Но все это были расплывчатые понятия — «миазмы», «дурной воздух», «заразная материя», — не подкрепленные опытами. С одной стороны, состояние медицинской техники не позволяло исследователям подвести экспериментальную базу под свои догадки и наблюдения; с другой — голоса их были одиночными и пропадали в шуме медиков-эмпириков, заглушались разного рода «королями» тех или иных теорий, в рамки которых не укладывалось понятие о микроорганизмах как возбудителях болезней.
Многие исследователи в те времена кинулись на поиски возбудителей болезней. Многие, не обладавшие ни опытом, ни умением экспериментаторов, ни точными научными основами. Находили в крови и других жидкостях больных людей и животных различные микроскопические организмы и, не задумываясь, приписывали им заразное начало. Открывали «грибки» оспы и проказы, холеры и дифтерии, и чего только не открывали. Это были невежественные скоропалительные «открытия»; воображаемые «возбудители» оказывались не чем иным, как случайной или безвредной флорой, никакого отношения не имевшей к данному заболеванию.
Тогда ученые бросились в другую крайность — вовсе стали отрицать значение микроорганизмов в заразных болезнях. Почти анекдотический случай произошел с известным немецким врачом, ассистентом Вирхова, Обермейером. Наблюдая за больными возвратной горячкой — возвратным тифом, как назвал эту болезнь С. П. Боткин, — Обермейер доложил Вирхову все свои наблюдения: самочувствие, температуру, потливость больного. Об одном только он умолчал: о том, что в крови этих больных он обнаружил странные, похожие на спиральки, быстро движущиеся и, несомненно, живые организмы. Обермейер боялся насмешек шефа — ведь Вирхов не признавал роли микробов в заразных болезнях. А между тем именно эти спиральки, увиденные Обермейером, и оказались возбудителями возвратного тифа. Но только через пять лет, в 1873 году, как раз, когда Пастер впервые заседал в Медицинской академии, Обермейер решился опубликовать свое открытие.
За четыре года до этого скромный французский врач, работавший в скромной парижской больнице Валь-де-Грас, Виллемен, несколько лет занимавшийся исследованиями туберкулеза, выступил с заявлением, что туберкулез — болезнь, которая сама служит источником своего распространения, что болезнь эта заразна и что она должна вызываться специфическим возбудителем — микроорганизмом.
Но поскольку Виллемен не нашел этого возбудителя, с ним было очень легко спорить, тем более что заявление его нарушало все медицинские каноны. Каноны эти сводились к тому, что болезни возникают благодаря самопроизвольному изменению крови или других соков организма, а с позиций Вирхова — благодаря нарушению жизнедеятельности клеточек организма.
В Академии медицины Виллемену дали решительный отпор.
— Представление о специфичности — это зловещая мысль, — кричал противник микробного происхождения болезней доктор Пиду, заглушая тихий голос Виллемена, — туберкулез является результатом совокупности целого ряда причин как внутреннего, так и внешнего порядка и не может обусловливаться каким-то специфическим и постоянным фактором.
Доктор Пиду тоже, собственно, ничем не мог доказать своей точки зрения, но это была точка зрения почти всех представителей научной и практической медицины, и поэтому академики встретили его слова аплодисментами.
— Туберкулез — это сложная болезнь, дающая один конечный результат: отмирание, разрушение тканей организма, который эта болезнь поражает, — продолжал Пиду, — обязанность гигиениста и медика пресечь самые различные пути, благодаря которым происходит это разрушение. Если применять теорию специфического возбудителя, то куда же она нас заведет? Как можно применять ее к хроническим заболеваниям, каковым является и туберкулез? Эта теория осуждает нас на поиски специфических средств лечения, и, таким образом, всякий прогресс прекратится. Специфичность — это понятие, тормозящее развитие медицины!
«Специфичность тормозит развитие медицины», — подхватили сторонники самозарождения и самозаражения. И на все робкие доказательства Виллемена, который заражал подопытных животных тампонами ваты с высохшей мокротой больных, они отвечали: «Значит, медикам ничего не остается делать, кроме как заниматься вылавливанием этих спор туберкулеза! А кто же будет лечить больных?»
