Они определенно чего-то боятся, они чувствуют, что там им грозит гибель… «У них чертовски сильный инстинкт, — бормочет Пастер, не замечая, что говорит довольно громко. — Что бы это могло быть? Уж не воздух ли убивает их? Кислород, который так необходим всему живому? Кислород, который Либих считает основным и главным в процессах брожения…»

Чувствуя, что находится на пороге открытия, Пастер сознательно умеряет волнение и нарочито медленными движениями проделывает простой опыт: он пропускает струю воздуха в колбу с маслянокислым брожением и затаив дыхание наблюдает. Все меньше становится пузырьков воздуха, выходящих из колбы, а потом они вовсе исчезают. Капля раствора — стекло — микроскоп… Живых вибрионов больше нет. Брожение прекратилось.

Живые существа, которые не только не требуют для своей жизни воздуха, но боятся его, умирают в его присутствии. Было от чего прийти в восторг!

Итак, происходит на его глазах то, что до сих пор испокон веков считалось немыслимым: жизнь без воздуха. Анаэробная жизнь.

Пастер тут же крестит своих дорогих вибрионов — «анаэробы», живущие без воздуха.

— Позвольте, а как же они все-таки живут в воде, где есть воздух, ведь я же его оттуда не удалял? — спрашивает он самого себя.

И отвечает:

— Раствор, который берется для опыта, вовсе не стерилен, он не закупорен герметически, и в него попадают из воздуха какие угодно и сколько угодно нормальных аэробных бактерий. Если этот раствор остается открытым, то дышащие воздухом бактерии, стремясь к верхнему слою раствора, поближе к воздуху, образуют там густую, непроницаемую для кислорода пленку, похожую на желатину. А жизнь анаэробов благополучно и беспрепятственно продолжается в глубине сосуда.

Пастер ставит еще один опыт — пускает к вибрионам струю углекислого газа: вибрионы отлично себя чувствуют и продолжают двигаться с лихорадочной поспешностью друг за другом, образуя длинную, много раз переплетенную цепочку.

И эти милые вибрионы, маленькие изогнутые цилиндрические тельца, похожие на турецкую туфлю, помогают Пастеру выбить из-под ног Либиха самую незыблемую опору: кислород не только не главный агент брожения, но есть брожение, которое прекращается в его присутствии.

Когда Пастер сообщил о своем открытии в Академии наук, на него напали со всех сторон. Ученые были возмущены: этот химик, этот самозванный биолог смеет покушаться на святая святых — кислород! На непреложный физиологический канон, по которому нет жизни без воздуха! Что это за фантазии, будто возможны существа, живущие без воздуха?! Либо эти существа неживые и Пастер их просто выдумал, либо его опыты не стоят ломаного гроша и он никуда не годный экспериментатор.

Но, увы, все, кто хотел убедиться в справедливости таких обвинений, потерпели полное фиаско. А Пастер тем временем продемонстрировал им целый полк анаэробов. И с этим пришлось примириться. Отлично, сказали тогда его противники, вы действительно доказали, что есть среди этих микроскопических зверюшек такие, которые не нуждаются в кислороде. Но, позвольте, при чем же тут брожение? К брожению ваши анаэробы не имеют никакого касательства…

Это твердили все сторонники химической теории, твердили вопреки очевидности, потому что не хотели сдаваться, потому что у них не хватало мужества на признание своего поражения, потому что имя Либиха было для них священно и его теория не подлежала проверке.

А Пастер только усмехался в свои аккуратно подстриженные усы. Ничего, я им еще не то покажу! Раз отдельные звенья их цепи оказались на поверку гнилыми, я сумею доказать, что и вся цепь — не больше как бумажное украшение: красивое, блестящее, но непрочное.

Забегая вперед, надо сказать: Пастер кое в чем был не прав, химики кое в чем были правы. Пастер увлекался, как увлекался всегда своими исследованиями; но и химики не могли еще в то время доказать свою правоту, которая, кстати сказать, ничуть не умаляет открытий Пастера.

