На занятия люди приходили прямо от станка, не успев даже переодеться и отдохнуть. И если лектор читал скучно и однообразно, учащиеся часто засыпали…
Редко все ученики дотягивали до конца учебного года, уже после рождества даже у лучших учительниц группы таяли.
Среди учеников Надежды Константиновны было много текстильщиков. Почти все они были с притуплённым слухом, сплошь безграмотные, и заниматься с ними было особенно трудно. Надежда Константиновна решила познакомиться с обстановкой, в которой работают ее ученики. С одной из учительниц отправилась она однажды на фабрику. Ходили долго из одного цеха в другой, рабочие тут же, не отходя от машины, объясняли им производственный процесс. Шум в цехах не давал возможности хорошенько разобраться, кругом стояла густая пыль, было душно, свет еле пробивался через грязные окна. Надежда Константиновна и ее спутница едва протискивались через узкие проходы между станками, рабочие с недоумением рассматривали двух молоденьких женщин, которые всем интересовались.
Крупской казалось, что у нее не хватит сил пройти через этот ад. А ведь в таких условиях надо работать 10–12 часов! И как-то совсем по-другому стала смотреть Крупская на своих учеников, когда они, склонившись над тетрадкой, старательно выводили заскорузлыми пальцами буквы.
Однажды возвращались домой втроем: Крупская, Чечурина и Мещеряков. Разговор велся вокруг школьных дел. «А ты попробуй, Надюша, возить им книги из читальни, — сказала Чечурина. — А то читают всякую чушь вроде „Хождения богородицы по мукам“. Можно в городской библиотеке абонемент взять, 75 копеек на пять книг». Надежда Константиновна загорелась. На следующем уроке собрали деньги, рабочие давали свои трудовые копейки спокойно — на книги не жалко, меньше пропьешь. Школа пыталась бороться и с этим бичом городских окраин.
Долго выбирала Крупская первые книги по абонементу. Принесла свои самые любимые: Толстого, Тургенева, Жюля Верна. С нетерпением ждала отзывов. Через несколько уроков подошел к ее столу пожилой рабочий, взявший «Войну и мир», положил книгу и с какой-то даже обидой сказал: «Чепуха какая-то, это на диване развалясь читать. Нам это не подходит». Надежда Константиновна растерялась — Толстой не подходит. Но как она ни убеждала ученика, все было напрасно, — «длинно, непонятно, чуждо». Зато на «Спартака» Джованьоли, Жюля Верна и «Двенадцатый год» Мордовцева организовалась целая очередь. 18-летний паренек Николай Стремнев, получив книгу Жюля Верна «80 тысяч километров под водой», обхватил ее и так с блаженной улыбкой просидел все уроки. Появился в классе он только через две недели. «Ты что, болел?» — «Да нет, — смущенно ответил он, — времени мало, а я два раза книжку прочитал».
Очень нравилась рабочим «История одного крестьянина» Эркмана-Шатриана. С книгой этой вышла серьезная неприятность. Инженер застал рабочего Сергеева за чтением, просмотрел книгу, а там, на полях, против места, где говорилось о казни Людовика XVI, кто-то написал: «Вот и с нашим надо бы так расправиться». Инженер пошел к Варгунину, и тому с большим трудом, используя все связи, удалось замять дело.
Среди учеников Надежды Константиновны встречались люди большого таланта, ищущие справедливости, стремящиеся «докопаться до корня». Как-то, проверяя с Поморской сочинения, на одной из работ она увидела эпиграф: «Крестьянина… деревни Терпигорева, Неелова, Горелова, Неурожайки тож». В классе на возглас Поморской: «Ого, вы Некрасова читали!» — Фунтиков, высокий и стройный рабочий, заявил, что каждый должен читать Некрасова, и не читают только потому, что мешают капиталисты. Тема «капиталисты и рабочие» была излюбленной темой Фунтикова, он ухитрялся вклеить ее, даже пересказывая пушкинскую «Сказку о рыбаке и рыбке». Иногда эта тема подводила его. Так, когда праздновали десятилетний юбилей общественной деятельности Варгунина, Фунтиков прочел свои стихи, где были такие строки: «Ты эксплуатируй-то эксплуатируй, но помни свои задачи по отношению к рабочим». Получился конфуз. Попечители негодовали, а юбиляр смеялся до слез.