Нет уж, возражали медики, разрешите нам подождать, пока вы сумеете опровергнуть наше убеждение в самопроизвольном заболевании туберкулезом. А мы тем временем, зная об условиях, в которых развивается туберкулез, будем бороться с этими условиями.
Опровержение они получили только в 1882 году, когда доктор Кох сумел выделить и вырастить на искусственной среде возбудителя туберкулеза, так и получившего название «палочки Коха».
В то время когда академик медицины Пастер собирался посвятить себя изучению возбудителей заразных болезней, безвестный врач Роберт Кох в глухой немецкой провинции молча и скрытно занялся научным доказательством тех истин, провозвестником которых давно уже был Пастер.
Идеи Листера постепенно завоевывали себе признание в научных кругах. Карболовые повязки и карболовые «наводнения» действительно устраняли нечто носящееся в воздухе, и заражения не наступало. Все яснее для многих становилось, что это «нечто», эти виновники заразы — микробы; те самые, от которых Пастер «лечил» вино, пиво и шелковичных червей и которые, как он это доказал, никогда не зарождались сами по себе. И кое-кто взялся неумело, но горячо за опыты, доказывающие, что микробы — истинные возбудители заразных заболеваний.
Но Роберт Кох решительно ничего не знал ни об этих опытах, ни о карболовых повязках Листера, ни о теории Пастера. Он сам, в полном одиночестве продирался сквозь мрачные дебри медицинских тайн, и тем, чего он достиг, он обязан единственно своему необыкновенному упорству и не менее необыкновенной аккуратности.
Кох мучился своей беспомощностью как врач. Совесть не давала ему покоя, когда он брал со своих бедных пациентов гонорар за лечение, которое только в кавычках можно было назвать лечением. Он был еще очень молодым врачом, только что окончившим университет, но он не считал свою молодость оправданием для беспомощности. Он должен был лечить больных, а вместо этого он, мягко говоря, втирал им очки ничего не дающими рецептами, и, если больные выздоравливали, честный Кох отлично понимал — происходит это независимо от его лекарств.
И Кох решил во что бы то ни стало избавиться от своей беспомощности и найти истинную причину заразных заболеваний. Он сидел за микроскопом во все часы дня и ночи, когда кончал прием больных, и смотрел, смотрел, пока туман не застилал покрасневших от напряжения глаз. Он брал кровь из порезанного пальца ребенка, мочу, которую ему приносили «на просмотр», плевки из плевательницы — словом, все, что попадалось под руку, и клал под микроскоп. Однажды он таким же образом положил на чистое предметное стеклышко каплю крови от овцы, умершей от сибирской язвы. И через несколько лет после Давена и Райе увидел все те же странные живые нитеобразные палочки.
Месяцы и годы, проведенные у микроскопа, превратили Коха в дотошного исследователя. В своем медвежьем углу он не имел возможности прибегнуть ни к чьему совету, да и кто мог в го время научить его искусству наблюдения над микробами? В конце концов он не только научился создавать подходящую среду для культивирования этих палочек, но и вполне убедительно доказал в своей самодельной лаборатории, что именно они являются истинной причиной повального заболевания сотен и тысяч животных, гибнущих от сибирской язвы. Он был первым исследователем, который доказал, что определенный вид микробов вызывает определенную заразную болезнь. Он открыл, что у сибиреязвенных микробов бывает стадия устойчивых спор, но… ни одна душа до поры до времени не узнала об его открытии. Он был слишком дотошным ученым и слишком неуверенным в своих знаниях, чтобы рискнуть объявить об этих исследованиях ученому миру. Решился он только в 1876 году.
Между тем как раз в то время, когда Кох впервые увидел сибиреязвенных бактерий, Пастер собирался заняться изучением этой болезни. И как раз в это время жестоким нападкам подвергся французский ученый Давен, который, как и Листер, после работ Пастера о брожении снова вернулся к идее возбудителя «сибирки» и написал об этом небольшую статью.