И Пастер продолжал наносить удар за ударом химической теории, и каждый его удар представлял собой самостоятельное открытие, буквально расстреливающее все то неправильное, что защищали сторонники Либиха.

Итак, рассуждал Пастер, Либих говорит, что кислород — истинный агент брожения; я доказал, что он не прав и существуют брожения, возбудители которых не нуждаются в кислороде; напротив, он для них смертелен. Либих говорит, что все виды брожения, кроме спиртового, происходят помимо участия в них грибков или инфузорий; я нашел и тех и других там, где их раньше не замечали: в молочнокислом и маслянокислом брожении. Либих доказывает — и это самое сильное, что есть в его теории и что труднее всего опровергнуть, — что любой фермент может быть заменен белковым веществом; нужно мне разбить и этот довод.

Надо сказать, что этот довод был действительно очень силен в теории Либиха, ибо он был полностью подтвержден многочисленными опытами химиков. Козырем тут было уксуснокислое брожение — наиболее исследованная форма этого процесса.

Для того чтобы превратить спирт в уксус, говорили «химисты», достаточно добавить к нему любое азотистое органическое вещество. И они не только говорили, но и доказывали это на опыте. Они даже очень логично определили роль грибков, которые часто присутствовали при уксуснокислом брожении: гриб, разлагаясь, теряет свой азот, который в виде аммиака попадает в бродящую жидкость. Этот аммиак, выделенный разлагающимся грибком, и служит истинным бродилом для спирта, превращая его в уксус, совершенно так же, как и любое другое органическое вещество, которое, разлагаясь, всегда выделяет аммиак.

Это-то явление и было для Пастера камнем преткновения: так как он теперь уже твердо знал, что грибки, вызывающие брожение, не мертвые, а живые, он не мог объяснить, откуда же берется аммиак в бродящем спирте?

И тут он начал ломать голову над таким всеобъясняющим опытом, который вполне определенно доказывал бы, что именно эти живые грибки своей жизнедеятельностью, а не разложением превращают спирт в уксус, и одновременно доказал бы, что эти живые существа не могут быть заменены никаким разлагающимся азотистым веществом, что без них разведенный спирт никогда не превратится в уксус.

Он долго придумывал такой универсальный опыт и в конце концов решил: надо прежде всего вырастить мои бродила в среде, в которой не будет ни капли белкового вещества.

Легко сказать — среда без белкового вещества! Эти милые создания вовсе не так уж милы, как кажутся на первый взгляд. Они до невозможности капризны и не желают жить в бульоне, который им не по вкусу. А вкусы у них донельзя прихотливы.

Пастер сделал сотни комбинаций питательных сред и не мог добиться успеха: дрожжи упорно не желали в них размножаться. Наконец на каком-то сотом опыте он добавил в обыкновенный белковый бульон, в котором культивировал колонии дрожжей, аммониевой соли. И — чудо: аммониевая соль начала бурно исчезать из бульона! Зато дрожжи столь же бурно росли и размножались.

— Угодил-таки вкусам избалованных дрожжей, — сказал Пастер своему лаборанту, — теперь уж я знаю, что делать дальше…

Дальше все пошло как по маслу. В обыкновенную дистиллированную воду, слегка разбавленную сахаром, Пастер положил аммониевой соли, опустил в эту незамысловатую смесь немного дрожжей, поставил колбу в термостат и стал ждать. Наутро он уже кричал «ура» на всю лабораторию: поле битвы осталось за ним. Дрожжи великолепно распустились и размножились за одну ночь, между тем в питательной среде не было ни капли белкового вещества.

Чего он этим добился? Он доказал, что не разлагающиеся дрожжи выделяют аммиак, а, наоборот, они заимствуют себе на пропитание аммиак из аммиачных солей, прибавляемых к растворам. Выходит, не белок разлагающихся дрожжей дает аммиак, а с помощью аммиака образуется белок новорожденных дрожжей.

Вывод был так необыкновенен и нов, что Пастер поначалу даже немного испугался. Потом спохватился — это еще только половина работы, остается главное: доказать, что именно дрожжи превращают алкоголь в уксус.