Тяжела была ссылка, но Ульяновы были молоды, любили друг друга, были жизнерадостны и умели брать от жизни то прекрасное, что она дает.
"…Мы ведь молодожены были, — вспоминала о том времени Надежда Константиновна, — и скрашивало это ссылку. То, что я не пишу об этом в воспоминаниях, вовсе не значит, что не было в нашей жизни ни поэзии, ни молодой страсти. Мещанства мы терпеть не могли, мама тоже, и обывательщины не было в нашей жизни. Мы встретились с Ильичем уже как сложившиеся революционные марксисты — это наложило печать на нашу совместную жизнь и работу".
Через много лет напишет Крупская о ссылке в письме к дочери И.Ф. Арманд — Инне: "Так живо встает перед глазами то время первобытной целостности и радости существования. Все какое-то первобытное — природа — щавель, грибы, охота, коньки, — тесный, близкий круг товарищей — поездки на праздники — ровно 30 лет тому назад это было — в Минусинске плотный, тесный круг товарищей-друзей — совместные прогулки, пение, совместное какое-то наивное веселье, дома — мама, — домашнее первобытное хозяйство, полунатуральное, наша жизнь — совместная работа, одни и те же переживания, реакции: получили Бернштейна, волнуемся, негодуем и т. д…А, пожалуй, многое и осталось от того времени. То же волнение — читаю и перечитываю Владимира Ильича, многое гораздо глубже понимаю: на то же направлены мысли — на жизнь масс смотришь, которая сейчас как-то особенно буйно растет…"
Не нашлось бы в Минусинском крае человека, который не увлекался охотой. Первое время Надежда Константиновна удивлялась бесконечным разговорам про охоту, а потом увлеклась сама и в письмах к родным писала об охотничьих успехах Владимира Ильича.
Долгими зимними вечерами, когда над селом завывала метель, кутая дома в толстое снежное одеяло, в часы отдыха резал Владимир Ильич шахматы. Они усаживались с Надеждой Константиновной возле раскрытой печки, и Владимир Ильич, ловко орудуя охотничьим ножом, вырезал из толстой коры шахматные фигурки.
Ссыльные играли в шахматы, когда собирались вместе, играл Владимир Ильич с Лепешинским по переписке. Надежда Константиновна шутила, что Ильич и во сне говорит либо о политических противниках, либо о шахматах.
Зимой Владимир Ильич с Энгбергом устроили каток. Маленькая Шушенка замерзала уже в октябре. Лед был прозрачный — можно было рассмотреть дно, и Оскара осенило: "Каток, расчистим каток". В письме к Анне Ильиничне Надежда Константиновна сообщала: "Володя катается отлично и даже закладывает руки в карманы своей серой куртки, как самый заправский спортсмен, Оскар катается плохо и очень неосторожно, так что падает без конца, я вовсе кататься не умею; для меня соорудили кресло, около которого я и стараюсь (впрочем, я только 2 раза каталась и делаю уже некоторые успехи), учитель ждет еще коньков. Для местной публики мы представляем даровое зрелище: дивятся на Володю, потешаются надо мной и Оскаром и немилосердно грызут орехи и кидают шелуху на наш знаменитый каток".
Дни, месяцы складывались в годы. Приближался срок окончания ссылки Владимира Ильича. Все это время полиция не оставляла их своим вниманием. Каждый день являлся к Ульяновым заседатель — местный зажиточный крестьянин — и в специальной книжке делал отметку, что поднадзорные находятся на месте. Чтобы выехать из Шушенского хотя бы на один день, приходилось просить разрешения у минусинского исправника, а тот далеко не всегда давал его. Правда, заседатель довольно спокойно смотрел на юридическую практику Владимира Ильича, но регулярно доносил исправнику, кто и когда посещал Ульяновых.
Все шло своим чередом. Как вдруг в ночь на 3 мая 1899 года нагрянули жандармы с обыском. Их встретили очень спокойно, даже Паша не показала виду, что испугалась. Началась обычная процедура — рылись везде: в кухне, в столовой, в спальне.
По старой петербургской привычке нелегальную литературу Ульяновы держали отдельно, на нижней полке шкафа. Когда жандарм подошел к нему, Владимир Ильич подставил табуретку, чтобы тому было удобнее начинать с верхней полки. Жандарм с недоумением перелистывал многочисленные статистические сборники, экономическую литературу, книги на иностранных языках. Полка за полкой, ничего опасного не было. "А тут что у вас?" — спросил один из пришедших, показывая на нижнюю полку. Оперенная мужа, Надежда Константиновна ответила: "Моя педагогическая литература, могу дать объяснения". — "Не нужно", — махнул рукой жандарм и отошел к письменному столу. Там они наконец нашли то, что искали, — письмо Владимиру Ильичу от Я.М. Ляховского из Верхоленска, где шла речь о памятнике Федосееву.
