Все это следует сказать в оправдание их обоих и более всего в оправдание Роберта Коха: трудно было при такой сердечной тьме не протянуть рук навстречу солнечному лучу, который, хоть и с большим опозданием, все-таки засиял в конце концов над его головой…

Состояние разлуки двух живущих в одном доме людей продолжалось и, казалось, никогда уже не кончится. Коха это состояние не тяготило, жену его иногда мучило. А у дверей поджидала тем временем новая разлука — настоящая, опасная и страшная…

ЧЕРНАЯ МОЛНИЯ

У такого человека, как Кох, все его планы и намерения, даже те, которые родились в розовом детстве, рано или поздно должны были исполниться. Образец редкой абсолютной целеустремленности — вот, пожалуй, основная черта характера Коха. Все остальное было поставлено на службу главному: необыкновенное терпение и осмотрительность, скрупулезность, умение рассматривать вопрос со всех сторон, опротестовывать собственные выводы, чтобы потом с еще большей ясностью доказать их правильность, честолюбие и даже некоторая ограниченность интересов. Его даже нельзя назвать одержимым — в его стремление к цели не входило понятие отрешенности от всех жизненных благ: напротив, вначале и на последней стадии пути жизненные блага занимали значительное место в его устремлениях. Но главным было достижение поставленной цели. И пока оно оставалось главным, Кох выходил победителем на всех этапах борьбы. Только тогда, когда честолюбие и самонадеянность взяли верх над другими его качествами, — только тогда Кох потерпел тяжкое поражение…

Итак, рано или поздно сбывались его намерения. Правда, иной раз они принимали совсем необычную форму. Так, в первый раз он покинул родину для того, чтобы попасть на войну во Францию, и даже из этого «путешествия» умудрился почерпнуть полезные для себя знания. Во второй раз он отправился в настоящее, далекое и заманчивое путешествие, в Египет и Индию… изучать там холеру.

В пятый раз за столетие настигала холера людей. Подобно черной молнии, она вспыхивала внезапно, сжигала на своем пути сотни и тысячи жизней и, собрав обильную жатву, угасала на время, чтобы в любой час вспыхнуть с новой силой и опять исчезнуть неизвестно куда.

Долгое время холера была местной болезнью жителей дельты Ганга. Столетиями подымались оттуда ядовитые испарения, распространяя опустошительную заразу, разнося миллиарды бацилл, достаточно сильных и зловредных, чтобы уничтожить все человечество.

Расширялись торговые связи Индии с другими государствами. И вместе с драгоценными камнями, шелками, пряностями — всем, чем богата эта страна, через морские пути и порты завозили корабли к себе на родину страшную смертельную болезнь — холеру.

Особенно разгулялась холера в Европе в XIX веке. Ни одна война не приносила такого ущерба человечеству, как эпидемии холеры. В период войн от нее погибало во много раз больше людей, чем от ран, хирургических осложнений и заразных болезней.

Во время Крымской кампании в 1854 году французская армия потерпела чудовищный урон от холеры. «…Количество холерных больных возросло до того, что пришлось отступить, — пишет в своем отчете доктор Шеню, — холера сразила экспедиционную колонну точно молнией. В восемь часов уже оказалось 150 умерших и 350 в агонии. Зрелище было ужасное, способное поколебать дух самых стойких. Нечего было и думать о битве, когда приходилось заботиться лишь о том, чтобы избежать болезни… Умершие и умирающие лежали кучами в палатах… Трупы лежали повсюду; могилы вскрывались, взборожденная почва бесконечно распространяла отравляющий запах. Нередко руки людей, рывших могилу, останавливались, не кончив работы, и державшие заступ ложились на край зияющей могилы, с тем чтобы больше не вставать…»

В 1883 году через море и пески пустыни холера обрушилась на Египет. И сразу же вслед за Египтом постучалась в двери Англии и Франции.

В Александрии царила паника. Люди, которые утром еще жили полной жизнью, к вечеру падали, скошенные болезнью, а на следующий день трупы их поспешно хоронили. С каждым днем все больше пустела египетская столица. Помощи не было, и неоткуда было ее ждать. Обреченный город словно вымер.

