, который сказывается в мадригалах, в галантных альбомных стихах.

МАДРИГАЛ

      Ты хочешь тайну знать мою?
Смотри, не осердись! Я все тебе открою
      И ничего не утаю:
Любовь и я узнал, увидевшись с тобою (181).

Когда в руках В. Л. Пушкина оказался альбом знаменитой польской пианистки Марии Шимановской (этот драгоценный альбом-музей с автографами известных русских и европейских поэтов и писателей хранится в Польской библиотеке в Париже), он написал адресованные ей французские стихи. Мы не можем не восхищаться его виртуозной игрой словами в изящном комплименте, который не теряет своей прелести даже в переводе:

Когда вдали от Вас я нахожусь — увы!
То тысячью себя терзаньями терзаю.
И я совсем что делать мне не знаю.
Когда не ведаю, что делаете Вы.

(Перевод Н. Муромской)[624]

В альбоме Марии Шимановской дядя оказался под одной обложкой с племянником. Будучи в Петербурге, А. С. Пушкин 1 марта 1828 года записал в альбом строки, включенные им позже, болдинской осенью 1830 года, в трагедию «Каменный гость»:

Из наслаждений жизни
Одной любви Музыка уступает,
Но и любовь мелодия…. (VII, 145).

В последние годы Василий Львович сетовал на то, что его дело теперь — «мелочьми перебирать». Но ведь такими альбомными мелочами украшалась жизнь. Это сознавали современники поэта. Это сознавал П. И. Шаликов, который после смерти В. Л. Пушкина напечатал в «Дамском журнале» его стихи «В альбом даме, которой имя Вера». Василий Львович писал о любви, надежде, вере, без которых «жизнь не жизнь чувствительным сердцам», сетовал:

              Младенец лишь родится в свет,
                      И открывает вежды —
Уж любит, верует, надежда в нем живет.
А я теперь, увы! достигнув поздних лет,
Хоть Веру и люблю, но жаль, что без надежды (184).

П. И. Шаликов счел нужным сопроводить эту публикацию своим стихотворным текстом:

              Поэта нет уже на свете!
Но свет забудет ли об истинном Поэте,
Который для любви и дружбы только жил
             И общества душою был?[625]

Это правда. Василий Львович жил для любви и дружбы, писал о любви и дружбе, был счастлив в дружбе. В альбом к соседям Екатерине Гавриловне и Николаю Васильевичу Левашевым (они жили на Новой Басманной) он записал:

            Болезнью тяжкой удрученный,
            Живу для дружбы я одной!
      Я вас узнал — и полюбил душой!
Под бременем и лет, и горестей согбенный,
Еще блаженствую я в участи моей:
                 Имею я друзей!

Москва, 1830 года, июня 16 дня (183).

Василий Львович с горечью осознавал, что судьба разлучила его со многими старыми друзьями, с любезными его сердцу арзамасцами, но и в разлуке с ними у него оставались дорогие его сердцу воспоминания, сознание того, что друзья у него еще есть. В послании «К В. А. Жуковскому», написанном 9 января 1830 года, он выразил свои чувства настолько искренне и трогательно, что это послание нельзя не привести полностью:

Товарищ — друг! ты помнишь ли, что я
                      Еще живу в сем мире?
Что были в старину с тобою мы друзья,
                      Что я на скромной лире,
Бывало, воспевал талант изящный твой?
Бывало, часто я, беседуя с тобой,
Читал твои баллады и посланья;
Приятные, увы, для сердца вспоминанья!
Теперь мне некому души передавать:
С тобою, Вяземским, со всеми я в разлуке;
           Мне суждено томиться, горевать
           И дни влачить в страданиях и скуке.
Где Блудов? Где Дашков? Жизнь долгу посвятив.
                  Они заботятся, трудятся;
Но и в трудах своих нередко, может статься,
Приходит им на мысль, что друг их старый жив.
Я жив, чтоб вас любить, чтоб помнить всякий час,
                 Что вас еще имею;
Благодаря судьбу, я в чувствах не хладею.
Молю, чтоб небеса соединили нас! (62–63).

Дружеские послания к А. С. Пушкину 1829 и 1830 годов затрагивали вопросы литературной полемики этого времени. Обращаясь к племяннику в 1829 году, дядя заявлял о своей литературной позиции:

Поэт-племянник, справедливо
Я назван классиком тобой!
Все, что умно, красноречиво,
Все, что написано с душой,
Мне нравится, меня пленяет.
Твои стихи, поверь, читает
С живым восторгом дядя твой (61–62).

Вероятно, послание «К А. С. Пушкину» В. Л. Пушкин написал, познакомившись с «Отрывками из писем, мыслей и замечаний» племянника, напечатанными в «Северных цветах на 1828 год». В публикацию не было включено предисловие, в котором А. С. Пушкин иронизировал над дядюшкой и его «Замечаниями о людях и обществе». Очевидно, Василию Львовичу был известен текст этого предисловия:

«Дядя мой однажды занемог. Приятель посетил его. „Мне скучно, — сказал дядя, — хотел бы я писать, но не знаю о чем“. „Пиши все, что ни попало, — отвечал приятель, — мысли, замечания литературные и политические, сатирические портреты и т. под. Это очень легко: так писывал Сенека и Монтань“. Приятель ушел, и дядя последовал его совету. Поутру сварили ему дурно кофе, и это его рассердило, теперь он философически рассудил, что его огорчила безделица, и написал: нас огорчают иногда сущие безделицы. В эту минуту принесли ему журнал, он в него заглянул и увидел статью о драматическом искусстве, написанную рыцарем романтизма. Дядя, коренной классик, подумал и написал: я предпочитаю Расина и Мольера Шекспиру и Кальдерону — несмотря на крики новейших критиков. Дядя написал еще дюжины две подобных мыслей и лег в постелю. На другой день послал он их журналисту, который учтиво его благодарил, и дядя мой имел удовольствие перечитывать свои мысли напечатанные» (XI, 59).

вернуться

624

Цит. по: Михайлова Н. И. «Друзья! сестрицы! я в Париже!» Василий Львович Пушкин и Франция // Санкт-Петербург — Франция: Наука. Культура. Политика. СПб., 2010. С. 267.

вернуться

625

Дамский журнал. 1831. № 11. С. 165.