Изменить стиль страницы

Эйнштейн окончил свою речь. Его поддержал Луи де Бройль. Против выступил единый фронт многочисленных теоретиков.

Картина была ясна. Рыцари «феноменологической» физики, эпигоны доктора Маха, претерпев столь сокрушительный урон в дни первых успехов на фронте атома и обанкротившись также на теории относительности, намеревались прицепить свою ладью к волновой механике. Неопределенность, непредсказуемость точного хода единичных атомных событий как нельзя лучше устраивала этих теоретиков. Возведя неопределенность в ранг абсолюта, отметая с порога поиски скрытой и управляемой точными законами подосновы атомного мира, «копенгагенская школа» — под таким названием выступал теперь неомахизм — могла пытаться убить двух зайцев одним ударом. С одной стороны, становились «возможными» мистические спекуляции на тему о беспричинности и о чистой случайности, якобы господствующих в атомном мире: раз позади расчетов вероятностей не скрывается никакого единичного закона, тогда и впрямь открываются ворота для индетерминизма, для «свободы воли электрона»![82] И, во-вторых, отказ от выхода за рамки чистой статистики позволял подводить под эту статистику привычную субъективистскую базу. На месте единичных законов объективно-реального атомного мира водворялись «ощущения наблюдателя», «показания прибора» и весь знакомый инвентарь позитивистской физики…

История четвертьвекового засилья копенгагенской школы в зарубежной теории атома выходит за рамки этой книги.

Об этом засилье, о «тирании статистико-вероятностного метода» хорошо рассказал Луи де Бройль в своем памятном выступлении 31 октября 1952 года перед французскими физиками.

«…Долгое время, — сказал де Бройль, — я терзался вопросом о физическом истолковании формализма волновой механики. Я пытался искать реальный смысл двойственной природы атома, как волны и частицы… Но я натолкнулся на длительное сопротивление и враждебность многочисленных и знаменитых теоретиков… Не решаясь развивать дальше теорию (речь идет о теории, вскрывающей взаимосвязь между движением волны и перемещением единичной частицы. — В. Л.), я потерял мужество (je me decourageai) и присоединился к вероятностной трактовке волновой механики».

«Но сегодня я вижу, что эта, чисто статистическая трактовка препятствует дальнейшему прогрессу физики. Кроме того, она логически приводит к разновидности субъективизма, который сродни философскому идеализму, отрицающему физическую реальность, независимую от наблюдателя…»

Так говорил Луи де Бройль, стоявший в 1927 году плечом к плечу с Эйнштейном, затем «потерявший мужество», но через двадцать четыре года вновь обретший его и снова включившийся в борьбу за материализм в теории атома.

Что же касается Эйнштейна, то он в этом вопросе не терял мужества ни на один день, ни на один час! Отказавшись принять «чисто-вероятностную трактовку» волновой механики, он начал еще в двадцатых годах свою борьбу, — самую тяжелую и самую отважную, — борьбу, которая была логическим продолжением событий его юности — работ над броуновским движением и первых дней штурма реальности атома.

«В наших научных взглядах мы — антиподы», — писал он 7 ноября 1947 года в письме к своему старому европейскому коллеге и одному из лидеров копенгагенской школы М. Борну. «Ты веришь в играющего в кости бога, а я — в полную закономерность в мире объективно сущего… Большие первоначальные успехи квантовой механики не заставили меня поверить в то, что в основе природы лежат законы игры в кости!»

И в письме от 3 декабря того же года:

«Ты опрашиваешь, почему я убежден, что атомные объекты управляются, помимо статистических, также и точными каузальными законами?.. Я отвечу тебе: я чувствую это моей кожей. Свидетелем является мой мизинец (…Капп ich meinen Kleinen Finger als Zeuger beibringen)!»

