Соколов заключает: «Голощекин, Юровский и Заславский[35] были теми людьми, которые проявляли власть над царской семьей с первого момента прибытия ее в Екатеринбург» .

В запасниках Свердловского краеведческого музея есть картина «Передача Романовых Уральскому Совету». Ее автор, художник В.Н. Пчелин, которому в Свердловске к десятилетию Октября было заказано это полотно, расспросил участников «передачи», как было дело, и для памяти набросал в блокнот:

«Природа… Вдали лесок. Два барака на песочной площадке с травкой… И уходящий поезд – паровоз с дымком…

Присутствовали: передавали Романовых, окруженных 40 красноармейцами, – комиссар Яковлев и его помощник…

Принимали – (члены Уралсовета) тов. Белобородов, тов. Голощекин, тов. Дидковский…».[36]

Пчелин выполнил поручение со всем соцреалистическим усердием. Он изобразил две кучки людей, на виду солдатской цепи и окутанного дымом железнодорожного состава, напряженно вглядывающихся друг в друга. В лицах Николая II, царицы и великой княжны Марии смятение и тревога, зато напротив них прямо-таки стоят герои. Глаза выступившего на полшага вперед Яковлева горят, правая ладонь развернута к встречающим: дескать, доставил, принимайте. По другую сторону Белобородов в черной кожаной куртке, Голощекин в папахе и шинели, Дидковский с красноармейцем – все уверенные, холодно сдержанные. Филипп Исаевич запечатлен для истории в полупрофиль, с острой мефистофельской бородкой, в его осанке особенно много достоинства. Он на переднем плане, но как бы и в стороне. Наблюдает…

Белобородов телеграфировал в Москву: «ВЦИК Свердлову пред. Совнаркома Ленину Тридцатого апреля 11 часов я принял от комиссара Яковлева бывшего царя Николая Романова бывшую царицу Александру и дочь их Марию точка Все они помещены в особняк запятая охраняемый караулом точка».

Если раньше все сообщения в Москву шли на имя Свердлова, то теперь выявился и другой адресат – Ленин.

Отныне особняк инженера Ипатьева стал именоваться большевиками Домом особого назначения. В самом названии – предумышленное злодейство…

«Прибытие в Екатеринбург Императора вскрыло, – как писал Соколов, – фигуру распорядителя Голощекина». Не только! Открытое выявление «распорядителя» обнажило и смысл того, зачем сразу же после Октябрьского переворота Свердлов направил своего старого товарища «Жоржа» фактическим наместником Урала. С приходом к власти большевиков российскому императору был немедленно подписан смертный приговор. И были определены его исполнители. Вот почему отвезти свою будущую жертву в уготовленную ловушку «Дон-Кихот» не доверил никому.

Кроме жены, Александры Федоровны, в заключении вместе с царем оказалась вся его семья: дочери – Ольга, двадцати двух лет, Татьяна, двадцати лет, Мария, восемнадцати лет, Анастасия, шестнадцати лет, и неизлечимо больной сын Алексей, четырнадцати лет.

Николай II, не изменяя многолетней привычке, вел дневник (он хранится в Центральном государственном архиве Октябрьской революции):

«…Дом хороший, чистый… Чтобы идти в ванную, нужно проходить мимо часового у дверей караульного помещения. Вокруг дома построен высокий дощатый забор в двух саженях от окон. Там стоят пять часовых, в садике тоже…

2 мая. Приближение тюремного режима продолжалось. И выразилось тем, что утром старый маляр закрасил все стекла во всех комнатах известью. Очень похоже на туман, который смотрит в окна. Все время кто-нибудь из комиссаров находился в саду и следил за ним, за нами и за часовыми…» .[37]

На условия заключения никто не жаловался, а между тем нарастал моральный террор.

Охранник Якимов показал на следствии: «Они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они Херувимскую песнь…» А стража пьянствовала, шумела. Привлеченные большими деньгами и непыльной работой догляда, охранники всячески старались подгадить царским узникам: сопровождали княжен в уборную, подпирали ее дверцу спинами во время пользования, писали на стенах «разные нехорошие слова», рисовали похабщину, горланили революционные песни: «Вы жертвою пали в борьбе роковой», «Отречемся от старого мира», «Дружно, товарищи, в ногу».

