Казанова предложил Терезе увезти мальчика с собой, дабы он служил ему напоминанием об их любви, но получил отказ: Чезарино ни в чем не нуждался, учился музыке у лучших учителей и вообще имел все, что мог пожелать юноша в его возрасте. Будущее его также было обеспечено: часть принадлежащих ей денег Тереза отдала в рост, дабы в урочное время сын ее получил бы небольшое состояние. Если же у нее больше не будет детей, к Чезарино отойдет все ее состояние. Доводы Терезы были веские, и Казанове пришлось с ними согласиться. Впрочем, просьба отдать ему на воспитание ребенка, как и предложение жениться, носили, скорее, ритуальный характер, ибо Казанова никогда всерьез не намеревался обременять себя какой-либо ответственностью. И, будучи неплохим психологом, задавал вопрос, заранее чувствуя, что получит на него отрицательный ответ.
Так как Тереза твердо решила поддерживать с бывшим любовником исключительно дружеские отношения, Соблазнитель стал искать среди окружавших ее актрис ту, которая смогла бы одарить его своими ласками. Таковой стала юная Марианна Кортичелли, правда, в обмен на свое внимание она потребовала у него новую кровать и некоторую сумму денег. Девице этой, проживавшей в крохотной каморке вместе с матерью и младшим братом, до сей поры приходилось делить кровать с братом. Казанова остался доволен Кортичелли, однако ее матушка стала препятствовать их встречам, а этого Соблазнитель чрезвычайно не любил. Тереза была занята в репертуарных спектаклях, и Казанова, почувствовав, что актриса перестала вызывать ажиотажный интерес, счел за лучшее покинуть город и направиться, как он намеревался прежде, в Рим. В то время в Вечном городе находился его младший брат Джованни, обучавшийся в мастерской выдающегося немецкого живописца Менгса.
Встреча с братом была прохладной, скорее, даже холодной, ибо ни один ни другой не знали, что сказать друг другу. В конце концов Казанова пригласил брата пообедать вместе с ним в гостинице, где он остановился. Увидев, какие апартаменты снял себе братец, Джованни предложил ему переселиться к Менгсу, в доме которого пустовала квартира. Соблазнитель ответил, что никак не может, ибо он влюбился в дочку владельца этой гостиницы. Разыскивая поздно вечером свой номер, он случайно попал в комнату Терезы (так звали девушку) и увидел ее обнаженной. С этого времени образ красавицы не выходит у него из головы. Джованни усмехнулся, заметив, что вряд ли в темноте он сумел многое разглядеть, однако попросил показать ему девицу, из-за которой брат его желает попусту вводить себя в расходы. Казанова тотчас позвал хозяина и попросил его прислать к ним дочку. Тереза вышла к гостям и, увидев своего ночного знакомца, покраснела от смущения.
Казанова все же пожертвовал интрижкой с Терезой и переехал в дом Менгса, где проживал также и его брат. Зато на Джованни девушка произвела поистине неизгладимое впечатление и где-то через год он женился на ней. Но недолго он наслаждался жизнью со своей избранницей: через десять лет она умерла, оставив безутешному и небогатому супругу восьмерых детей.
Окрестности Рима навеяли на Казанову воспоминания о его римской возлюбленной, прекрасной Лукреции. Сама Лукреция вернулась вместе с мужем в Неаполь, но мать ее, донна Чечилия, жила в Риме. Здесь же вместе с мужем должна была проживать и ее сестра Анджелика, которую он, побуждаемый Лукрецией, первым приобщил к радостям Венеры. Случилось это незадолго до свадьбы Анджелики. И он решил посетить обеих милых его сердцу женщин, но предприятие сие окончилось неудачей. Донна Чечилия два года назад скончалась. Анджелика приняла его, однако держалась отчужденно, заявив, что не помнит, чтобы они были знакомы. Оскорбленный подобным отношением к своей особе. Соблазнитель написал в «Мемуарах», что Анджелика со времени их знакомства «чрезвычайно подурнела».
Не слишком огорчившийся Казанова устремился на поиски полезных знакомств, необходимых для получения аудиенции у папы. Казанова хотел просить понтифика помочь ему получить разрешение вернуться в Венецию. Путь в папскую приемную лежал через кабинет всемогущего кардинала Пассионеи. Казанове, знавшему нынешнего папу Реццонико еще в бытность того епископом Падуанским, кардинал изначально был симпатичен, ибо открыто называл папу «дураком», в чем Казанова был совершенно с ним согласен. Отправляясь к кардиналу, Казанова облачился в лучший свой костюм, сверкавший золотым шитьем. Взглянув на посетителя из-за огромного, заваленного бумагами стола, Пассионеи отложил в сторону перо и вместо приветствия заявил, что наслышан о похождениях венецианца, а особенно о его побеге из Пьомби.