Еще ни одна душа в мире не знала, откуда берется этот смертельный яд, в чем причина его внезапного нападения. И никто не знал, как уберечься от заболевания. Совершенно здоровые люди погибали с такой же быстротой, как и те, кто был ослаблен другими болезнями, и неожиданно какой-нибудь дряхлый старик, переболев холерой, вдруг выздоравливал. Выздоровевших было, правда, не так уж много; но зато поражали случаи, когда люди, все время находившиеся возле больных, не заражались, а те, кто на версту не подходил к отмеченному холерой дому, вдруг падали на улице в страшных судорогах и через несколько часов погибали.

Одним словом, это была одна из тех многочисленных тайн, которые не могла в то время раскрыть наука. Но в этот раз, в конце XIX века — века расцвета бактериологии и пристального внимания ученых к заразным заболеваниям, — наступило время по-настоящему взяться за холеру. Пора уже было сорвать с нее таинственное одеяние, найти причину, вызывающую болезнь, научиться бороться с ней.

Кто мог сделать это? Два человека, чьи имена гремели по всему миру, усилиями которых была создана новая наука о микроскопических существах и указаны пути борьбы с ними: Луи Пастер и Роберт Кох.

В эту пору шестидесятилетний, частично парализованный Пастер с головой погрузился в создание спасительного средства от бешенства. Не имея возможности поехать самому, он командировал в Египет блестящего Эмиля Ру и самого молодого в мире микробиолога талантливого Тюилье.

В лаборатории Коха в те дни один из двух его ближайших и преданнейших учеников — Фридрих Лёффлер с утра до ночи торчал в детском отделении «Шарите», а с ночи до утра сидел за микроскопом в отчаянной погоне за убийцей тысяч детей — микробом дифтерии. И на второй день после того, как Лёффлер с горящими от восторга глазами крикнул на всю лабораторию: «Наконец-то я поймал эту скотину!» — и показал Гаффки первую обнаруженную им партию дифтерийных палочек, немецкая комиссия отбывала в Египет. Возглавлял ее сам Кох. С ним ехали Гаффки и молодой ассистент Фишер.

Обе комиссии — французская и немецкая — выехали почти одновременно.

Эмми плачет, прощаясь с мужем. Нет, не потому, что он все-таки добился своего и отправляется путешествовать: как только она услышала слово «холера», сердце ее сжалось от страха. Но на сей раз она даже не пытается отговорить Коха от поездки — за пятнадцать лет жизни с ним одну истину она хорошо усвоила: там, где речь идет о работе, никакие силы на земле не способны остановить Роберта. Она только умоляюще смотрит на него и шепчет: «Береги себя!..»

Кох растроган. Он торопливо обнимает жену, крепко целует Гертруду, обещает ей привезти фотографию пирамид — и отбывает в Триест. Оттуда небольшой пароход везет «спасательную экспедицию» в Порт-Саид.

Кох почти все время проводит на палубе. Адриатическое море, берега Италии, Балканы; парусные лодки и рыбачьи баркасы; чужие, незнакомые места, чужое, неведомое небо… Вот они, мечты его детства, сказки, придуманные им в горах Гарца!.. Сказки о холере, на борьбу с которой он едет? Нет, о холере он тогда не думал; не думал и о том, что отправится в свое первое настоящее путешествие не простым судовым врачом, а известным миру ученым, который должен теперь — во что бы то ни стало должен! — расправиться с этой болезнью, проклятьем рода человеческого!

Время идет незаметно. Кох погрузился в чтение предусмотрительно захваченных с собой книг и статей о холере. Ничего вразумительного он из этой литературы не может почерпнуть. Разные взгляды разных людей, различные предположения, разнообразные, самые нелепые советы. Но зато попадаются любопытные факты: холера, оказывается, имела привычку останавливаться на каких-то определенных рубежах. В одной и той же местности иногда проходит невидимая граница болезни, через которую она почему-то не может перешагнуть.