Вечерне-воскресная школа воспитывала в рабочих атеистов. Группу преподавателей, которая вела антирелигиозную пропаганду, возглавляла Л.М. Книпович, к ней примыкали П.Ф. Куделли, Н.К. Крупская, А.Л. Катанская, А.А. Якубова, 3.П. Невзорова. Вести пропаганду нужно было очень тактично и умело, так как многие рабочие, верившие в бога, были совсем малограмотны.
Особенно удачно проходили уроки географии, где легче было объяснять рабочим философские проблемы, пользуясь конкретными примерами из естествознания и астрономии. Знакомство с естественными науками влияло революционизирующе на сознание учеников.
Все ученики обязаны были посещать уроки закона божия. Но из группы Крупской никто не ходил. Священник устраивал скандалы, жаловался начальству. Могли официально закрыть группу. И Надежда Константиновна уговорила учеников ходить на закон божий по очереди. Стали ходить по два человека, на занятиях спорили с попом. А потом, смеясь, говорили друг другу: «Невтерпеж ведь. Спорить нельзя, а чего он несет! С Дарвином спорил. Брось, говорит, курицу в воду, разве у нее вырастут перепонки?» Учение Дарвина стало очень популярно в школе после прекрасных лекций по естествознанию, которые читал Б.А. Витмер.
В апреле 1891 года Надежда Константиновна впервые участвовала в большой демонстрации, это были похороны публициста и общественного деятеля Николая Шелгунова, человека, пользовавшегося у молодежи высоким авторитетом. К его голосу прислушивались с особенным вниманием, как к голосу человека, много испытавшего и сохранившего неизменную верность убеждениям своей молодости. В этих похоронах принимали участие сестры Ленина — Анна Ильинична и Ольга Ильинична.
В молчании двигалась бесконечная процессия по улицам столицы. Рядом со студенческой молодежью, с интеллигенцией здесь можно было видеть многочисленные группы рабочих. Незадолго до смерти писатель получил адрес от петербургских рабочих, где говорилось: «Мы поняли, что нам, русским рабочим, подобно рабочим Западной Европы, нечего рассчитывать на какую-нибудь внешнюю помощь, помимо самих себя, чтобы улучшить свое положение и достигнуть свободы».
Вслед за гробом рабочие несли венок, на красной ленте которого переливались слова надписи, составленной самими рабочими: «Н. В. Шелгунову, указателю пути к свободе и братству».
Идя в толпе с другими товарищами по кружку, Надежда Константиновна всем своим существом чувствовала, какую силу представляют люди, захваченные общей идеей, единым порывом. Чувствовала себя частицей огромного и сильного целого.
«СОЮЗ БОРЬБЫ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА»
Учительствуя в школе за Невской заставой, Надежда Константиновна продолжала участвовать в работе марксистских кружков. У Бруснева она близко познакомилась с лучшими представителями рабочего класса — Н. Богдановым, Ф. Афанасьевым, В. Шелгуновым и другими. Ткач Федор Афанасьев был одним из организаторов кружка за Обводным каналом. Собирались в его маленькой комнатке на четвертом этаже доходного дома для рабочих. Сухой кашель прерывал его речь, а тонкие нервные пальцы выдавали многолетнюю привычку управляться с хлопчатобумажной нитью на ткацком станке. Его жизнь была посвящена одному делу — пробуждению сознания рабочего класса, борьбе за его организацию. Несмотря на слабое здоровье, у этого человека был неисчерпаемый запас энергии. Он был полон планов, организовывал кружки, кассы взаимопомощи, использовал каждое событие фабричной жизни, каждый номер газеты, чтобы указывать рабочим на их интересы и призывать их к объединению, к борьбе за отстаивание своих интересов. Он был одним из активнейших организаторов первой в России маевки, которую провела группа Бруснева 1 мая 1891 года.
Около двухсот рабочих собралось в овраге за Нарвской заставой, в глухом и безлюдном месте. Первым поднялся на импровизированную трибуну, которой служил пень, кузнец Егор Афанасьев. Он призывал к политическому единению для борьбы за социалистические идеалы. Затем выступили рабочий с завода Лесснера Богданов, еще рабочий. И вот к трибуне подошел Федор Афанасьев. Он говорил глухо, часто кашлял, но какой страстью и гневом дышали его слова: «Товарищи! Мы видим, что все наши страдания происходят от существующего экономического строя, дающего широкий простор для произвольной кулаческой эксплуатации, который надо сменить на более лучший и справедливый социалистический строй. Но для того чтобы осуществить на деле такой экономический порядок, нам необходимо приобрести политические права, которых мы в настоящее время не имеем…»