— Расскажите мне об этом поподробнее, ведь вы слывете отменным рассказчиком, — произнес кардинал.
Казанова приготовился рассказывать и тут обнаружил, что во всей комнате нигде нет стула, кроме, разумеется, того, на котором восседал кардинал.
— Прикажете мне сесть на пол? — дерзко поинтересовался Авантюрист. — История моя занимает много времени.
— О, что вы, — спохватился кардинал, — у вас слишком красивое платье.
Он позвонил, и слуга принес табурет. Усевшись на нем, Казанова почувствовал, как в нем нарастает гнев, его сначала бросило в жар, потом в холод, а по телу заструился противный липкий пот. Заговорив скороговоркой и комкая слова, он через четверть часа завершил свой рассказ.
— Я пишу гораздо лучше, чем вы рассказываете, — вынес приговор кардинал. — Вот, это моя речь на смерть принца Евгения, возьмите и почитайте ее, надеюсь, моя латынь вас не смутит, — и он протянул просителю несколько исписанных листков.
Несмотря на насмешливый тон, кардинал добился для Казановы аудиенции у папы, и уже на следующий день Соблазнитель почтительно целовал туфлю наместника святого Петра, умоляя помочь ему в получении разрешения вернуться на родину. Смирение Казановы привело папу в хорошее расположение духа, и он, благословив просителя, пообещал сделать все, что будет в его силах. А через несколько дней папский служитель прислал ему грамоту и крест ордена Золотой шпоры. Казанова, давно мечтавший получить право украсить себя каким-нибудь крестом, тотчас же нацепил его на пунцовую ленту и повесил на шею, а на следующий день отправился к ювелиру, который по его приказу украсил крест алмазами и рубинами, выгодно сочетавшимися с пунцовым цветом ленты. Пять лет Казанова носил этот орден, пока наконец в Варшаве русский воевода Чарторыский не объяснил ему, что такие кресты носят лишь лакеи, получающие их в дар от своих господ-послов. Высоко ценимый в XVI столетии, в XVIII орден Золотой шпоры утратил свой престиж: награждать им имел право уже не только папа, но и целый ряд прелатов. Чаще всего его вручали послам иностранных держав, для которых он был чем-то вроде памятного знака об их пребывании при папском дворе.
Аудиенция у папы, орден, не хватало только любовного приключения, и оно не заставило себя ждать. Покидая папскую резиденцию, Казанова встретил старого знакомца по имени Момоло, служившего уборщиком в покоях его святейшества. Обрадовавшись встрече, Момоло пригласил Соблазнителя к себе на ужин, извинившись заранее, что живет он небогато и пища будет исключительно простая. Не желая обидеть приятеля, Казанова согласился, но выговорил позволение принести с собой вина. Когда же он отдавал приказание слуге, то, поразмыслив, он велел ему захватить еще и солидный окорок.
Однако приготовления гостя отчасти были напрасны: хозяин подал на стол огромную поленту и гигантскую кастрюлю, до краев наполненную свиными отбивными. Так что у многочисленного семейства Момоло, состоящего из супругов, четырех дочерей, старшей из которых было двадцать четыре года, и двух малолетних сыновей, были все шансы отлично утолить голод. Вино пришлось на столе очень кстати. Рассыпая вокруг себя жемчужины собственного красноречия, Казанова с тоской отметил, что все дочери Момоло на удивление нехороши собой. Но судьба все же послала Соблазнителю красавицу, соседскую дочку. Девицу эту звали Мариучча, лет ей было семнадцать-восемнадцать, росту она была высокого, но сложена так пропорционально, что, казалось, над фигурой ее поработал резец самого Праксителя. Глаза у нее были черные, кожа белоснежная, волосы светлые, заплетенные в четыре косы и уложенные на затылке. Она жила вместе с матерью, женщиной бедной и чрезвычайно набожной, отпускавшей дочь только в церковь и иногда в гости к соседям, которые, зная об их нужде, нередко приглашали ее поужинать, что они и сделали в этот раз. Каждый раз при взгляде на Мариуччу Казанова ощущал сильное волнение, и к концу трапезы он окончательно решил, что добьется этой девушки.