Можно с уверенностью утверждать, что дядя и племянник говорили о литературе, о поэзии. А. С. Пушкин привез из Михайловского трагедию «Борис Годунов» — о русской истории, о народе и власти, о совести… Это была литературная новость. Ну а то, что в декабре 1825 года в Петербурге вышел в свет сборник его стихотворений, новостью не являлось. Наверное, сборник у дядюшки уже имелся. Помянули ли они в разговоре Байрона, его смерть под небом Греции? Рок отнял многих… А незабвенный Николай Михайлович Карамзин? В самом деле, потеря невозвратная.

Вероятно, В. Л. Пушкин вспомнил и о семейственных потерях, о сестре Анне Львовне, о кончине единокровных братьев своих Петра Львовича и Николая Львовича Пушкиных. И еще — о смерти Алексея Михайловича Пушкина, вечного своего антагониста и насмешника: дворовые его говорили, что в доме что-то странное творилось недели за две до его кончины: в кабинете слышна была перебранка двух голосов. Но Василий Львович по своему христианскому долгу и добрым чувствам все же навешал больного, старался его утешить.

Вечером, в то время, когда дядя и племянник беседовали в доме на Старой Басманной, неподалеку, на Покровке, в доме князя А. Б. Куракина французский маршал Мармон, герцог Рагузский, давал пышный бал по случаю коронации Николая I. На балу присутствовали русский император, высокие гости.

Беседуя с Д. Н. Блудовым, Николай I сказал ему, что он нынче долго говорил с умнейшим человеком в России, и пояснил: с Пушкиным. Многие гости уже знали о том, что Александр Сергеевич милостиво возвращен императором из ссылки. Присутствовавший на балу Сергей Александрович Соболевский узнал от тетки А. С. Пушкина Елизаветы Львовны Сонцовой, что ее племянник сейчас у дядюшки Василия Львовича. (Как Е. Л. Сонцова была об этом осведомлена? B. Л. Пушкин сообщил ей об этом сразу же по приезде племянника? Или же она с мужем Матвеем Михайловичем заезжала к Василию Львовичу до бала — благо близко?) Так или иначе, получив это известие, С. А. Соболевский тотчас же поспешил к В. Л. Пушкину — обнять друга. Он отправился туда в бальном облачении — скорей, скорей. Но пока он не переступил еще порог дома на Старой Басманной — несколько слов о нем и о его дружбе и с А. С. Пушкиным, и с В. Л. Пушкиным.

Побочный сын Александра Николаевича Сойманова, C. А. Соболевский был однокашником Льва Сергеевича Пушкина по Благородному пансиону при главном педагогическом институте в Петербурге. Там-то он и познакомился с А. С. Пушкиным в 1818 году. С В. Л. Пушкиным он познакомился еще раньше, в Москве, в детские свои годы. Вот как он вспоминал об этом:

«Возвратившийся в Москву Василий Львович Пушкин, очень знакомый с моим семейством, стал часто к нам ездить. Про него говорили: „c’est un Poete!!!“, с каким благоговением я стал смотреть на него!!! Это было первое впечатление; впоследствии меня привлекли к нему рассказы о Париже, Наполеоне, других знаменитостях, с которыми меня знакомили книги; сверх того, он стал обращать внимание на меня, учил меня громко читать, как читывал Тальма, и сцены из французских трагиков, и „Певца“ Жуковского, и оду Карамзина „Конец победам, богу слава“ и даже слушал и направлял мои вопросы! Как же мне было не любить этого доброго Василья Львовича?»^[616]

В 1821 году С. А. Соболевский был выпушен из пансиона и поступил на службу в Московский архив иностранных дел. Острослов и библиофил, он конечно же пришелся по душе В. Л. Пушкину, ценившему острое слово и до конца дней своих собиравшему библиотеку. В 1822 году Василий Львович подарил Сергею Александровичу сборник своих стихотворений.

Когда С. А. Соболевский появился в доме на Старой Басманной, он застал Пушкиных за ужином. И снова — радостные восклицания и дружеские объятия. И снова — разговоры и прежде всего об аудиенции у императора. Не исключено, что уже в доме дяди прозвучал рассказ А. С. Пушкина о том, как он задумал побег из Михайловского и чуть было не попал 14 декабря на Сенатскую площадь. С. А. Соболевский, которому не раз приходилось слышать этот рассказ при посторонних, сохранил его в памяти таким образом:

«Известие о кончине императора Александра Павловича и о происходивших вследствие оной колебаниях по вопросу о престолонаследии дошло до Михайловского около 10 декабря. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, он решился отправиться туда; но как быть? В гостинице остановиться нельзя — потребуют паспорта; у великосветских друзей тоже опасно — огласится тайный приезд ссыльного. Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву, который вел жизнь не светскую, и от него запастись сведениями. Итак, Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же едет проститься с тригорскими соседками. Но вот, на пути в Тригорское, заяц перебегает через дорогу; на возвратном пути из Тригорского в Михайловское — еще заяц! Пушкин в досаде приезжает домой; ему докладывают, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белою горячкой. Распоряжение поручается другому. Наконец повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь — в воротах встречается священник, который шел проститься с отъезжающим барином. Всех этих встреч — не под силу суеверному Пушкину; он возвращается от ворот домой и остается у себя в деревне. „А вот каковы бы были последствия этой поездки, — прибавлял Пушкин. — Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтоб не огласился слишком скоро мой приезд, и, следовательно, попал бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом; вероятно, я… попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые“»^[617].

С. А. Соболевский сохранил для нас и саму интонацию пушкинского рассказа. Вот так он, наверное, и говорил Сергею Александровичу и Василию Львовичу вечером 8 сентября — «не сидел бы теперь с вами, мои милые».

Вполне возможно, что в присутствии дяди А. С. Пушкин поручил С. А. Соболевскому следующим утром съездить к Ф. И. Толстому-Американцу с вызовом на поединок: не забыл он про сплетню, пущенную Ф. И. Толстым в Петербурге. К счастью, обидчика в это время в Москве не было, а потом их помирили. Быть может, и Василий Львович тут постарался, ведь Федор Иванович был его добрым приятелем.

Скорее всего, этим же вечером С. А. Соболевский увез А. С. Пушкина к себе в дом на Собачьей площадке.

Василию Львовичу оставалось жить четыре года.

Так писал племянник В. Л. Пушкина в шестой главе романа «Евгений Онегин» в преддверии своего тридцатилетия. «Ужель мне скоро тридцать лет?» — вопрошал он в Михайловском в 1826 году, хотя до тридцатилетия оставалось еще целых три года.

В 1826 году, когда А. С. Пушкин встретился в Москве с дядей, В. Л. Пушкину уже исполнилось шестьдесят лет. Весна его дней промчалась безвозвратно, его цветущий венок увял, и об этом каждый день напоминала подагра, «проклятая дщерь Сатанаила». Об этом он писал друзьям в письмах, жаловался в стихах. Невозможно читать без сострадания его горестные строки.

«Я не писал к тебе по сие время, — пишет он П. А. Вяземскому, — оттого, что у меня была хирагра, и я не владел правой рукой. В Москве много балов, по обыкновению сижу дома. На этих днях играли комедию Загоскина Благородный театр, и она публике понравилась. Я жалею, что недуги мои мне в театре быть не дозволили» (2 января 1828 года) (271).