При знакомстве с историей распределения земель между сыновьями Святослава складывается впечатление, что влияние князя в это время не распространялось далее Киева, брошенного в условиях набега печенегов на произвол судьбы князьями-союзниками Ольги, и Древлянской земли, ставшей со времен Ольги придатком Киева. Появление новгородцев вызывает у Святослава удивление. Впрочем, и в гордом заявлении новгородских послов («Если не пойдете к нам, то сами добудем себе князя»), и в ответных, обидных словах князя, обращенных к ним («А кто бы пошел к вам?»), чувствуется привычное для Киева XI-XII веков представление о дерзости и строптивости новгородцев. Высказывалось предположение, что этот летописный рассказ представляет собой предание новгородского происхождения^{454}. То, что перед нами текст, существовавший ранее в виде отдельного предания, ясно. На это указывают противоречия внутри летописного текста. Сначала летописец сообщает о том, что Ярополка посадили в Киеве, а Олега – у древлян, а потом, после появления новгородцев, вдруг заявляет, что оба эти князя отказались княжить в Новгороде. Если они уже посажены куда-то на княжение, то зачем им предлагать Новгород? У нас нет точных данных об отношениях Киева и Новгорода до этого времени. Приход Вещего Олега из Новгорода в Киев маловероятен; тождество Новгорода с «Немогардом», в котором когда-то сидел на княжении Святослав, сомнительно. Новгород не упоминается и в русско-византийском договоре 944 года. В этих условиях предание о появлении новгородцев в Киеве при Святославе выглядит едва ли не первым упоминанием о контактах между двумя городами, и неожиданность обращения новгородцев вполне объяснима^{455}.

На каких же условиях Святослав оставил сыновьям вверенные им области? Сохранил ли он какие-нибудь связи с Русью? Уже достаточно давно в науке высказана точка зрения, согласно которой Святослав решил перенести столицу Руси на Балканы, а сыновей оставил в их областях в качестве своих наместников^{456}. Этой точки зрения противостоит другая: ее сторонники считают, что Святослав ушел на Дунай окончательно, сделав своих сыновей независимыми от него правителями^{457}. Последнее кажется мне более вероятным. А. А. Шахматов считал, что речь Святослава к матери и боярам о достоинствах Переяславца на Дунае составитель «Древнейшего свода» – одного из летописных сводов, предшествовавших «Повести временных лет», – извлек из какой-то болгарской хроники, и речь эту князь произнес уже после возвращения в Болгарию^{458}. И хотя доказать существование такой болгарской хроники вряд ли возможно, Святослав в своей речи явно давал оценку Переяславцу с точки зрения болгарского владыки. Русский князь намеревался торговать с Русью, как с любой другой соседней страной. Этой фразой он явно отделяет себя от Руси. Можно вполне согласиться с филологом А. С. Деминым, что «Русь по отношению к земле Святослава представлена внешней, сопредельной страной, из которой блага текут в Переяславец, – наподобие Византии, Чехии, Венгрии. Из Руси в Переяславец поступает даже „челядь“ (рабы. – А. К.), которая в летописи упоминается только как объект внешних связей Руси (дары, трофеи и пр.). Такое отношение к Руси как загранице абсолютно необычно для русских персонажей летописи»^{459}. Не случайно позднее Святослав признает, что «Русская земля далеко», то есть помощи из нее он не получает и связей с ней не поддерживает.

