Глава XXIII

В Америке

Однажды майским утром 1920 года в малюсенькой приемной Института радия появилась какая-то дама. Она назвалась миссис Уильям Броун Мелоней, представителем большого журнала в Нью-Йорке. Невозможно себе представить ее деловой женщиной. Маленькая, хрупкая, почти калека: из-за несчастного случая в юности она прихрамывает. У ней седоватые волосы и огромные черные поэтические глаза на красивом бледном лице. Она с трепетом спрашивает у открывшей дверь прислужницы, не забыла ли мадам Кюри о том, что назначила ей свидание. Этого свидания она добивается уже несколько лет.

Миссис Мелоней принадлежит к все возрастающему числу людей, которых восхищает жизнь и работа Мари Кюри. А так как американская идеалистка вместе с тем и крупный репортер, то изо всех сил стремилась приблизиться к своему кумиру.

Мари приняла ее у себя в лаборатории.

«Дверь отворяется, — напишет после миссис Мелоней, — и входит бледная, застенчивая женщина с таким печальным лицом, какого мне еще не приходилось видеть. На ней черное платье из бумажной материи. На ее прекрасном, кротком, исстрадавшемся лице запечатлелось отсутствующее, отрешенное выражение, какое бывает у людей, всецело поглощенных научною работой. Я сразу почувствовала себя непрошеною гостьей.

Я стала еще застенчивее, чем мадам Кюри. Уже двадцать лет я профессиональный репортер, а все-таки я растерялась и не смогла задать ни одного вопроса этой беззащитной женщине в черном бумажном платье. Я пыталась объяснить ей, как интересуются американцы ее великим делом, старалась оправдать мою нескромность. Чтобы вывести меня из замешательства, мадам Кюри заговорила об Америке.

— Америка имеет около пятидесяти граммов радия, — сказала мне она. — Четыре в Балтиморе, шесть в Дэнвере, семь в Нью-Йорке… — она перечислила все остальное, назвав местонахождение каждой частицы радия.

— А во Франции? — спросила я.

— У меня в лаборатории немного больше одного грамма.

— У вас только один грамм радия?

— У меня? О, у меня лично нет совсем! Этот грамм принадлежит лаборатории.

…Я заговорила о патенте, о доходах, которые обогатили бы ее. Она спокойно ответила:

— Радий не должен обогащать никого. Это элемент. Он принадлежит всему миру.

— Если бы вы имели возможность наметить себе во всем мире вещь, самую желанную для вас, то что вы выбрали бы? — спросила я безотчетно.

Вопрос был глупый, но оказался вещим.

…В течение этой недели я узнала, что товарная цена одного грамма радия была сто тысяч долларов. Узнала также, что новой лаборатории мадам Кюри не хватает средств для настоящей научной работы и весь ее запас радия предназначен для изготовления трубок с эманацией для лечебных целей».

Можно себе представить, как это ошеломило культурную американку! Миссис Мелоней лично посетила и потому знает мощные лаборатории Соединенных Штатов, вроде лаборатории Эдисона, похожей на дворец. Рядом с этими грандиозными сооружениями Институт радия, новый, приличный, но построенный в скромных масштабах французских университетских зданий, кажется жалким. Миссис Мелоней знакома и с заводами Питтсбурга, где обрабатывают минералы, содержащие радий. Она помнит черные столбы дыма над их трубами и длинные поезда, груженные карнотитом, содержащим драгоценное вещество…

И вот она в Париже, в бедно обставленном кабинете, с глазу на глаз с женщиной, открывшей радий. И она спрашивает:

— Что бы хотелось вам иметь?

Мадам Кюри спокойно отвечает:

— Мне был бы нужен один грамм радия для продолжения моих исследований, но купить его я не могу. Радий мне не по средствам.

У миссис Мелоней возникает блестящий проект: пусть ее соотечественники подарят мадам Кюри грамм радия. По возвращении в Нью-Йорк она пытается убедить десять богатых семейств, десять миллиардеров, дать по десяти тысяч долларов, чтобы сделать этот подарок. Но безуспешно. Нашлось только три мецената, готовых сделать такой жест. Тогда она себе сказала: «Зачем искать десять богачей? Почему не открыть подписку среди всех американских женщин?»

