Такое сердечное участие в судьбе Брони вызывалось не только узами кровного родства, но и более возвышенной привязанностью в ответ на теплое чувство Брони, которая после смерти матери окружила Маню материнскими заботами. В этой сплоченной семье обе сестры чувствовали особое влечение друг к другу. Природные свойства их душ как-то взаимно дополнялись: старшая своим практическим умом и опытностью внушала младшей уважение, и Маня выносила на ее решение все вопросы своей обычной жизни. Младшая же, более застенчивая и увлекающаяся Маня была для Брони юной замечательной подругой, в которой чувство дружбы усиливалось благодарностью, каким-то неосознанным желанием отплатить свой долг.

И вот однажды, когда Броня, набрасывая на клочке бумаги цифры, в тысячный раз подсчитывает деньги, которые есть у нее в наличности, а главное же, которых не хватает, Маня неожиданно говорит:

— За последнее время я много размышляла. Говорила и с отцом. И думается мне, что нашла выход.

— Выход?

Маня подходит к своей сестре. Уговорить ее на то, что задумала Маня, — дело трудное. Приходится взвешивать каждое слово.

— Сколько месяцев ты можешь жить в Париже на свои накопленные деньги?

— Хватит на дорогу и на один год занятий в университете, — отвечает Броня. — Но ты же знаешь, что полный курс на медицинском факультете занимает пять лет.

— Ты понимаешь, Броня, что уроками по полтиннику мы никогда не выпутаемся из такого положения.

— Что же делать?

— Мы можем заключить союз. Если мы будем биться каждый за себя, ни тебе, ни мне не удастся поехать за границу. А при моем способе ты уже этой осенью, через несколько месяцев, сядешь в поезд…

— Маня, ты сошла с ума!

— Нет. Сначала ты будешь жить на свои деньги. А потом я так устроюсь, что буду посылать тебе на жизнь, папа тоже. А вместе с тем я буду копить деньги и на свое учение в будущем. Когда же ты станешь врачом, поеду учиться я, а ты мне будешь помогать.

На глазах Брони проступают слезы. Она понимает все величие такого предложения. Но в Маниной программе есть один неясный пункт.

— Одно мне непонятно. Неужели ты надеешься заработать столько денег, чтобы и жить самой, и посылать мне, да еще копить?

— Именно так! — непринужденно отвечает Маня. — Я поступлю воспитательницей в какое-нибудь семейство. Мне будут обеспечены квартира, стол, прачка, а сверх того я буду получать в год рублей четыреста, а то и больше. Как видишь, все устраивается.

— Маня… Манечка!

Броню волнует не будущая зависимость Мани от других людей. Ей, подлинной «идеалистке», общественные предрассудки так же чужды, как и Мане. Не это… а мысль, что Маня, давая ей возможность теперь же приступить к высшему образованию, обрекает себя на безрадостную ремесленную работу, мучительное ожидание. И Броня сопротивляется.

— А почему мне ехать первой? Почему не обменяться нам ролями? Ты так способна… вероятно, способнее меня. Ты очень быстро пойдешь вперед. Почему же я?

— Ах, Броня, не строй из себя дурочку! Да потому, что тебе двадцать лет, а мне семнадцать! Потому, что ты уже целую вечность бегаешь, хлопочешь по хозяйству, а я располагаю своим временем. Да и папа того же мнения: вполне естественно, что старшая поедет первой. Когда у тебя будет практика, тогда осыплешь меня золотом — во всяком случае, я так рассчитываю!

Глава V

Наставница

Маня — своей двоюродной сестре Генриэте Михаловской, 10 декабря 1885 года:

«Дорогая Генриэта, со времени нашей разлуки я веду жизнь пленницы. Как тебе известно, я взяла место в семье адвоката Б. Не пожелаю и злейшему моему врагу жить в таком аду! Мои отношения с самой Б. в конце концов сделались такими натянутыми, что я не вынесла и все ей высказала. А так как и она была в таком же восторге от меня, как я от нее, то мы отлично поняли друг друга.

