— А что ты шепнёшь?

— Что на ум взбредёт. Чем чёрт не шутит, когда бог спит. Много ли в наше время нужно, чтобы погубить человека? Скажу, что вы подпольщики и всё.

— Кто тебе поверит?

— Опять дура, — самодовольно ухмыльнулась Зинка, — зачем она, правда-то, кому она нужна? Нам не впервой, фокус проверенный. Гестаповцам тоже приходится как-то свой хлеб зарабатывать, им людей не жаль.

— Тебе тоже не жаль?

— А что их жалеть. Все, как волки, грызут друг друга. Нет у меня жалости к людям!

— Просто ты настоящих людей не встречала, не замечаешь их.

— Настоящих? Уж не ты ли настоящая? Видали мы таких! Каждый свою выгоду соблюдает, да только обставляет по-разному.

Наташа с ужасом слушала эти откровения. А Зинка, убеждённая, что ей удалось запугать Наташу, почувствовала своё превосходство над ней и решительно заявила:

— Дошло до тебя, краля? Исчезни подобру-поздорову, отправляйся к отцу-матери, довольно у дяди на шее висеть. Ясно?

— Ясно, — бессознательно ответила Наташа и почувствовала, что притворяться и сдерживаться она больше не может. — Ты всё сказала? — очень тихо спросила она.

— Всё! — грубо ответила Зинка.

— Хорошо, — шёпотом, чтобы не сорваться на крик, выдавила Наташа, — а теперь слушай меня внимательно: ты, паршивая дрянь, немедленно убирайся отсюда вон!

— Чего? — раскрыла рот Зинка.

— Убирайся вон и никогда больше не попадайся на моём пути!

Такой оборот дела застал Зинку врасплох. Она растерянно смотрела на возмущённую Наташу и не двигалась с места.

— Ты что, русский язык совсем разучилась понимать? — с угрозой выкрикнула Наташа. — Вон отсюда!

Зинка будто проснулась окончательно, быстро, как от удара хлыста, вскочила, набросила на плечи пальто и, ни слова не говоря, вышла.

Наташа прошла следом за ней в сени, заперла на засов дверь, вернулась в комнату и упала на диван. Вошёл Иван Фёдорович.

— Ну, что ты, Наташенька? — участливо сказал он.

— Ничего, — пытаясь улыбнуться, ответила Наташа, — устала…

— А зачем пожаловала эта фурия?

Наташа рассказала всё, и Иван Фёдорович сразу забеспокоился:

— Наташенька, это не простая угроза. Такая, как Зинка, способна на любую подлость. Она давно у нас на примете. По её доносу была арестована жена Ивана Ивановича, которая ей ничего плохого не сделала, а у тебя с Зинкой, по её мнению, переплелись любовные тропки. Это опасно. Очень, — задумчиво повторил он и, уже надевая пальто и перчатки, добавил: — Что ж, она сама подписала себе смертный приговор, который уже давно заслужила. Я уйду ненадолго, Наташенька, вернусь, — будем ужинать. Похлопочи тут.

— Иван Фёдорович, милый, — бросилась к нему Наташа. — Не посмеет она, человек всё-таки.

— К сожалению, человек, — ответил Иван Фёдорович, — но так, девочка, нельзя. Это уже не только наше с тобой личное дело. На авось сейчас не проживёшь. На бога надейся, а сам не плошай! Пошёл я.

Ивана Фёдоровича не было долго. Прошли уже все сроки, давно остыл ужин. Наташа начала нервничать, нетерпеливо посматривала на входную дверь, напряжённо прислушивалась. Наконец не выдержала — оделась и вышла во двор.

Улица была пуста. В воздухе висела тёмная, зловещая тишина. Наташа медленно двинулась в сторону комендатуры, пристально всматриваясь вдоль улицы, в мрачный просвет между домами.

Впереди показалась фигура человека, медленно бредущая ей навстречу. Наташа подумала, что это может быть Иван Фёдорович. И тут же в густую тишину ночи бесцеремонно врезался сердитый рокот автомобиля.

Наташа задержалась, затаила дыхание. Человек подходил к ней неторопливой, уверенной походкой. Но это был не Иван Фёдорович, она увидела ясно.

Не заглушая мотора, возле неё, скрипнув тормозами, остановилась легковая машина.

