Старик Кристофер упал.

— За что? Что вы… Люди добрые… — повторял он, стараясь прикрыть седую голову от ударов.

Узкогрудого тощего Тома тоже свалили и били, били ногами, тяжело пыхтя и норовя угодить в лицо.

— Старр! Тейлор! Я узнал вас! — крикнул Полмер, пытаясь пробиться сквозь разъяренную толпу фурий к двум всадникам, остававшимся неподвижными. — За что вы нас? Побойтесь бога!..

Страшный удар пришелся ему по голове, он вскрикнул и упал, обливаясь кровью, в розовые цветки вереска.

— Люди! Остановитесь! Если мы делаем что-то незаконно, мы ответим! Перед судом… Дайте нам оправдаться… — взывал тщедушный Дэниел. Но и он упал под градом ударов, и над ним, уже лежащим недвижно, все склонялись, все били, все пыхтели…

Непривычное, непристойное обличье развязало самые низкие страсти. Мужчине бить лежачего стыдно. Мужчина обязан помнить свое имя, знать свой долг и управлять собой. Мужчина должен подчиняться разуму и бояться бога. Но нелепые одеянья стерли все — и память, и разум, и достоинство. Неистовой мегере в косо сидящей юбке все пристало — истерически хохотать, вцепляться в волосы и бить, бить недвижного, лежащего человека, не боясь ни земного суда, ни небесного.

И только когда жертвы перестали проявлять признаки жизни, ярость мало-помалу иссякла, и потные, красные, растерзанные каратели оглянулись на своих вожаков, которые молча стояли в стороне.

— Хватит, ребята, — сказал Тейлор. — Довольно с них. Давай в лес и быстро по домам, по одному. Тряпки снимите.

Они отъехали в кусты, за ними отошли остальные, и там поспешно стали сдирать с головы чепцы, расстегивать корсажи, путаясь, стаскивать через ноги юбки. Вот один, превратившись снова в почтенного фригольдера, поспешно скрылся меж деревьями, не взглянув на остальных и не простившись; вот другой так же быстро отступил, бросив дубинку и зажав под мышкой узел с тряпьем… И скоро вся толпа рассеялась, как дурной сон, словно и не было здесь только что дикого разгула, словно не стонала земля от топота и ударов.

— Хорошо, что мы им бочку поставили, — сказал Тейлор Старру, трогая лошадь. — Надо же людям повеселиться в Троицын день.

— Теперь эти мерзавцы будут знать, как трогать общинную землю, — ответил Уильям Старр, бледный как полотно. — Мы имеем право пасти своих коров, где хотим. Весь холм — общинный, значит, и наш тоже. А они там сеют, строют… Наглецы.

— Они подонки и гады, — проговорил Тейлор и сплюнул. — Им разреши копать в одном месте, они скоро всю страну взроют. А нам что останется? Мы и землю и почет потеряем. На себя, вишь ты, хотят работать… Все у них общее… Где это видано? Да я ничего своего не отдам, зубами вырву. А отберешь — засужу или забью до смерти.

Они шагом ехали по лесу. Ненависть, смутное удовлетворение, затаенный страх читались на их лицах.

6. СУД

Всю ночь Джерард писал «Декларацию о кровавых и нехристианских действиях Уильяма Старра и Джона Тейлора из Уолтона». Старик Кристофер тихо охал за занавеской. Выживет ли? Остальные являли собой такое жалкое зрелище, что больно было смотреть. У Полмера на голове зияла глубокая черная рана, у Тома багровыми синяками заплыли оба глаза и, вероятно, было сломано ребро: он то и дело хватался рукой за бок и страдальчески морщился. Лошадь погибла.

С утра он работал вместе со всеми: бобы требовали постоянного разрыхления почвы, потом подправлял хижины, немного повозился с Джоном над своим срубом. Вечером, когда все собрались у костра, прочел им декларацию. Они слушали молча.

Когда стало смеркаться и луна, почти полная, явственно проступила в вышине, пришла Элизабет. Она сказала, что в таверне «Белого льва», в задней комнате, с обеда сидит компания — лорды, бейлиф, фригольдеры. Тейлор и Старр с ними. Они о чем-то совещались.

— О том, как покончить с нами, — сказал Джекоб. — Мы им поперек горла. Они уже и в лавках отказываются нам продавать.

— А что мы им сделали? — запетушился Джон.