Письмо жандармы унесли с собой, хотя ничего предосудительного в нем не было. Чувствовалось, что поиск этого письма лишь предлог. До утра Ульяновы приводили в порядок комнаты. Волновались — вдруг, придравшись к случаю, увеличат срок ссылки. Это нарушило бы все планы, ведь обо всем уже договорились с товарищами.
Бежать не было смысла, так как перед отъездом за границу нужно было в России проделать большую работу, а для этого необходимо легальное положение. К счастью, срока не увеличили.
Ульяновы радостно готовились к отъезду. Запаковывали книги, чтобы отправить их отдельным транспортом. Когда ящики с книгами взвесили, оказалось — ни много ни мало 15 пудов!
Срок ссылки Владимира Ильича кончался 29 января. Решили ехать в тот же день утром. Елизавета Васильевна и Паша, опухшая от слез, заготовляли в дорогу пельмени. Оскар и Проминский помогали укладываться.
29 января 1900 года. День был солнечный и по сибирским масштабам теплый — всего 28 градусов мороза. Провожать пришли Энгберг, семья Проминских, соседи, учитель. Все были взволнованы. Последние напутственные слова, последние объятия. Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна, усевшись в сани, укутались в семейный тулуп, Владимир Ильич в шубе и валенках устроился рядом. Зазвенел колокольчик, сани тронулись. Поворот — и не видно ни провожающих, ни дома. Прощай, Шушенское!
Вечерело… Вдали показался Минусинск. Сани подкатывают к дому, где живут Старковы. Их ждут. На столе кипит самовар.
Теперь к Ульяновым присоединяются Василий Васильевич Старков и жена Михаила Александровича Сильвина — Ольга Александровна. У них тоже все готово, и 30 января, также утром, все вместе выезжают в Ачинск на станцию. Этот путь был тяжел — не одну сотню верст проделали за четверо суток. Отдыхали в избах для проезжающих. Иногда, чтобы подбодрить спутников, Василий Васильевич вынимал свою неизменную гитару, и тогда тихонечко пели все вместе. И опять дорога, мороз, снег, редко-редко встречали повозки. Наконец приехали в Ачинск, приехали прямо к поезду Иркутск — Москва, который отправлялся в 7 часов утра.
Ульяновы ехали в Уфу. На просьбы Владимира Ильича и Марии Александровны разрешить Крупской следовать за мужем в Псков последовал отказ.
Уфа встретила Ульяновых безоблачным небом и крепчайшим морозом. Под снежным покрывалом город казался празднично-красивым, хотя и захолустным.
У Владимира Ильича был адрес старой народоволки Марии Павловны Четверговой, которую он знал еще по Казани. В Уфе она имела книжный магазин, куда они и направились. Четвергова встретила их радушно. Крупская надолго запомнила, с какой мягкостью, вниманием отнесся Ленин к Марии Павловне. Чувствовалось его глубокое уважение к одной из тех, кто посвятил свою жизнь борьбе с насилием. Пусть путь индивидуального террора был неверен, но героизм народовольцев будил молодежь, звал ее на подвиг. Крупской тоже понравилась Четвергова, и они постоянно виделись весь год, что жила Надежда Константиновна в Уфе.
Ульяновы вернулись в гостиницу и застали гостей — местных социал-демократов — Александра Дмитриевича Цюрупу, Александра Ивановича Свидерского и Виктора Николаевича Крохмаля. "Шесть гостиниц обошли, пока нашли вас", — сказал Крохмаль.
Товарищи рассказали об обстановке в городе, который, хоть и был провинциальным купеческим центром, имел уже свою промышленность — кирпичные, чугунолитейные заводы, лесопильни. А следовательно, имелся и рабочий класс. За те два дня, что пробыл Владимир Ильич в Уфе, он успел обговорить с товарищами план постановки общероссийской нелегальной политической газеты, решали, как будут связываться, как помогать газете, какую вести работу. Общими усилиями нашли небольшую и недорогую квартиру для Надежды Константиновны и Елизаветы Васильевны. Владимир Ильич устроил их и поручил заботам товарищей. Трудно было расставаться. Надежда Константиновна хорошо владела собой, старалась не показать своей печали. Было тяжело, но даже мысли оставить Владимира Ильича в Уфе, задержать подле себя у нее не возникало. И они проговорили всю ночь, хотя, казалось бы, все было оговорено много раз, обсуждено во всех вариантах. Утром Надежда Константиновна проводила мужа.