В тот же миг прохожий, который был уже рядом, неожиданно бросился к Наташе, грубо обхватил, закрыл рукавом пальто её лицо. Из машины выскочили ещё двое…

Хлопнули, как выстрелили, дверцы, автомобиль рванулся с места, быстро набирая скорость.

Наташа лежала на заднем сиденье между двумя мужчинами. Она ничего не видела — лицо её было завязано шарфом, руки и ноги крепко стянуты.

Минут через десять автомобиль остановился. Наташу на руках внесли в дом и, как куклу, усадили в мягкое кресло.

Она ничего не могла понять — всё было так неожиданно и дико. Сидела она молча, старалась мобилизовать волю и мысли.

— Твоя настоящая фамилия? — раздался хорошо поставленный баритон, принадлежавший, видимо, тому прохожему, который первым набросился на неё.

— А придуманная мной, — сказала она, чтобы выиграть хоть немного времени, — вам известна?

— Конечно.

— А другой у меня, к сожалению, нет.

— Почему — к сожалению?

— Тогда я могла бы удовлетворить ваше любопытство.

— Не умничай!

— Я буду стараться.

— Нам всё про тебя известно.

— А мне нет.

— Не дерзи.

— Вам могу посоветовать то же.

— Как твоя фамилия?

— Я уже сказала.

— Повтори ещё раз.

Наташа не ответила. Страх прошёл. Мысли бежали чёткие и ясные. «Кто они? Что им нужно?» Вспомнила слова полковника Снегирёва: «Осторожность — твоё главное, а иногда и единственное оружие. Ты должна остерегаться всех — и врагов, и своих. Свои люди иногда бывают для разведчика опаснее, чем враги. Ведь ты для них — изменник! Правды о тебе не должны знать ни свои, ни враги. И в этом заключается дополнительная трудность твоего и так тяжёлого положения».

— Будешь отвечать?

— Кому?

— Это не важно.

— Для вас — может быть, для меня — очень.

— Мы советские патриоты, которым поручено судить тебя за измену Родине.

— Кто поручил? — с вызовом спросила Наташа.

— Подпольный центр.

— Судите, — сказала Наташа и поняла всё. Это очередной фокус Демеля: проверка, дешёвая и грубая, рассчитанная на глупцов. Неужели и Шварц согласился подвергнуть её этому испытанию? Едва ли! Начальник гестапо по такому пустяку мог и не посоветоваться с комендантом.

— Развяжите меня, — строго сказала Наташа.

— Хорошо и так, — пропел баритон.

— Орлы, — с насмешкой и горечью сказала Наташа, — на одну девчонку трое, и сами дрожат как осиновые листы от страха.

— Это не есть страх, а осторожность, — раздался голос, который убедил Наташу в правильности её предположения. Голос принадлежал Гердеру. Наташа сразу узнала этот голос, хотя он и был сильно изменён.

— Чего же вам бояться? — весело спросила Наташа.

— Вопросы будем задавать мы.

— А я не буду на них отвечать, пока вы не развяжете меня. Интересная получится беседа.

Наступила пауза. Где-то в глубине дома хлёстко хлопнула дверь.

Наташа почувствовала, как чьи-то грубые руки торопливо, но осторожно развязывают верёвку на ногах.

— Теперь руки, — сказала она с той интонацией, по которой нельзя было понять, просит она или приказывает. Сказала и с удовольствием пошевельнула затёкшими ногами.

— Отставить! — выдохнул Гердер.

— Буду молчать, — обиженно промолвила Наташа.

— Хорошо, мы развяжем и руки, но повязку с глаз вы снимать не будете.

Ей развязали руки.

— Что толкнуло вас на измену?

— Я не считаю себя изменником.

— Но вы изменили Родине!

— Нет!

— Как это понимать?

— У каждого своя родина.

— Не умничай, — прогудел баритон, — как ты будешь в глаза смотреть людям?

— А я в вашей повязке щеголять буду.

— Какую нужно иметь силу воли, чтобы перед смертью шутить! — с угрозой и иронией проговорил обладатель красивого баритона.

— Я тронута вашим комплиментом.

— Довольно шуток, — с раздражением сказал Гердер. — Почему вы пошли на службу к немцам?

— Это моё личное дело.

— Положим, это совсем не так, — опять запел баритон.

— Кроме того, служу не одна я. И они хорошо платят — нужно же как-то жить.

— Это не оправдание. Вы работаете в военной комендатуре, принимаете прямое участие в мероприятиях против советского народа, открыто помогаете немцам!