И песня лилась по землянке, проникая в души и зажигая сердца.

Голос у Тани высокий, мягкий; поёт самозабвенно, никого не замечая. Да и самой её в землянке нет. Она, с трудом сдерживая слёзы, провожает друга в бой, перевязывает горячие раны и полна готовности отомстить за него.

Тихону кажется, что Таня смотрит на баяниста не отрываясь. Но это взгляд в никуда, она не видит ни баяниста, ни музыканта, ни землянки. Она смотрит в самоё себя, перебирает свои, одной ей известные Душевные струны.

Песня окончена.

Сашок вытирает трудовой пот: тяжело играть на старой рухляди.

В землянке тихо.

— Таня, спой весёленькое!

— Не хочу, — торопливо ответила она, — не хочу весёлое.

— Спой песню Шуры, — просительно сказал Тихон, — из любви».

Таня взглянула на него с хитринкой и, не произнеся больше ни слова, запела:

Тихон с восторгом слушает Таню, а она поёт просто, без жеманства, так, что у Тихона — да и у одного ли Тихона? — стали подозрительно чесаться глаза, перехватило дыхание.

«…Значит, ты пришла, моя любовь!» — закончила песню Таня, и все увидели, что её большие голубые глаза были полны слёз.

— Ребята, — ворвался в землянку молодой, восторженный партизан, — довольно тут в гусли играть! Гости приехали!

Они шли по лагерю, олицетворяя собой большую, непоколебимую силу, спокойные, уверенные в себе. Свежий снег солидно похрустывал под новыми серыми валенками, поскрипывали кожаные портупеи, красиво обтягивали белые дублёные полушубки. Шапки-ушанки с красными звёздочками и алыми лентами наискосок, с подвязанными наверх ушами-клапанами, лихо сдвинуты на затылки. На начищенных до металлического блеска пряжках сверкало утреннее солнце. Маузеры в деревянных кобурах, пистолеты и наганы, автоматы, карабины — русские и немецкие, ручные гранаты «РГД», «Ф-1» и немецкие с длинными деревянными рукоятками — всё это располагалось на ремнях продуманно, красиво и надёжно.

Это были представители от прославленной партизанской бригады, известной под громким именем «Народные мстители».

Местные партизаны с интересом смотрели на гостей, а те явно «давили фасон», всем своим видом показывая, что цену они себе знают. Удивление вызвали гладко выбритые лица представителей бригады. Сами хозяева, считая себя настоящими партизанами, брились редко, отпускали усы и бороду. Да и что за партизан без бороды?!

Но не это было главным. На плечах гостей были погоны. Такого чуда никто из местных партизан не видел никогда. Разве только в кино. И эти лоскуты, нашитые неуклюжими руками прямо на полушубки, незнакомые знаки различия на них, делали пришельцев непонятными и чужими.

— Погонники, — ляпнул невпопад кто-то.

— Болтаешь, что на ум взбредёт, — одёрнули его. — Вся наша армия теперь с погонами ходит.

— А почему?

— Дурак ты, вот и спрашиваешь, — послышался хрипловатый голос. Пожилой партизан, сдвинув привычным взмахом руки кожаный треух на лоб, почесал затылок и задумчиво добавил: — А кто же его знает, почему? Видать, так нужно. Дурак и есть. Откуда я знаю, почему!

Раздался приглушённый, но дружный смех.

— Хорошо ты всё объяснил, дядя Вася. Сразу всё стало ясно и понятно. Как клоун в цирке.

Смех усилился. Дядя Вася обиделся. Жизнь прожил, но отродясь его никто клоуном не обругивал. Промолчал. Неудобно продолжать спор при посторонних.

Командир и комиссар отряда смотрели на приближающихся гостей со смешанным чувством радости и грусти. Рядом с воинственными, одетыми в форму регулярных войск, подтянутыми людьми они со своими партизанами выглядели невзрачными, штатскими фигурами, как попало и неизвестно зачем напялившими на себя разномастную одежду и разнокалиберное вооружение.

