— Летел ты здорово, сокол! — хрипло сказал Кандыба. — Тут не на аэроплане, видно? А?

— Да, — с вызовом сказал Телкин. — Тут не на аэроплане. Но и не в гвардейской части!

— Чего? — спросил парень.

— Что слышали, товарищ капитан, — сказал Телкин.

— А! — сказал парень. — Понял!.. Ладно. Ты давай садись… Чего стоишь? Тебя сбили?

— Нет, сам сюда прыгнул, — ответил Телкин.

— Ага, — сказал парень. — Понял!.. Давай садись. — Он подвинулся, освобождая место. — Садись, сокол. Чего там…

Телкин медленно подошел к нарам, опустился на грязные, пахнущие гнилыми яблоками доски и, еще не прощая Вавилову насмешки, стал поправлять сползший с правой руки бинт.

Обида переполняла его. Он понимал, что сейчас не время обижаться, что надо немедленно заговорить с капитаном, но не мог совладать с собой и сердился еще больше, сердился уже на самого себя.

— Так, значит, сбили? — услышал Телкин хрипловатый, осаженный голос. — Сбили, выходит?

— Сами видите! — отрывисто сказал Телкин и попытался зубами затянуть узел на бинте. Ничего не получилось. Узел затянулся не там, где надо было. Штурман принялся распутывать злополучный бинт, неумело орудуя левой рукой.

— Тебя сбили, а меня контузило… — услышал он. — Контузило — вот и взяли. Понял?

Телкин поднял глаза.

— А остальные?.. Чего же остальные?.. Бросили вас?

Кандыба глядел в угол.

— А! — сказал он. — Каждый за свою шкуру дрожит!.. Сволочи!

— Что вы, товарищ капитан!.. Что вы!.. Наверное, ранило ребят или убило!

— Убило! — хмыкнул Кандыба. — Как же!.. Бросили, сволочи, и всё!

Глаза штурмана уже привыкли к полутьме. Теперь он видел и кучерявый, разбойничий чубчик парня, спадающий на сильно выпуклый, невысокий лоб, и толстые, малость обвисшие щеки, и толстые, разбитые, покрытые кровяной корочкой губы, и скулы, словно ободранные наждаком, и распухший, расцарапанный нос.

Видимо, Вавилова сильно били. Видимо, он был измучен, тяжело переживал случившееся с ним. Он даже смотреть на Телкина не хотел, а все поглядывал по сторонам, как попавший в западню зверь. Он вызывал жалость.

«А дальше-то он как будет? — беспокойно подумал Телкин. — Дальше-то как?»

— Товарищ капитан! — тихонько сказал он.

— А? Что? — вздрогнул парень.

— Вы держитесь, — сказал Телкин. — Держитесь, слышите? Все равно наши скоро придут! Держаться надо!

— Держаться? — спросил Кандыба, и штурман на миг увидел его странные, словно озябшие, но насмешливые и злобные глаза. — Держаться, да?

«Что с ним? — подумал штурман. — Что с ним?»

Кандыба между тем пощупал щеку, поглядел на дверь, поерзал на нарах и неожиданно отрывисто спросил:

— А тебя допрашивали уже?

— Допрашивали, товарищ капитан, — сказал Телкин. — Я же со вчерашнего дня тут. Точнее, с утра…

Он запнулся. Черт возьми! Он называет Вавилова по званию, а того это не смущает, хотя погон на вавиловской гимнастерке нет. Что же, капитан даже не догадывается, откуда мог Телкин узнать его звание! Ведь таким обращением Телкин с головой себя выдает! Неосторожен капитан! Надо сразу объяснить, что к чему…

— О чем допрашивали? — так же отрывисто спросил Кандыба, не обратив внимания на замешательство Телкина. — Об аэродромах небось?

— Да, — сказал Телкин. — Об аэродромах… Товарищ капитан!

— Выдал? — спросил Кандыба. — Раскололся? Выдал?

Вопрос оттолкнул Телкина. Жадность, с какой этот вопрос был задан, ставила в тупик.

Перед глазами маячил широкий, коротко подстриженный под бокс вавиловский затылок.

— За кого вы меня приняли, товарищ капитан? — спросил Телкин в этот тупой затылок. — Вы не имеете права…

— Чего? — непонимающе откликнулся Кандыба и чуть-чуть, на секундочку повернулся к штурману. — Чего?

— Я не давал поводов оскорблять меня!

Кандыба засопел.

— Ладно, — сказал он. — Я не оскорбляю… Не назвал, значит, аэродромов?

— А вы назвали бы, товарищ капитан? — еще не прощая, спросил Телкин.