Их дом принадлежит к числу тех богатых домов, где при гостях говорят по-французски — языком французских трубочистов, — где по счетам платят раз в полгода, но вместе с тем бросают деньги на ветер и скаредно экономят керосин для ламп.

Имеют пять человек прислуги, играют в либерализм, а на самом деле царит беспросветная тупость. Приторно подслащенное злословие заливает всех, не оставляя на ближнем ни одной сухой нитки.

Здесь я постигла лучше, каков род человеческий. Я узнала, что личности, описанные в романах, существуют и в действительности, а также то, что нельзя иметь дела с людьми, испорченными своим богатством».

Картина беспощадная. Написанная человеком, чуждым злобе, она показывает, какой еще наивной была Маня и сколько оставалось в ней иллюзий. Входя наугад в польскую богатую семью, она рассчитывала там найти благодушных родителей и милых деток. Она была готова привязаться к ним, их полюбить. И какое жестокое разочарование!

Письма этой молодой наставницы дают нам возможность косвенным путем оценить превосходство того окружения, с которым она только что рассталась. Конечно, и в своем кругу интеллигенции Мане приходилось встречать ничтожных личностей, но даже среди них она не замечала душевной низости, корыстности людей, лишенных чувства чести. У себя дома ни одно грубое или дурное слово не доходило никогда до ее слуха. Семейные ссоры, злые пересуды привели бы Склодовских в ужас. Всякий раз, когда Маня сталкивается с глупостью, мелочностью, вульгарностью, мы видим, что она изумлена, возмущена.

Высокие духовные качества у спутников Маниной юности, их яркая умственная культура позволяют найти ответ на одну загадку… Почему окружающие Маню не заметили в ней еще раньше ее призвания, ее особых дарований? Отчего не послали ее в Париж учиться, а допустили взять место гувернантки?

Среди исключительно развитых личностей, рядом с тремя молодыми людьми, получавшими один за другим дипломы и медали, такими же блестящими, честолюбивыми, горячими в работе, как и сама Маня, будущая Мария Кюри не казалась исключением. Другое дело в среде ограниченных людей, там большие дарования сразу дают о себе знать, вызывают удивление, толки. Здесь же растут под одной кровлей Юзеф, Броня, Эля, Маня, все наделенные большими способностями и знаниями. Вот почему ни старики, ни молодежь этой семьи не разглядели в одном из молодых ее сочленов проявление большого, особого ума, и первые проблески его не обратили на себя внимания. Никто еще не замечает, что Маня— человек другого склада, не такого, как ее брат и сестры. Да об этом она не подозревает и сама.

Сравнивая себя со своими близкими, Маня по скромности склонна к самоуничижению. Но когда новая профессия вводит Маню в буржуазные семейства, то превосходство ее бросается в глаза. Это понимает даже сама Маня. Молодая девушка не ставит ни во что превосходство по родовитости и по богатству, но гордится своей семьей и воспитанием. В первых же оценках, какие она дает своим «хозяевам», проглядывает временами презрительное отношение к ним и невинная гордость.

Принимая место в родном городе, Маня надеялась заработать значительную сумму денег, а вместе с тем не обрекать себя на тяжкое изгнание. Для новоиспеченной наставницы остаться здесь, в Варшаве, являлось облегчением ее тяжелого труда. Это значило жить близ родного очага, иметь возможность каждый день поговорить, хотя бы минутку, с отцом, поддерживать связь с друзьями по «Вольному университету», а может быть, — кто знает? — и продолжать свое образование на вечерних курсах.

Но одна жертва вызывает другую, нельзя жертвовать собой наполовину. Жребий, избранный юной Маней, оказывается недостаточно суровым. Она зарабатывает не столько, сколько нужно, а тратит слишком много. Полученные за уроки деньги расходятся по мелочам на ежедневные покупки, и в конце месяца остаток заработка выражается ничтожной суммой. А между тем надо быть готовой поддержать Броню, которая уехала вместе с Марией Раковской в Париж и живет в Латинском квартале очень бедно. Кроме того, близится отставка самого Склодовокого. Очень скоро и старику понадобится помощь. Как тут быть?