Николай II заносил в дневник:

«6 мая. Дожил до 50 лет, даже самому странно…»

Царь с дочерьми ежедневно выходил в сад, Алексея выносили на руках – у него болела нога. 16 июля, ничего не подозревая, они прогуливались по саду в последний раз.

Впрочем, так ли уж – ничего не подозревая?..

14 июля священник Сторожев в последний раз отслужил обедницу в доме Ипатьева. Богослужение шло под присмотром коменданта Юровского. Стороже© вспоминал: «По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитву «Со святыми упокой». Почему-то на этот раз диакон вместо прочтения запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава, но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади меня члены семьи Романовых опустились на колени» .[38]

В ночь на 17 июля Николая II и его семью расстреляли.

Ф.И. Голощекин, как областной военный комиссар, был непосредственным организатором и руководителем убийства без суда и следствия (судить, как известно, собирались одного Николая II),.

Об этом событии писали у нас крайне мало и, как правило, неохотно, не упоминая никаких деталей расстрела и почему-то затемняя роль организаторов этого акта.

Е. Городецкий и Ю. Шарапов в книге о Свердлове так описывают происшедшее:

«Фронт рядом, Екатеринбург мог продержаться несколько дней.

В ночь на 17 июля собрался Уральский областной исполнительный комитет. Выступил старейший большевик, опытный революционер, комиссар финансов Урала Ф. Сыромолотов и указал, что в сложной ситуации есть один выход – немедленно казнить царя (о жене и детях ничего не сказано. – В.М.) и сообщить об этом советскому правительству.

Предложение Федора Сыромолотова, поддержанное Войковым, Андреевым, Быковым и другими членами Уральского областного Совета, было единодушно принято» .[39]

О расстреле царской семьи в этой книге нет ни слова, однако авторы прозрачно намекают на некое особое свое знание, начиная главу «Последний заговор Романовых» следующим пассажем:

«…Яков Михайлович любил повторять строки пушкинской «Вольности»:

Самовластительный злодей! Тебя, твой трон я ненавижу. Твою погибель, смерть детей С жестокой радостию вижу».[40]

Ни в воспоминаниях жены Свердлова, ни в томе его писем не найдешь ни слова о том, чтобы именно эти стихи любил Яков Михайлович, однако, быть может, у авторов есть какие-то свои, не известные публике сведения… Как бы то ни было, о роли Голощекина, Белобородова, Юровского, главных действующих лиц расстрела, они странным образом умолчали, даже имен их не привели.

Другой свердловский автор, Яков Лазаревич Резник, в книге «Чекист» – о жизни Я.М. Юровского (Свердловск, 1968) еще более краток:

«В ночь с 16 на 17 июля Яков Юровский, Григорий Никулин, Павел Медведев, Петр Ермаков привели приговор в исполнение».

Между тем для чекиста Юровского, героя повествования, это был «звездный час» жизни, операция № 1.

После он и в гору по службе пошел… О Голощекине вновь ни слова.

М.К. Кашинов в объемистой книге «Двадцать три ступени вниз» (М., 1978) посвящает расстрелу одну строку:

«В ночь на 17 июля все было кончено…»

Г. 3. Иоффе в монографии «Великий Октябрь и эпилог царизма» (М., 1987) о моменте казни царя и его семьи не пишет вообще.

О чем умалчивали десятки лет, повинуясь негласным указаниям «сверху», штатные советские историки партии и революции?

Кровавая бойня совершилась в одной из комнат нижнего, подвального этажа. Это был тупик, за которым шла глухая кладовая. Единственное окно, обращенное на Вознесенский переулок, снаружи было забрано в железную решетку, сильно углубленную в землю. «Один выбор этой комнаты говорит сам за себя: убийство было строго обдумано, – делал вывод Соколов. – Эта комната – в полной мере застенок. Наш старый закон называл такие убийства «подлыми».[41]