Группу прибывших возглавлял майор Фёдоров, моложавый светловолосый крепыш. Его правую щёку пробороздил неглубокий шрам, но он не нарушил гармонии, а делал лицо более мужественным и значительным. После тёплых приветствий командиры отправились в штабную землянку, а охрана разбрелась по лагерю. До позднего вечера беседовали партизанские руководители. Разногласий и споров не было. В соответствии с решениями подпольного обкома партии и партизанского Центра отряды Ивана Ивановича и Романа организованно вливались в партизанскую бригаду «Народных мстителей» и отправлялись вместе с ней в дальний рейс по глубоким тылам врага. Было решено перед уходом из-под города Лесное устроить фашистам хорошую трёпку. План нападения был продуман лишь в общих чертах, его ещё нужно было согласовать с подпольщиками.

Приезд гостей взбудоражил отряд. Всех радовало начало настоящей партизанской войны — предвестника близкой общей победы.

Отряд продолжал жить в суровом боевом режиме. Днём и ночью уходили по глухим лесным тропам на задания партизаны. Неспокойно было по окрестным деревням и сёлам. То там, то здесь огненными всполохами разрывалась темнота, тонули в тишине взрывы гранат, захлёбывались в собственной крови оккупанты и изменники.

На самые трудные и серьёзные задания напрашивался Тихон. Казалось, он не знал усталости. Но в действиях его появилась осторожность, и ещё больше стало злости к врагу. Перемены в характере Тихона в первую очередь объяснялись передрягами, свалившимися на его голову за последнее время. Но была и другая причина, которая не позволяла оставаться ему прежним Тихоном. Это — Таня. Что бы ни делал Тихон, она незримо всегда была рядом. Где бы он ни был, по какой бы ни шёл дороге, она всегда каким-то чудесным образом заканчивалась у порога её землянки. Будто неведомая сила, с которой он не мог, да и не хотел бороться, тянула его сюда. Тихон потерял сон, желание есть и мог подолгу, замирая от счастья, смотреть на Таню.

Тихон, Тихон, буйная твоя головушка! Вошло в тебя светлое, хорошее чувство. Разобраться в нём ты до конца не можешь. Что это? Откуда? Почему замирает сердце? Зачем так сильно стучит? Отчего огнём горит лицо? Ты различаешь тончайшие интонации её голоса, улавливаешь малейшую смену настроения, а всё потому, что ты стал самым богатым человеком на свете и не догадываешься об этом. Любовь не имеет цены. Даже на самый короткий миг нельзя купить этого чувства. И не каждому дано в жизни величайшее счастье — любить!

Но то, что ты сейчас чувствуешь, Тихон, это ещё не вся любовь, а только её начало. Впереди столько неизвестного, таинственного, необыкновенного! Тебе очень хочется идти по этой бесконечной дороге радости и счастья… Иди, но не спеши! Не сломай прекрасный цветок до времени. От счастья до утраты его — всегда один шаг.

Мечты, мечты! Но любит ли она? И тебе кажется, что от ответа на этот вечный, как сам мир, вопрос зависит вся твоя жизнь.

Ты придирчиво смотришь на себя и с тоской видишь, что, в сущности, ты — ничто по сравнению с ней. Раньше ты как-то не замечал, что ростом невелик, нос картошкой, глаза косят, ноги кривые, руки грубые. Ошеломлённый этими ужасными открытиями, ты не спишь всю ночь, а утром, окончательно измученный, вдруг видишь, как радостно сияют её глаза, как ласкова она при встрече с тобой! И ты вновь обретаешь уверенность в себе, вновь становишься человеком, полным сил. Забыты муки бессонной ночи, и ты с восторгом замечаешь, что рост у тебя подходящий, нос выглядит, по крайней мере, на четыре с минусом, глаза не косые, а миндалевидные, ноги и руки не хуже, чем у других.

И всё же — любит или нет? Спросить? А как? И вот ты впервые признаёшься себе, что ты, в сущности, порядочный трус.

…Задумчив и строг зимний лес — могучий заколдованный великан. Он спит до поры до времени, и даже сонный прекрасен в своём величии. Высокие, стройные жёлтые сосны, густые тёмные ели, одетые в хвою, опушённую серебристым снегом.