Такое отношение Святослава к Киеву, его стремление осесть в Добрудже позволяют определить основной мотив, которым руководствовался наш герой в своих походах. Вспомним, что при жизни отца он занимал некий «Немогард». Гибель Игоря и утверждение в Киеве Ольги привели к изменениям в жизни их сына. О причинах этих изменений мы можем только гадать. «Немогард» был оставлен, но и нахождение при матери в Киеве не удовлетворяло энергичного князя. Как и многими русскими князьями до него, им владело стремление к перемене мест, поиску земли, куда «стекаются» все блага. Руководствуясь этими же мотивами, Вещий Олег в летописном предании захватил Киев. В 943/44 году какие-то русы, возглавляемые несколькими «начальниками» (так называет русских князей арабский источник), захватили город Бердаа на реке Куре и, вступив в город, заявили местным жителям: «Нет между нами и вами разногласия в вере. Единственно, чего мы желаем, это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас – хорошо повиноваться нам»^{460}. И надо сказать, что поначалу, пока русы думали, что горожане согласятся на их требование, они вели себя вполне пристойно. Грабеж начался позднее, когда жители Бердаа слишком явно начали демонстрировать свою нелояльность новой власти. Вот и Святослав, устремившись в землю вятичей, а затем на Саркел, решил найти для себя новое место сосредоточения «всех благ». Поначалу он сделал ставку на Керченский пролив – Тмутаракань или Боспор. Перед ним открывалось широкое поле для деятельности в Крыму. Помешали византийцы. Поняв, что его пребывание здесь чревато конфликтом с ромеями, в котором Киев может его не поддержать, Святослав отплыл в Болгарию. Теперь на Добрудже сосредоточились все его интересы. Но и приглашение в Киев, который осаждали печенеги, не оставило князя равнодушным. Правда, побывав здесь, он потерял интерес к «матери городов русских». Болгария казалась ему привлекательнее. Там было больше возможностей для приложения тех сил, которыми щедро наградила его природа. В Добрудже он был сам себе хозяин. Возможность владения землей, вдоль которой ежегодно проплывали русские торговые караваны, более близкой к Византии, чрезвычайно его волновала. Разделавшись наконец с заботами об устройстве Русской земли, Святослав, полный самых радужных надежд, отправился на Дунай.

Занятно читать летописные строки о боевых действиях в Дунайской Болгарии. Особенно если знать, что писавшему их летописцу страна болгар представлялась областью вокруг Переяславца на Дунае. Получается, что здесь до возвращения в Киев Святослав и «брал дань с греков». В глазах древнерусского книжника маленький Переяславец вырос до столицы целого царства. Сюда рвется Святослав. Но за город надо еще побороться! Ведь когда князь вновь пришел из Киева в Переяславец, «затворились болгары в городе. И вышли болгары на битву против Святослава, и была сеча велика, и стали одолевать болгары. И сказал Святослав воинам своим: „Здесь нам и пасть! Встанем же мужественно, братья и дружина!“ И к вечеру одолел Святослав, и взял город приступом».

Картина поистине эпическая. Конечно, можно предположить, что в летописи перепутаны оба города – периферийный Малый Преслав (Переяславец на Дунае) и Великий Преслав (настоящая столица Дунайской Болгарии) и летописец, держа в голове Переяславец, перенес на него события, происходившие на самом деле вокруг Великого Преслава^{461}. В таком случае источником могли послужить предания, сложившиеся среди ветеранов похода на Балканы. Если это действительно так, то мы имеем летописное описание штурма болгарской столицы, остававшейся неподконтрольной русам до декабря 969 года. Значит, Святослав, вернувшийся после похорон Ольги в Болгарию, начал расширять ареал действий своих войск? С чем это связано? И что происходило в землях, уже захваченных русами в отсутствие князя?

Византийские источники об этом молчат. Лев Диакон вообще не заметил ухода Святослава из Болгарии: в его «Истории» русы после своего первого появления на Дунае не прекращают давление на болгар ни на одну минуту. Несколько иначе изображает дело в своем «Обозрении историй» Иоанн Скилица – живший во второй половине XI века успешный чиновник, дослужившийся до должности друнгария виглы (ведавшего внешней охраной дворца) и носивший титул куропалата (один из первых по значению в византийской иерархии). Согласно его хронике, в ходе первого нападения на Болгарию русы «разорили многие города и села болгар, захватили обильную добычу и возвратились к себе». А через год «они опять напали на Болгарию, совершив то же, что и в первый раз, и даже еще худшее»^{462}.