— Я! — торопливо сказал Кандыба. — Я бы им ложные сведения дал. Понял? На пустые места указал бы. Чтоб пустоту бомбили. Понял?

— А я дурее вас, наверное, — сказал Телкин, немного удивленный торопливостью совета. — Я, наверное, настоящие аэродромы указал.

— Чего? — подстерегающе спросил Кандыба. — Чего?

Телкин ощутил неприязнь к капитану.

Дурачком он прикидывается, что ли? Почему все время задает этот нелепый вопрос: «Чего? Чего?» Почему ни разу не посмотрел на Телкина прямо?

Телкин заметил, что Вавилов косится на дверь, и косится так, словно видит за глухими досками кого-то, кто внимательно и сторожко вникает в каждое слово, произнесенное здесь, в камере.

— Вы что, товарищ капитан? — напряженным шепотом спросил Телкин. — Вы что?

— А? — вздрогнул Кандыба. — Что? Что тебе?

— Слышите что-нибудь? — еле шевеля губами, спросил Телкин. — Там есть кто-нибудь?

— Где? — встревоженно покосился Кандыба.

— Там, за дверью?..

— А… Нет… Может, и есть… Я так… Значит, ты ложные аэродромы указал? Ложные, да?

Телкин не спешил с ответом. Только что ему показалось: они живут с Вавиловым одной тревогой, а теперь Вавилов отчуждался. Неприязнь к Вавилову не пропадала.

«Что же это? — смятенно подумал Телкин. — Товарищи по несчастью, а держимся, как враги! Ведь не так быть должно! Не так!»

Но было именно так, и ничего с этим поделать нельзя было, и это тяготило и словно предвещало какую-то опасность…

— Ты чего молчишь? — спросил Кандыба. — Ведь ты ложные аэродромы указал? Так чего молчишь?

— Товарищ капитан! — подавляя и неприязнь и ощущение опасности, страстно желая лишь одного — чтобы они развеялись без следа, сказал Телкин. — Товарищ капитан! Нельзя так! Нельзя!

— Чего нельзя? — быстро выглянул из-за плеча Кандыба. — Я — ничего… Ты что?

Лицо его было повернуто к штурману, но глаза блуждали по-прежнему.

— Ты что? — почти испуганно повторил он. — Боишься? Ты не бойся! Я свой!.. Понял? Свой!

Телкин растерялся. Значит, Вавилов потому себя так вел, что опасался, будто ему в чем-то не поверят? Но это у Телкина были основания опасаться, что Вавилов ему не поверит, а у Вавилова таких оснований быть не могло!..

«А почему не могло? — опалила вдруг штурмана ужасная мысль. — А вдруг майор и его?.. Вдруг и он, как я, сюда посажен?..»

Вавилов продолжал что-то быстро нашептывать лейтенанту, но Телкин не слышал, что он говорит, лишь смотрел на плечи Вавилова, на его тупой затылок, втянутый в плечи, и кровь молотом била в виски.

«Нет, нет, он же избит!.. Но и меня били… Нет, нет, ведь майор требовал выпытывать у Вавилова военные тайны… Но капитан так выглядит… Нет, нет!.. Он не выдал!.. Людям надо верить!.. Нет, не всем можно верить. Тем более здесь… Почему он ни разу не посмотрел на меня?!. И почему он засмеялся, когда я упал?.. И почему про аэродромы сразу заговорил? Почему хотел узнать, правду я сказал майору или на ложный след его толкнул?..»

Мысли сталкивались, мешали одна другой, путались.

«Схожу с ума! — с отчаянием и тоской подумал Телкин. — Схожу с ума!.. Сейчас я капитана заподозрил, а через час, гляди, себе самому верить перестану!»

Он опять попытался завязать бинт, рванул зубами узел, ничего опять не получилось, и Телкин с досады взмахнул руками.

— Ты что? Что? — донесся до него хриплый шепот. — Ты что?

Кандыба медленно отползал от штурмана, бочком, бочком отползал, перебирая толстыми руками по доскам, прерывисто дыша, и озябшие глаза его с ненавистью и страхом смотрели на лейтенанта.

— Я? — спросил Телкин. — Я — ничего… С вами что? Вы что?.. Чего вы, товарищ капитан?!

Кандыба обмяк, но дышал все так же часто.

— Я тебе говорю… — сказал Кандыба, и ему перехватило горло. — Я говорю, а ты не слышишь… Глядишь… Ты на меня так не гляди! Не гляди, говорю!.. Понял?..

Голос сорвался, и Кандыба последние слова не произнес, а почти провизжал.

— Да что вы, товарищ капитан? Что вы? — пробормотал Телкин. — Успокойтесь!.. В руки себя возьмите!