В Соединенных Штатах не может быть невозможного. Миссис Мелоней создает комитет, куда входят: миссис Уильям Вог Муди, миссис Роберт Г. Мид, миссис Николас П. Брэйди, доктор Роберт Абб и доктор Фрэнсис Картер Вуд. В каждом городе нового мира она организует национальную подписку в «Фонд радия Мари Кюри». Не прошло и года со времени ее свидания с «женщиной в черном бумажном платье», как она пишет Мари Кюри: «Деньги собраны, радий — ваш!»

Американки оказывают Мари щедрую помощь, они любезно, дружески спрашивают: «Почему бы вам не приехать к нам? Нам хочется с вами познакомиться».

Мари колеблется. Она всегда боялась толпы. Ее страшит парадность и торжественность предстоящей поездки в Америку, страну самую жадную до мировых сенсаций.

Миссис Мелоней настаивает. Отметает все возражения.

— Вы говорите, что не хотите расставаться с дочерьми? Мы приглашаем ваших дочерей. Вас утомляют торжественные приемы? Мы составим наиболее разумную программу приемов. Приезжайте! Мы обеспечим вам прекрасное путешествие, а грамм радия будет передан вам в Белом доме самим президентом Соединенных Штатов.

Мадам Кюри тронута. Превозмогая свои страхи, она впервые за пятьдесят четыре года своей жизни соглашается на неизбежные последствия большой официальной поездки.

Спустя несколько дней мадам Кюри уже на борту «Олимпика». Обе дочери едут вместе с ней. На трех женщин, на весь их гардероб только один сундук, но они сами занимают самое роскошное отделение на пароходе. Мари, как простая крестьянка, инстинктивно делает гримасу по поводу чересчур пышной обстановки и слишком сложного состава блюд. Она запирается у себя на ключ, чтобы избавиться от назойливых людей, и пытается забыть о своей официальной миссии, вызывая в памяти скромные и покойные черты своей обычной жизни,

В дымке солнечного дня показывается стройный, смелый, восхитительный Нью-Йорк. Миссис Мелоней предупреждает Мари, что ее поджидают журналисты, фотографы и кинооператоры. Густая огромная толпа на пристани ждет прибытия ученой. Любопытные шли пять часов пешком, чтобы увидеть ту, которую гигантские газетные столбцы называют «благодетельницей человеческого рода». Виднеются батальоны девочек-скаутов и студентов, делегация от трехсот тысяч женщин, машущая красными и белыми розами: это представительницы польских организаций в Соединенных Штатах.

Яркие цвета флагов, американских, французских и польских, реют над тысячами тесно сдвинутых плеч и устремленных лиц.

Мари поместили в кресле на верхней палубе «Олимпика». С нее сняли шляпу и взяли у нее ручной мешочек. Повелительные крики фотографов: «Глядите сюда, мадам Кюри! Поверните голову направо!.. Приподнимите голову! Глядите сюда! Сюда! Сюда!» — покрывают беспрестанное шелканье сорока фото- и киноаппаратов, наставленных грозным полукругом на изумленное и усталое лицо Мари.

Отчаянные усилия мадам Кюри держаться в тени имели некоторый успех во Франции: Мари удалось убедить своих соотечественников и даже своих близких в том, что личность большого ученого сама по себе не имеет значения. С прибытием Мари в Нью-Йорк завеса падает, истина обнаруживается. Ирэн и Ева вдруг обнаруживают, что представляет собой для всего мира эта стушевавшаяся женщина, близ которой они все время жили.

Каждая речь, каждый порыв толпы, каждая газетная статья несет одну и ту же весть. Еще до знакомства с мадам Кюри американцы сделали ее предметом преклонения, выдвинули ее в первый ряд живых людей. Теперь же, в ее присутствии, тысячи людей покорены «простым очарованием усталой гостьи», поражены, как громом, этой «робкой женщиной небольшого роста», этой «бедно одетой ученой».

В квартире миссис Мелоней, где все заставлено цветами (один садовод, излеченный от рака радием, два месяца выращивал великолепные розы с целью дарить их Мари), состоялся военный совет, на котором была установлена программа путешествия. Все города, все школы, все университеты Америки приглашают к себе мадам Кюри. Ей предназначены десятки медалей, почетные звания, докторские степени.