Старый Колтон, который построил в долине просторный дом и потому оказался вконец разоренным солдатскими постоями, подтвердил:

— И правда, налоги мы платим? Платим. Солдат кормим? Кормим. Воевать против них не идем. Так пусть они оставят нас в покое.

— Вы о них, как о людях, — мрачно молвил Том. — А они разве люди? Они по-людски с нами и не говорили, а дрались и выли, как звери. Разве они поймут человеческий язык?

— Узнать бы, о чем они совещаются? — сказал Джерард.

— Когда я шла сюда, я встретила пастора нашего, мистера Платтена. Он сказал, что там сидят сэр Фрэнсис Дрейк, виконт Вэнмен и Ричард Винвуд, эсквайр. А еще атторней из Кингстона, бейлиф Нед Саттон и фригольдеры. Но о чем они говорили, я не знаю.

Она замолчала и стала смотреть в землю. Разговор с Платтеном получился неприятный. Пастор вырос перед ней внезапно на дороге за мостом, будто нарочно поджидал ее, важный, надутый.

— Здравствуйте, мисс, — сказал он, поблескивая очками. — Что-то я давно не видел вас в церкви. Как прикажете это объяснить?

Элизабет молчала. Он посмотрел на нее внимательно и осклабился.

— Опять на прогулку вышли?

Она ничего не нашла лучше, как ответить вопросом:

— А вы? — Это прозвучало дерзко, но он не смутился.

— Я смотрел всходы на моих полях за рекой. Урожай обещает быть лучше, чем в прошлом году, благодарение господу. А сейчас я иду к «Белому льву», меня пригласил сэр Фрэнсис Дрейк.

Так она узнала о совещании. Сама она ответила, что гуляет, и поспешила проститься. Уже спеша вперед, к роще, она оглянулась. Дородная фигура в черном длинном одеянии не двигалась. Он смотрел ей вслед, поблескивая под солнцем круглыми стеклами очков.

— …Слушайте, а может как раз лорды подговорили эту толпу напасть на наших в лесу? — услышала она звонкий голос Джона.

— Не знаю, мальчик, — ответил Уинстэнли. — Единственно, в чем я уверен, — не надо отвечать им злом, пытаться отомстить. Наказывать — не наше дело. Пусть об этом заботится тот, кто один должен вершить суд…

Несколько дней спустя Джерарду сообщили, что против него и диггеров возбуждено судебное дело по обвинению в нарушении прав чужой собственности. Истцы считали, что вся земля северной стороны холма святого Георгия по-прежнему принадлежит владельцу манора сэру Фрэнсису Дрейку. Следовательно, диггеры, начав вскапывать общинную пустошь, нарушили право собственности означенного лорда. В тесной камере, куда их заперли втроем, было влажно и душно, Даже сейчас, в июльскую жару, стены покрывала липкая плесень, от земляного пола веяло затхлой могильной сыростью. Высокое, под самым потолком, окошко совсем, казалось, не пропускало свежего воздуха.

Том Хейдон лежал на охапке полуистлевшей соломы, держась за ушибленный бок; кровоподтеки на его лице приняли густой синий цвет. Рядом сидел Гарри Бикерстаф, великий молчальник и трудяга, свесив голову с желтыми соломенными волосами. Джерард, стоя на коленях, писал, пристроив перед собой табурет. Лязгнул замок, дверь открылась, узники подняли головы. Толстый человек в мантии важно вошел в камеру, за ним семенил маленький клерк с чернильницей и пером. Солдат вытянулся у двери.

— Так… — сказал толстый, заглянув в листок. — Джерард Уинстэнли, Гарри Бикерстаф и Томас Хейдон. Вы арестованы по иску лорда Вэнмена, рыцаря Ральфа Верни и Ричарда Винвуда, эсквайра, каковые являются доверенными лицами сэра Фрэнсиса Дрейка. Суд будет рассматривать ваше дело через три дня. Вам надо нанять адвоката, чтобы он изложил ваши мотивы. Понятно?

Уинстэнли поднялся с колен.

— Сэр, мы сами можем защитить себя, нам нет нужды нанимать адвоката. Мы только хотели бы знать, в чем нас обвиняют. Ваш бейлиф, который арестовал нас и привез сюда, не хотел нам этого сказать. Нельзя ли ознакомиться с заявлением истцов?

— Нет, это невозможно. Документы будут переданы вашему адвокату, и он подготовит ответ от вашего имени.

— Но мы не сможем найти адвоката за три дня.