Потом была оглашена единая декларация социал-демократических фракций (большевиков и меньшевиков).

Вот что писал по поводу этой декларации Григорий Иванович Петровский: «Подготовка совместного с меньшевиками выступления в Государственной думе очень испортила ясность нашей интернационалистической позиции. Среди нас — рабочих депутатов — не было расхождений в вопросе о поражении царского правительства. Меньшевики не только смазали наши предложения, но и дали указание Хаустову, который читал декларацию в думе, не читать слишком резких мест, внесенных нами… Потом мы поняли свою ошибку, что связались с меньшевиками для выработки общей декларации, и решили довести до сведения рабочих и партийных организаций о том, что мы целиком за поражение царского правительства и за революционные действия рабочего класса».

Когда все фракции огласили свои декларации, дума тотчас же спешно перешла к обсуждению военного бюджета. И тут большевики показали истинный образец мужества и своего интернационального пролетарского долга. Все пятеро депутатов, возглавляемые Петровским, встали во время голосования и демонстративно покинули зал заседания в знак протеста против военных кредитов.

Реакционная дума встретила уход большевистских депутатов бешеным криком, руганью, свистом. А Владимир Ильич, узнав об этом, дал поведению рабочих депутатов высокую оценку.

Оглашение декларации в думе и протест большевиков против кредитов на войну стали как бы исходной точкой для всей антивоенной подпольной работы местных партийных организаций в массах. Работа эта в условиях чрезвычайного положения в стране была очень трудна. Трудности усугублялись еще и тем, что связь с заграничным партийным центром — ЦК и Лениным была нарушена войной и перекрытием границ. ЦК партии подвергся гонению со стороны австрийских властей, а Владимир Ильич Ленин был даже посажен в тюрьму (к счастью, ненадолго). Связь с ЦК, и то лишь в какой-то мере, удалось восстановить только через два месяца.

Поскольку «Правда» была уже разгромлена, сложно было организовать печатание антивоенных прокламаций. С превеликими трудностями подпольному Петербургскому комитету и думской фракции большевиков удалось наконец наладить тайную типографию, где была оттиснута и затем распространена по заводам листовка с призывом «Война — войне!». Прокламация всполошила всю царскую охранку в Петербурге.

Нелегальная партийная работа с большой осторожностью велась и в других промышленных городах. Понемногу с местными организациями налаживалась связь. Назначались места явок, новые пароли; конечно, никаких митингов или больших собраний устраивать было невозможно. Полиция смотрела за этим, что называется, в десять пар глаз.

Фракция большевистских депутатов во главе с Петровским, став перед лицом свершившегося — войной, потеряв связи с ЦК партии и Лениным, заняла твердую антивоенную позицию в соответствии с решением Международного социалистического конгресса, состоявшегося в 1912 году в Базеле. Этот конгресс во время назревшего тогда балканского кризиса обратился к пролетариату всех стран с манифестом против войны.

Теперь же, на другой день после объявления войны, лидеры II Интернационала совершили беспримерное в истории предательство рабочего класса, пошли на поводу у своих правительств, превратившись в орудие помощи национальной буржуазии, в результате чего появилась так называемая позиция «оборончества».

Став на путь измены мировому пролетариату, лидеры II Интернационала повелели своим парламентским фракциям голосовать за военные бюджеты, стали входить в состав своих буржуазных правительств. На этот путь они попытались подтолкнуть и русских социал-демократов, поручив выполнить миссию предательства председателю II Интернационала бельгийскому социал-шовинисту Эмилю Вандервельде. Тот, в свою очередь, послал русским социал-демократическим фракциям в думе — большевикам и меньшевикам — телеграфное обращение такого характера, что даже военная царская цензура пропустила его. Вандервельде призывал русский революционный пролетариат «стать на общую точку зрения социалистической демократии в Европе», то есть Поддержать военные усилия царского правительства.

«Эмиль Вандервельде, делегат Бельгийской рабочей партии в Международном социалистическом бюро, а со дня объявления войны — министр». Так и подписал, не постеснялся!

Казалось бы, что ответ русских социал-демократических фракций на такую телеграмму может быть только один — резко отрицательный, разоблачающий провокационную, предательскую сущность этого предложения. Тем более что совсем недавно, 26 июля, меньшевики и большевики огласили в думе совместную декларацию против войны. Но теперь меньшевики, немного поколебавшись, также ступили на путь предательства пролетарской солидарности. Они провозгласили позицию «оборончества», обещав в своем ответе Вандервельде не противодействовать войне, что означало ее поддержку.

Большевистская фракция по инициативе Петровского дала совершенно иной ответ.

«…Русский пролетариат, — писали депутаты-большевики, — не может ни при каких условиях идти рука об руку с нашим правительством, не может заключать с ним никаких, хотя бы временных, перемирий, не может оказывать ему никакой поддержки… Напротив, мы считаем своей неотложной задачей вести с ним самую непримиримую борьбу, стоя на почве старых требований, столь единодушно выдвинутых и поддержанных русским рабочим классом в революционные дни 1905 г. и снова встретивших широкое признание в массовом политическом движении русского рабочего класса за последние два года».

На том же заседании большевистской думской фракции, когда составлялся ответ на телеграмму Вандервельде, было решено провести намечавшуюся еще раньше конференцию членов фракции с представителями некоторых крупных партийных организаций, которые были выбраны на эту конференцию во время последнего объезда рабочими депутатами страны. На конференции предполагалось обсудить практические методы по восстановлению и укреплению нелегальных организаций, оживить их работу, скованную военным режимом, подумать, как лучше наладить связи партийных организаций с фракцией, как организовать политическую агитацию в действующей армии, как развернуть сеть подпольных типографий и другие вопросы партийной работы.

На конференции предстояло особо обсудить тезисы Ленина о войне, а также манифест ЦК партии, разоблачающий истинный смысл империалистической войны, измену вождей II Интернационала.

Накануне конференции к Петровскому на квартиру пришла женщина-латышка, член партии. Она передала Григорию Ивановичу письмо из Стокгольма от Шляпникова и пару ботинок, предложив сорвать набойки с каблуков. Петровский сбил набойки и вытащил из проделанных в каблуках лунок два экземпляра газеты «Социал-демократ» № 33. В газете была напечатана ленинская статья «Война и российская социал-демократия». Петровский тотчас собрал членов большевистской фракции и прочел им эту статью, подписанную ЦК партии. Фракция большевиков с удовлетворением убедилась, что ее антивоенная линия в основных положениях не расходилась с ленинской. Потом Петровский передал газету в Питерский комитет большевиков для ознакомления.

Подготовку к конференции члены большевистской фракции вели с соблюдением строжайшей конспирации. Делегатам сообщили адреса явок и пароли. Чтобы предотвратить любые случайности, было условлено, что до начала совещания делегаты из губерний не станут встречаться с членами фракции.

Намеченную сперва квартиру для сбора заменили другой. Решили провести конференцию в ноябре, за городом, в местечке Озерки по Выборгскому шоссе, в доме заводского конторщика Гаврилова, считавшегося надежным товарищем.

Широкой конференции, как это было задумано, не получилось: большинство представителей местных организаций были арестованы по дороге в Петроград или же просто не смогли приехать. Из двадцати двух делегатов прибыло только шестеро. Тогда порешили устроить не конференцию, а просто совещание. Пробирались в Озерки с большими предосторожностями, но охранка, видимо, уже знала о совещании заранее.