Нет, он не верил в то, что «бог играет с миром «в кости», он ощущал всеобщую связь и закономерность, господствующие в физическом мире, он осязал их своей «кожей», каждой клеточкой своего существа естествоиспытателя-материалиста! И не было года — за четверть века, истекшую после сольвеевского съезда, — чтобы он не поднял голоса протеста, обрушивая разящую критику против замыкания атомной теории в статистико-вероятностных рамках, против раздувания роли случайности в атомном мире. Копенгагенская школа сопротивлялась отчаянно. При каждом удобном и неудобном случае — с трибуны съездов, со страниц журналов — ее теоретики отстреливались обильными «возражениями», «замечаниями», «антикритиками»… Все это описано самими деятелями копенгагенской школы в юбилейной книге, в седьмом томе так называемой «Библиотеки живущих философов» (Library of living philosophers), выпущенном в 1949 году к 70-летию Эйнштейна. Примечательная эта «Библиотека», заметим, известна тем, что издается на деньги Рокфеллера через посредство доверенного лица этой фирмы господина Шилпа, а основными авторами в ней являются наши старые знакомые из «венского кружка», перекочевавшие в тридцатых годах на подножный корм в Америку. Каждый из пухлых томов «Библиотеки» комплектуется из подходящих к случаю статей апробированного господином Шилпом содержания. Прилагается также фотографический портрет, биография и «заключительное слово», принадлежащие перу самого «живущего философа…». Что касается Эйнштейна, то по отношению к нему эта парадная программа оказалась выполненной не вполне гладко. Ознакомившись с написанными в его «честь» статьями, он пожал плечами и бросил кратко: «Вот обвинительный акт против меня!» В заключительных заметках, помещенных в конце тома, он написал: «… После тщетных усилий я окончательно вынужден признать, что образ мысли, содержащийся в некоторых статьях (данного сборника), настолько решительно отличается от моего собственного, что для меня просто невозможно сказать о них что-нибудь путное!»

А вот сердитое признание, содержащееся в другой статье, напечатанной в этом же юбилейном сборнике и принадлежащей перу лидера копенгагенской школы;

«Различие между подходом Эйнштейна и нашим подходом воздвигло препятствие к взаимопониманию… Сколько мы ни встречались и ни дискутировали… это не привело к согласованию наших точек зрения по теоретико-познавательным вопросам физики…»

3

«Физическому» идеализму не удалось сломить Эйнштейна!

Историческую роль в этих событиях сыграла статья, написанная им в мае 1935 года в сотрудничестве с молодыми учениками Розеном к Подольским в Принстоне. В 1948 году он повторил и усилил свою атаку на страницах швейцарского журнала «Диалектика». В 1953 году, в последний раз, старый боец взял в руки перо и нанес им сокрушающий удар в статье, помещенной в сборнике в честь 60-летия Луи де Бройля.

«Мои выступления (против копенгагенских теоретиков), — писал он здесь, — продиктованы глубоко болезненным ощущением, которое вызывают у меня принципиальные основы чисто-статистической трактовки квантовой теории…» Верно ли, что «не имеет смысла» искать точное положение электрона в пространстве в любой момент, независимо ни от какой статистики, а также от прибора и от наблюдателя? «Никто не сомневается, что в данный момент времени центр тяжести Луны занимает вполне определенное положение даже в отсутствие наблюдателя». Может ли быть иначе для электрона? «Стоит только встать на эту точку зрения, и тогда невозможно избежать солипсизма…»

Клеймом солипсизма Эйнштейн, вслед за Лениным, уже метил однажды «физических» идеалистов в 1921 году. Этим же самым клеймом, как видим, он припечатал их и в году 1953-м!

Но вскрыть причину болезни — это уже много, но это еще далеко не все. Нужно лечить болезнь, нужно найти ключ к построению полностью детерминистской теорий атома, — теории, которая вышла бы из прокрустова ложа «случайностей» и «вероятностей», включив вместе с тем в себя волновую механику как статистический полезный метод.

Уже в дни, предшествовавшие сольвеевскому съезду 1927 года, Эйнштейн ушел с головой в работу над этой задачей.